СВВМИУ.ru

[гарри]

“Готовность”, отпуск и сигнал “Паук “

В море – дома, на берегу – в гостях!
(Военно-морской лозунг)

А однажды, не успели прийти с далеких чужих морей, как через три недели оформились в “готовность”.
А как там с отпусками после трудов ратных? Оформиться в отпуск, когда все твои товарищи в прочном корпусе, это бо-о-льшое искусство! Каждый уважающий себя офицер должен владеть им в совершенстве, как своей военной специальностью. Тогда еще капитан-лейтенант, Андрей Шарый каким-то чудом, воспользовавшись заверениями “фараона”, оформился в отпуск и буквально вырвал из рук старпома этот заветный клочок бумаги – отпускной билет, скрепленный всеми необходимыми подписями и печатью. Бумажка удостоверяла, что предъявитель сего замечательного документа имеет полное законное право прохлаждаться в отпуске целых четыре месяца, спать сколько хочу и не ходить строиться. От счастья дыхание перехватило. Андрей не был в отпуске по служебным обстоятельствам почти два года. Очередной отпуск мудрое начальство откладывало на потом, пока не наступил следующий очередной. Теперь оно задумалось. Как будто пора отпускать… А кого взамен? Однако – отпуск! Хотя… Корабль в "готовности за углом". Отпусти этого – надо искать замену и брать в экипаж "варяга", неизвестно какого специалиста. В "готовности и за углом", кто не знает, означало в ту пору, что корабль стоит в ближайшей шхере на якоре, привязан к плавбазе и готов в течение часа начать движение на войну на дизелях, на ходу вводя в действие ядерную энергетическую установку. Этот замечательный вид боевого дежурства атомных подводных лодок родился где-то в недрах главного штаба ВМФ в теплых кабинетах, с восьмичасовым рабочим днем и двумя выходными, по всем правилам изуверства над личным составом в 20-м веке.
Срок – полгода (чего там мелочиться?) Сход личного состава на берег категорически запрещен. Проживание на плавбазе, занятия и тренировки на подводной лодке до 18.00, после чего - на корабле вахта, личный состав в плавучей казарме. После ужина, доклада у старшего помощника и вечерней поверки - свобода в пределах ее территории. С плавбазы через сопку видны пятиэтажки военного городка. Кое-кто даже видит окна своей квартиры, где желанная и недоступная живет, по выражению замполита, ” боевая подруга” - жена. Но сход на берег запрещен. А подводникам по 25, или чуть больше. Нерастраченные гормоны играют, вызывая синдром вечного "все плохо" - вокруг одни дураки, а начальство поголовно - "идиоты", хотя на самом деле истина где-то посередине. Свободное время проходит в потугах самосовершенствования - от серьезной, вдумчивой на первых порах, учебы по специальности, творческого конспектирования первоисточников в плане повышения интеллектуального уровня, в первые месяцы бдения в "готовности". От аристократических шахмат и преферанса на всю ночь до вульгарного домино, поддавков и распития крепкого корабельного спиртного напитка, именуемого на всех четырех флотах "шилом".
Апофеозом идиотизма на завершающем этапе готовности к боевым действиям была командная игра по передуванию шарика от пинг - понга на дубовом столе кают-компании на сторону соперников. О, это была общекорабельная эпидемия. Вестовые докладывали, что даже заместитель по политчасти Пахомыч, запираясь в кают-компании, пробовал свои силы. За этим высокоинтеллектуальным занятием и были застигнуты две команды офицеров комиссией вышестоящего штаба. Сверкающий надраенными пуговица-ми, офицер-инспектор выловил из числа соревнующихся старшего по званию, минера Кулишина, и попытался внушить виновнику масштабность задач, стоящих перед экипа-жем, мелочность и недостойность занятий с шариком.
Кулишин прервал его ясным и простым до безобразия ответом:
- Да пшше-ел ты… У меня жена уже полгода не … А ты мне… Устав… Да я... Да мне…, - он хотел сказать - "все до лампочки", но интеллект, травмированный передуванием шарика, не справился и он с треском захлопнул за собой дверь. Стаканы в штормовке звенели, как колокола громкого боя. Инспектирующий в шоке бежал жаловаться…
После того, как один из бесконечно готовых к бою офицеров повесился, а другой застре-лился, "готовность" сделали либеральной. Разрешалось один раз в месяц считать ее 19-часовой, производить мелкие ремонты и по одной смене офицеров и мичманов отпускать на берег.
"На случку", как говорили на корабле. Матросы, не имевшие на берегу жен и других родственников, в число увольняемых, естественно, не попадали.
Бывали и самоволки. Ежедневно к борту подходил портовый буксир с имуществом, продовольствием, запчастями и почтой. С ним - то и убыл однажды на желанный берег ревнивый капитан – лейтенант Лисицын для проверки наличия на штатном месте и "готовности к бою" своей "боевой подруги". Но Катерину все же кто-то предупредил и она, как на флоте говорят, закусив подол, преданно ждала Тимошу у подъезда, отставив посиделки - очередной девичник. Возвращаясь ясным летним солнечным утром к буксиру, умиротворенный Лисицын остановил попутный "газик" и, увидев в салоне родного коман-дира, вежливо поздоровался. Прибыв на корабль „фараон” накачал Тимофеево началь-ство и механик, „сурок”, с визгом затребовал у капитан - лейтенанта объяснительную. Самоволка с "готовности" была чревата судебным преследованием. Лисицын честно описал события, не упустив утренней встречи с родным командиром, и навзрыд пока-ялся. Объяснительная ушла наверх и затерялась в корабельном делопроизводстве без всяких последствий для автора. Инцидент рассосался сам собой, но буксир стали прочесывать на предмет самовольщиков.
Словом, воины, не занятые круглые сутки ратным делом, начинали дуреть и "готовность" несла моральные утраты, в смысле убывающего боевого духа.
Андрей Шарый стойко перенес все тяготы и лишения, придуманные мудрым начальством, и с отпускным в кармане гордо и законно сошел на буксир для последующего убытия на Большую землю. На прощанье старпом Коваль еще раз уточнил домашний адрес, напомнив, что, если потребуется – вызовет досрочно и содрал трешку на телеграмму.
- Фигу тебе, – подумал Андрей, но три рубля отсчитал, вслух повторяя координаты на Большой земле, где он якобы будет с нетерпением ждать досрочного вызова на службу. По законам отпускного жанра следовало немедленно смываться, распустив по всей округе слух, что уже и уехал. По этим же законам начальство, бывало, отлавливало отпускника и возвращало в орбиту служения отечеству, найдя веские для того основания.
Полярный август дышал грибами, морошкой и черникой. Сонный, малолюдный летом, городок казался супер-цивилизацией после полугода каюты на двоих, ночного преферан-са, передувания шарика и прогулок по палубе. Андрея обуяла ни с чем не сравнимая радость свободы, ожидания встречи с семьей и всех прочих отпускных удовольствий, вдали от тягот и лишений, личного состава и командиров всех ступеней. Впрочем, Шарый, сойдя на желанный берег, немедленно всем все простил и даже старший помощник уже не казался ему козлом, тупицей и фельдфебелем. В отпуск! В августе, а не в мартобре, как обычно! Хотя бы и раз в два года…
Дома он собрал чемодан, отутюжил мундир, выпил рюмку коньяку и вышел прогуляться, отложив отъезд на завтра.
До аэропорта в Килп-Ярве придется добираться на перекладных, рейсовая "Санта Мария" ходит в Мурманск два раза в неделю.
У Дома офицеров встретил знакомого офицера:
- А разве ты не в "готовности"?
- Я - в отпуске! – небрежно заметил Андрей.
- И еще не уехал? Ну ты даешь! В Мурманске же "Паук" висит, теперь и не уедешь, пока не снимут, - Андрей похолодел. Сигнал "Паук" объявлялся по флоту на период пребывания в Мурманске зарубежных делегаций - от недели до десяти дней.
На это время запрещались отпуска, увольнения и до минимума сокращались служебные командировки, чтобы не допустить никаких контактов советских воинов с иностранными гостями. Вдруг герои - подводники что-нибудь ляпнут им по пьянке, хотя в армии и на флоте уже давно хорошо знали, кто на самом деле выбалтывает государственные секре-ты. И Шарый заметался. Побежал на КПП. Удостоверился - да, по отпускным не выпуска-ют. А телеграмму он, между тем, уже дал жене, что вылетает.
Дежурный по КПП посоветовал получить "добро" у начальника штаба флотилии адмирала Кичигина, ведь аэропорт в Килпе от Мурманска с зарубежными шпионами добрых 60 километров.
Кичигина удалось поймать под вечер у подъезда его дома. Андрей извинился, изложил ситуацию и просьбу.
- Ну нет, капитан, не получится. Сигнал " Паук" это, знаешь ли… Не имею права!…
- Так я же не в Мурманск, тыщ адмирал, билеты на самолет, жена вылетает, ребенок болеет… Я два года без отпуска…, – убеждал Шарый. - И что же теперь будет?
- А ты откуда, кто командир? - поинтересовался адмирал уже строже. Шарый назвал.
- Так он же в "готовности"! Как же ты ? А ну - марш на корабль! Завтра свяжусь с твоим командиром! - и скрылся в подъезде.
Ах, эти адмиралы! Кажется, они никогда в жизни не были лейтенантами! И даже капитан - лейтенантами… Такое впечатление, что они всегда были адмиралами…С самого выпуска. Или … от рождения. Настроение рухнуло.
- На корабль? Ну уж - черта с два! Меня же там захохочут! Только вперед, и только в отпуск! - озарение пришло дома. Конечно пешком, мимо КПП, вдоль дороги, через сопки! Как это он не догадался сразу? И не нужно было светиться перед адмиралом. А если он позвонит командиру? Да и черт с ним! Два года без отпуска…
В маленький чемоданчик заткнул минимум вещей, кортик сунул за ремень. По тундре шляются разные звери - волки, росомахи, медведи. Далековато…До аэропорта около 70 километров, а до ближайшего соседнего гарнизона по пути - 28. Но в 25 грудь полна отваги, а сознание жаждет подвига!
Около 19-ти тронулся в путь. Сопками миновал КПП. Овчарки, учуяв, залились отчаянным лаем, но кппешники даже не выглянули из будки, решив, что пробежал заяц. Андрей бодро зашагал по пустынной дороге, среди сопок, редкого кустарника и замшелых валунов. Когда КПП остался позади, настроение поднялось - теперь уже точно в отпуске! 70 километров впереди осознавались пока смутно. Иногда мимо проносились грузовики, поднимая с грунтовки тучи пыли. Отпускник Шарый, опасаясь дорожного патруля, прятался в кустах, но от пыли спастись не удалось и километров через 10 отутюженный черный флотский мундир стал пепельно-серым, а ботинки потеряли привычный блеск. Стемнело. Заморосил мелкий, еще не холодный, но настойчивый дождичек и вместе с пылью превратил мундир в лохмотья.
Стало неуютно. Единственная пачка сигарет в кармане почему-то размокла. Ни огонька.
Ветер тревожно шелестел мокрой листвой, чудились какие-то шорохи, и неопределен-ные звуки, как - будто кто-то крался следом.
- Пора, - подумал Андрей и достал из-за пазухи тонкую фляжку из нержавейки, под нагрудный карман, подарок заводских умельцев.
100 граммов хорошего коньяку слегка ободрили и подняли настроение. К сожалению, ненадолго.
Вдруг стали нестерпимо ломить ноги, отвыкшие за полгода „готовности” от пешей нагрузки. Это уже хуже - как дальше-то идти? Пришлось сбавить шаг и отдыхать каждые полкилометра, пережидая ломоту. На дорожной отметке "26" впереди замаячили огоньки соседнего гарнизона, небо стало светлеть и дождь прекратился. Послышался шум грузовика и из-за поворота выскочил МАЗ-порожняк. Идти было уже невмоготу и отпускник Шарый, герой – подводник, проголосовал. В кабине был один водитель, который душевно обрадовался попутчику в дальней дороге и завел обычный дорожный треп. Андрей вытянул онемевшие ноги и откинулся на спинку сиденья. Говорить не хотелось, лицо горело и неудержимо клонило в сон. Но расслабляться было нельзя - впереди река, мост и возможен нештатный контрольный пункт. Водитель заверил, что вчера на мосту никого не видел.
- А если кто есть, что будешь делать?
- Остановишь заранее, выйду. Найду брод или переплыву!
- Ну ты даешь! - восхитился шофер. - А что так-то?
Андрей испугался, как бы его не приняли за уголовника, или, что еще хуже, за диверсанта, и рассказал про сигнал "Паук", старпома, адмирала, КПП и все прочие барьеры на пути к законному отпуску за два года службы.
Водитель неопределенно выругался… На мосту никого не было и, миновав его, грузовик помчался по асфальту трассы Печенга - Никель. Отпускник Шарый провалился в сон.
Водитель толкнул его уже на развилке, на повороте с трассы на аэропорт.
- Извини, дорогой. Не могу делать крюк, опаздываю. Да здесь всего-то семь километров, - всего-то семь километров Андрей, разминая затекшие ноги, осилил часа за два с половиной. Лишь на последнем километре его подхватил сердобольный частник, несмотря на Андреев экзотический вид. Солнце сверкало в стеклах аэропортовского барака, залы были полны, лайнеры взлетали и приземлялись. Наяву фонтанировала нормальная человеческая жизнь. Советская армия была представлена воинами всех родов войск и воинских званий. Наверное, сигнал "Паук" в аэропорту не действовал. Калейдоскоп женских нарядов, мундиров, галунов, звезд и шевронов крутился в Андреевых глазах, натужно ревели взлетающие лайнеры и весь этот аэровокзальный шум сливался в его отупевшей голове в один непрерывный гул. Глаза слипались. Кое-как помылся в туалете, но мундир, мокрый и грязный от дождя и дорожной пыли, привести в порядок не удалось. Билетов, естественно, не было, но Шарый, переговорив с командиром очередного лайнера, вылетавшего на Москву, отоварился в ресторане двумя бутылками коньяка в подарок экипажу, и через час рухнул в самолетное кресло. Моментально вырубился еще до взлета и конечно же проспал до самой Москвы.
А в отпуске-то как хорошо было!

Дома

К концу подходит автономка
На базу курс лежит, домой!
Душа кричать готова громко
О светлой радости такой…
(С. Иванов К концу подходит автономка)

С приходом в базу замполит Валерий Иванович Илин сдал свой отчет о политическом плавании в политотдел флотилии. Шифровальщик Васин, который переписывал “Войну и мир” Илина красивым почерком, доложил экипажу, что в отчете талантливо описан митинг в турбинном отсеке, организованный замом, где матросы нибыто воинственно кричали:
- У-у-у, евреи проклятые! - СССР, как известно, в ту пору был на стороне арабов. Всех офицеров и кое-кого из матросов за участие фактически в боевых действиях представили к высоким правительственным наградам – боевым орденам и медалям. Малых и Шарый тоже ожидали по „Красной Звезде”. Но потом вдруг все как-то не заладилось и заглохло… а может быть - затихло. Толи наград стало жалко, толи убедительной победы на Ближнем Востоке не получилось. Может, по какой другой причине. Командир дивизии Караваев на встрече, когда после 89-ти суток атомоход привязался к родному причалу, захлопотанно заявил, что пора “испанских” походов кончилась, и что, … “пока вы там плавали в свое удовольствие, мы здесь пережили две московские комиссии”. Что ж, аргумент весомый. Ордена и медали получили успешно ″отстрелявшиеся″ от столичной инспекции офицеры штаба и близлежащих к штабу кораблей…
А подводников с “фараонова” экипажа убедили, что их личная радость состоит в том, что никого не наказали.
Но Илин какими-то ходами выклянчил - таки себе медаль “За боевые заслуги“ и через недолгое время убыл к очередному месту службы.
Для него “испанские походы” кончились навсегда и дальнейший служебный след его затерялся в коридорах штабов и лестничных маршах восхождения к высоким должностям.
Жениться надо с умом, моряки, сколько можно говорить!
А вы? Ваши длительные походы продолжались еще несколько лет и были тем более напряженными и длительными, чем больше успехов достигалось в деле укрепления дружбы между народами, что, впрочем, вполне логично. Сейчас, после всех океанских вояжей, бывшие сослуживцы кавалера медали "За боевые заслуги", заместителя командира по политической части Валерия Ивановича Илина, хранят в своих домашних шкафах пожелтевшие от времени похвальные грамоты за успехи в БП и ПП и воспоми-нания о совместной службе.

Кстати о наградах

Потомству в пример
(На памятнике капитан-лейтенанту Казарскому)

Не о “песочнице” речь, когда через десять лет безупречной службы старший помощник, порывшись в узелках памяти и в бездонных карманах, кинет на твою ладошку коробочку с медалькой (скромную благодарность отечества за ратные труды) и она напомнит тебе как быстротечно время… Не о ней… О более солидных – правительствен-ных. К примеру, за пять автономных боевых походов в мировой океан. Или за плавание в зоне международного конфликта с оружием на борту и готовностью № 1 к ведению боевых действий. Самоотверженная борьба за живучесть своего корабля героизмом не считалась. Первый моряк страны Советов, Главком ВМФ, не жаловал героев в жанре борьбы с неисправностями. Подразумевалось, что корабли, построенные под его мудрым руководством, не могли иметь конструктивных и иных технических недостатков.
Можно было рассчитывать на награду, если только в этой борьбе героически погибнуть. Но нужно было сделать это при определенном стечении обстоятельств, так, чтобы
не бросать тень на…, ну… вы понимаете.
Тогда, поскольку сам герой уже отошел в мир иной, награду, в виде корочки орденской книжки, могли вручить близким родственникам. Самого ордена, или даже медали, им получить не удастся, поскольку тратиться на изготовление символа героизма в металле считалось западло. Все равно же никто носить не будет … Впрочем, в этом деле наработаны определенные технологии. Чтобы обойтись… без излишеств, и - не награждать! А при награждении учесть также личные отношения представляющего к герою и принадлежность к той или иной этнической группе нашего многонационального государства. Но все по порядку.
Как избавиться от офицера? Неудобного в общении, неважного специалиста или пьяницы и разгильдяя?
Тем более, что списать нельзя, уволить тоже. Мыкайся с ним сколько судьбе будет угодно! Но это только на первый взгляд задача кажется неразрешимой. На самом деле, оказывается, существуют приемы “простые до безобразия”, как выражался старпом Пергамент. Нужно отправить офицера на повышение! В академию или на курсы, снабдив супер - характеристикой.
В 99 случаях из 100 дальнейшая карьера казалось бы неудачника складывалась, как правило, хорошо.
На подводной лодке Маркова продвижение по службе было возможно только на собственной территории взамен убывших по состоянию здоровья или переводу в южные края. Леонид Васильевич берег свои кадры, которые составляли, как говорят на флоте, сплаванный экипаж, и офицеров, даже залетевших по пьянке, в обиду не давал. И все бы хорошо, если бы при этом было нормальное продвижение по службе. Однако в составе экипажа все же был один персонаж средних способностей и неудобный в обиходе (естественно, по мнению старших по должности), которого командование мечтало кому-нибудь подарить. Желательно – далеко, далеко… И - насовсем.
Как иногда бывает на службе, внезапно возникла разнарядка из штаба направить лучшего из молодых механических специалистов на годичные курсы повышения квалификации инженер-механиков в Питер (тогда – Ленинград). Естественно, никто не хотел год болтаться по южную сторону Полярного круга, терять "северные" и неизвестно куда распределяться потом для дальнейшего прохождения службы. Первой, конечно, возникла кандидатура неудобного капитан - лейтенанта Васи Баскакова. Командир задушевно нарисовал радужные перспективы Васиного служебного роста, и тот, на удивление, недолго сопротивлялся, собрался и уехал. Отцы - командиры всех ступеней облегченно вздохнули, ласково помахав рукой на прощанье перспективному офицеру, надеясь, что встреча больше не состоится.
Говорят, Вася хорошо погулял в Питере, пока экипаж Маркова на Севере занимался боевой подготовкой, чистил снег и разучивал строевую песню "Северный флот не подведет". Распределили Васю, однако, опять на Северный флот в распоряжение отдела кадров. В кадрах флота глянули в личное дело - кто такой, откуда?
Ясно - с N-ской флотилии? Ну так туда тебе и дорога!
И попал Василий опять в родное соединение, в распоряжение отдела кадров и сверх штата. При штабе. Чтобы служба не казалась раем и чтобы не зря ел народный хлеб, его занимали разными до зарезу нужными на флоте делами - дежурством по камбузу, хозяйственными работами, командировками по вышибанию чего-нибудь. Короче, всем тем, чего на флоте всегда больше, чем даже боевой и политической подготовки. Но все это - до 18.30, как в штабе. Когда вышли все положенные сроки пребывания Васи сверх штата, определили командиром дивизиона движения на второй экипаж, хотя там и был свой выдвиженец.
Таким нехитрым способом, минуя тяготы и лишения, Вася обогнал однокашников сначала в должности, а потом, естественно, и в звании. Но всему прекрасному, как всегда в жизни, приходит конец! Беззаботная жизнь на втором экипаже кончилась по причине его расформирования… Теперь, уже капитан 3 ранга, Василий Иванович опять оказался сверх штата и… снова при штабе. Началась привычная сверхштатная жизнь, не обреме-ненная корабельными тяготами и лишениями. На службу - к 9.00 (как все штабные), в штабном комфортабельном автобусе. К слову сказать, корабельный состав доставляли на службу в 6 утра грузовиками с брезентовым верхом ("скотовозами", как их называли подводники) и в любую погоду. Дремотное изучение материальной части в секретной библиотеке штаба, обед, небольшой напряг до вечера, ужин, и в 18.30 - "море на замок". Два выходных в неделю и никакого срочного погружения. Голубые Васины глаза на фоне огненной шевелюры излучали теперь теплоту, спокойствие и безмятежность, а лицо от сытных штабных обедов округлилось. Под кителем начал проглядывать даже "флотский мозоль". Но сроки опять вышли и кадровики заволновались, получив накачку сверху - не слишком ли затянулась его беззаботная жизнь.
Удача улыбнулась отделу кадров, когда собирали два атомохода для перехода на Дальний Восток. На одном из этих кораблей механик заупрямился до скандала по причине нездоровья жены и детей и наотрез отказался. Однако тянуть бы ему все же лямку у самого пролива Лаперуза, если бы не Вася, сплавить которого куда - нибудь было хрустальной мечтой отдела кадров и начальников. Вот на один из этих кораблей его и спихнули. Сопротивляться он не мог по причине сверхштатности и загремел на переход под фанфары штабного оркестра. Все вздохнули с облегчением - и командование, и кадровики, и упрямый механик, для которого передислокация на Восток с больной женой и тремя сопливыми ребятишками счастливо миновала. Отцы-командиры помахали рукой вслед так далеко уплывающему Васе и успокоились. Но, как оказалось, напрасно. Переход на Дальний Восток двух атомных лодок вдруг объявили на весь мир кругосветным и героическим, посвященным какому-то очередному партийному событию. Тиснули во всех газетах и геройский ролик крутанули по телевидению. На флотах смекнули, что поход "звездный" и будет крупная раздача. Так оно и вышло. Командиры и механики получили звезды Героев. С неба упала "шальная звезда" на Баскаков китель и награжденный Вася вернулся на родной Северный флот, в распоряжение отдела кадров, при штабе, поскольку без нажима намекнул, что Дальний Восток – это не мечта его детства. Отцы – командиры ахнули, кадровики хмыкнули, но все не очень естественно, но вежливо, поздравляли Васю и службой не напрягали.
А тут и экипаж Маркова собрался в далекий путь - в Атлантику, охранять мир во всем мире. Лодка кряхтела, валилась с борта на борт по причине дырявых, как решето, цистерн главного балласта, пуская пузыри по всему периметру. Чтобы корабль на швартовых имел пристойный вид, приходилось поддувать цистерны – то справа, то слева и расходовать на это дело драгоценный воздух высокого давления. Не годилась для этого легкого корпуса сталь 45Г-17, хоть она и маломагнитная… Задерживались, устраняя неисправности. Техника давно просила текущего ремонта. Парогенераторы, моторесурс которых ограничивался 4500 часами, выпарили уже по 4200 и могли потечь в любую минуту. Операторы ядерных реакторов тренировались по преодолению больших и малых течей первого контура охлаждения аппарата и настроение у них, мягко выражаясь, было не праздничным. Но лодка была в плане Главного штаба и должна выйти в море во что бы то ни стало. Кто-то из штабных специалистов обычно прикомандировывался на поход – таков порядок. Но этот кто-то никак не находился. Так экипаж и остался бы сиротой, если бы не сверхштатный Василий Иванович. Его - то и прикомандировали. Когда ракетоносец исчез за горизонтом и скрылся под волнами, в дивизии все перекрестились, а местный штабной похохунчик мрачно изрек: - “Наконец-то советский "Трешер"* вышел в море!”, - чем поверг офицерских жен в тревожный и долговременный ступор. Вопреки опасениям, плавание прошло спокойно. Аварий и поломок не случилось. Василий Иванович в перерывах между домино, шахматами, кино и сном появлялся на пульте управления энергетической установкой (ГЭУ), благодушно травил анекдоты, разные небылицы и ни во что особенно не вмешивался. Штатный механик, Владимир Константинович Малых, был не менее грамотен и опытен орденоносца и Василий Иванович, к его чести, это понимал. По приходе в базу, через пару месяцев после плавания, нештатный Василий Иванович убыл к новому месту службы в части центрального подчинения.

“Трубочист” Щукин (кстати о наградах)

Тот силу солнца не поймет
яркость голубого неба,
Кто много дней в глубинах вод
В отсеках герметичных не был…
/ Н. Седой/

Лучшего механика дивизии Валю Щукина, прозванного „трубочистом” за игру на трубе в училищном духовом оркестре, после очередного трехмесячного плавания вызвали к флагманскому механику флотилии Завадовскому.
- Валентин Иванович, извини, дорогой, - ласково начал адмирал, - но другого выхода не вижу, придется тебе еще поплавать. Мы тут два атомохода перегоняем на Восток, а на одном механик... этот, ну ты же его знаешь.
- Боюсь его без подстраховки отпускать, - Валентин слабо запротестовал:
-Тыщ адмирал…, вот и жена… Ну сколько можно? Дайте же отдохнуть, наконец!
- Валя, - по свойски напирал флагмех, - ну надо, пойми, не могу тебе всего сказать… Придешь, отдохнешь… мы тебе путевочку парную в санаторий…, с женой. Все такое… Ну? - адмирал просил. Адмиралы не часто просят, должность не позволяет. А в этот раз - просил. Валька надулся, поник не по годам седой головой и… согласился.
проклиная свое мягкое, как валенок, сердце и эту жизнь с бесконечными тяготами и лишениями.
- Я уже 130 суток в этом году..., - напоследок подсчитал свое море Щукин. Повеселевший флагмех подсластил:
- Ты, типа, наставником будешь, читай книжки, играй в домино, а нет - нет, да иногда присматривай. А он пусть вкалывает - его железо, его личный состав… Да и перехода-то всего - 45 суток, это даже и не автономка, когда три месяца… А – так…
- Ну конечно – так…, когда не сам, - подумал Щукин и ушел с лодкой на Восток. Местный механик встретил его язвительно и недружелюбно.
- А-а-а! Наставничек пришел…, академик, ну и вкалывай… - и, обиженный переводом на Дальний Восток, залег. Валентин вкалывал на ”чужом” железе и с чужим личным составом, который, правда, уже через неделю стал своим.
В коллектив вписался, а жаловаться не умел Однако через неделю после их ухода пресса зашумела о кругосветном плавании двух атомных подводных лодок, как о “подарке” подводников очередному партийному съезду. Все поняли – будут звезды! Валентин ошвартовал лодку на Востоке и, сбросив “АЗ” реакторов, прилетел на Север, выжатый, как лимон, и с перебоями в сердце.
И вдруг по флотскому радио разнеслось, что Министр обороны вернул наградные листы на командиров, не обнаружив среди них представлений на механиков и приказал их тоже представить к Героям.
К месту сказать, центр тяжести в обеспечении плавания и ведения боевых действий на флоте с Петровских времен до нашего времени существенно переместился в сторону механических сил. Особенно с появлением корабельных атомных силовых установок. Пренебрежительное отношение к “березовым”* офицерам, инженерам - механикам, в царском флоте России заметно сменилось на уважение к сегодняшним морским инженерам. Правда, холодок все равно остался, и с продвижением все так же туговато – сильны флотские традиции. Весть о наградах немедленно разнеслась по флотам. Механики повеселели от признания их заслуг. Валентин скромно улыбался и щурил глаза. Сокурсники и сослуживцы радовались, что в их рядах прямо на глазах возникает свой родной Герой Советского Союза. Все понимали – не только за этот переход, а за все щукины десять автономных походов, в каждом из которых решалось столько инженерных задач, что за три похода можно было присваивать механику звание кандидата технических наук, а за шесть - доктора. Разумеется, ВАК* в этом вопросе был тогда не в курсе. Похоже, сейчас – тем более. И все стали ждать Указа… Андрей Шарый встретил Щукина только через полгода. На разных кораблях, даже в одной дивизии, можно было не увидеться с товарищем целый год. Валентин шел злой, подавленный, подволакивая ноги и размахивая замызганным походным чемоданчиком.
- Валька! Трубочист! Привет! Как дела? А где твоя Звезда? - Щукин сплюнул и зло выругался:
- Накрылась моя звезда! Замполит привез из политотдела грамоту и “ценный” подарок – фотоаппарат. Вся награда, бля... Я у них сверхштатным был! Когда оформляли представления, про меня забыли, у них же свой штатный мех в наличии. А когда вспомнили, было уже поздно - кто же еще раз пойдет к маршалу? А может это козни замполита. Я его как-то шуганул из центрального постав аварийной ситуации, чтобы не путался под ногами. Покомандовать ему захотелось...
Да пошли они все…, суки - и он сказал куда.
- Заколебали! Больше не могу – уволюсь! – пробормотал случайно не состоявшийся Герой Советского Союза и пошел прочь. Cказать, что это было обидно – все равно, что ничего не сказать. Через полгода лучший механик дивизии Валентин Иванович Щукин, по прозвищу “трубочист”, сокурсник и приятель, демобилизовался из ВМФ с грамотой ”За успехи в БП и ПП”, язвой желудка и ишемической болезнью сердца. Его как-то и не особенно удерживали, несмотря на слегка потускневший, но еще не окончательно забытый сталинский лозунг – кадры решают все! Местному кадровику на эти кадры было, мягко выражаясь, наплевать - ему с ними в море не ходить, он всего лишь чиновник. Адмирал Завадовский был занят уже другими проблемами.
В городе, куда Щукин уволился с военной службы, он три года ждал положенную ему с семьей по закону квартиру, мыкаясь по знакомым и родственникам.
Шальные все-таки звезды.

* Трешер - атомная ПЛ США, погибшая с 129-ю членами экипажа в 1963г
* ВАК – квалификационная комиссия по присвоению научных званий
**Березовые офицеры – в царском флоте механики носили серебряные погоны


Комиссия

Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы
сообщить вам пренеприятное известие: к нам
едет ревизор!!!
/Н.В. Гоголь «Ревизор»/

Только - только стали привыкать к стабильной жизни у причала, утреннему подъему флага, вялотекущему межпоходовому ремонту, хождению через день домой к женам, как вот она очередная неприятность – из стольного града прибыла комиссия во главе с самим Главнокомандующим ВМФ в сопровождении Главного инспектора Вооруженных сил СССР, Маршала Советского союза. Этого, как его… ну, в общем, есть там такой сухонький старичок, который еще в Гражданскую шашкой махал в первой Конной армии товарища Буденного. Кто кого там сопровождал, впрочем, неважно. Важно, что инспекция свалилась на дивизию… Капитан 1 ранга Караваев, ожидавший в ближайшее время контр-адмирала, зело озаботился и запретил офицерам и мичманам своих кораблей сход на берег, а Маркову заявил, что на смотр комиссией и выход с ней в море будет представлена его лодка – “хватит вам прохлаждаться в автономках, хлебните – ка еще и комиссию.” И…началась суматоха. На корабле - большая - пребольшая приборка, конец которой наступил за час до прибытия инспекторов. Параллельно интендант возил и загружал продовольствие, полученное на бербазе по высокой и нераскраденной в этот раз норме – нужно было показать комиссии высокий класс питания на подводных лодках. Одновременно нашелся полный комплект новенького репсового обмундирования на всю команду. Экипаж переодели. Комиссия она ведь - что? Она для проверки боеготовности, ну и – страху нагнать! А внешний вид, подход, отход – половина дела. Но выводы бывали весьма…и головы летели. Однажды под горячую руку Главком снял с должности командира – подводника, поднятого американцами на боевой службе, хотя он по заданию работал с их сонарами и ситуация была предусмотрена. Но выручать опального командира никто не пошел – к небожителям по одному вопросу два раза не ходят. А Главком напрочь забыл свою мель на эсминце в 39-м, и что прикрыл его от непредсказуемого наказания нарком Кузнецов.
Но нынешняя инспекция, похоже, была простым выездом “на поля”, для ознакомления генералитета с новым видом боевой техники - атомными кораблями.
Первым под команду “фараона” “смирно” по трапу на борт поднялся старенький Главный инспектор, одетый в канадку подводника и тапочки с дырками. Матросы про себя тут же отметили – а честь военно - морскому флагу ревизор не отдал! К тому же маршал после доклада командира рванул в газоотбойник, намереваясь открыть крышку ракетного контейнера - “а это у вас двери?” – слава Богу, командир успел подхватить старичка под руку.
При погружении генералитет толпился в центральном, посту, тревожно наблюдая за бегом cтрелки глубиномера – не быстро ли она бежит… Главный инспектор интересо -вался, глядя на дыхательный прибор ИП-46 , - “а здесь вы храните пресную воду?” Полковники, танкисты и летчики, на пульте ГЭУ наперебой сравнивали - “а здесь у вас, как в танке”, или – “здесь у вас, как в самолете”… и – “а где тут у вас реактор”? Но гвоздем программы был все-таки шикарный обед с вином и красной икрой, как только уколыхались на 40 метрах глубины.
- А вы здесь неплохо живете, - ехидно заметил Главный инспектор, намазывая на хлеб икру из вместительной миски большой ложкой. После этого финансисты МО каждый год покушались на подводницко
Инспекция удалась. Главный Ревизор и высокие чины были довольны обедом в подвод-ной обстановке, лихим командиром и упитанными матросами, всплытием из этой ужасной глубины и возможностью перекурить на мостике
Главком сиял и, едва доставая, хлопал Караваева по плечу. Быть командиру дивизии адмиралом!
После “ревизии” Караваев с Марковым надрались “в дупль”. Утром на подъеме флага экипаж отметил, что козырек фуражки командира на самом носу.

Озеленение

Никого не иметь за добраго матроза, ежели не былъ
на море 5 летъ / и не 20 летъ отъ роду/ а мичманъ ранее
7 летъ, разве какой чрезвычайный случай будет.
(Уставъ Морской Петра перваго. 1720г. Книга третья
ст.53 о летах, в которыя почитать служителей
корабельныхъ за добрыхъ матрозовъ, и за мичманов)

Где надо решили, что он уже все может, и забрали с экипажа старшего лейте-нанта Валю Камалина. В плане “озеленения”. “Озеленение” на флоте это не то, что вы подумали. Это не посадка деревьев и кустарников в день ленинского субботника в апреле. Это выдвижние на командные должности офицеров помоложе. Внешнее сходство только в кампанейщине мероприятия.
“Озеленение” не касается небожителей – обитателей высоких кабинетов, а, в основном, их подрастающих потомков. Отмучается родственничек 2-3 годочка на флоте (без этого уж никак нельзя) и в Москву, или еще куда, в части центрального подчинения, на “хлебную” должность с весьма “ограниченной ответственностью”. Главный критерий при выдвижении на командные должности в кампании озеленения - год рождения претендента, отсутствие громких залетов по пьянке, ну, еще – пятая графа, это уж само собой. Нельзя назначать на вышестоящую должность или направлять в академию неплохого штурмана Валю Кима или связиста Пашку Могилевича, потому что они – один кореец, а другой, извините, еще того “хуже” – еврей.
Вдруг они в академии… Посылать далеко в море было можно, а вот продвигать по службе… Кадровики свято соблюдали эти правила и не двигали. Изобретательные командиры придумывали разные фокусы, чтобы продвигать толковых офицеров хотя бы в своих экипажах, поскольку плавать с надежным Кимом надежнее, чем с болваном с блестящей родословной.
Тем временем успешно выбалтывали государственные секреты и перебегали в стан вероятного противника как раз те самые – с блестящей, от сохи и многократно проверенные. Необъяснимая, впрочем, закономерность. Валю Камалина с экипажа Маркова назначили командиром ракетной боевой части на другую лодку дивизии по молодости лет и высокому родству в очередную кампанию по “озеленению”. Результатов долго ждать не пришлось. Пристыковали ракетопогрузочное устройство к контейнеру, поднятому на нужный угол для загрузки (или пуска). И пошла крылатая ракета по направляющим в контейнер. Все было бы хорошо, если бы Камалин, руководя процессом, послал моряка проследить – есть ли там стыковка с штатними средствами. А если бы вдобавок проверил цепи разъема донного (РБД) пристыковки ракеты к корабельным системам, ни за что бы не дал команду закрыть переднюю крышку. А Валик, на выпуклый военно- морской глаз, не проверил и дал. И крышка пошла… Она уже почти дошла на закрытие, как вдруг раздался нештатный звук, не то треск, не то стук… Может – хруст… А хрустел радиопрозрачный обтекатель ракеты (стеклопластик сотовой консрукции), в простонародьи – кок. Он безжалостно рушился крышкой контейнера, которая закрывалась мощной гидравликой и было уже совсем недалеко до радиолокационного визира, скрывавшегося под колпаком. Первым опомнился главный руководитель погрузки “зеленый” командир БЧ-2 Камалин:
- Стоп крышку! Стоп, едрена мать! - но кто его уже слышал. Петру Ивановичу Ковалю, назначенному к тому времени на этот корабль командиром, почудилось об -
лачко дыма из контейнера и он истошно завопил, мешая русский с украинским:
- Горымо! Горымо! – и забегал в ограниченном пространстве мостика, хлопая себя по бедрам.
У флагманского ракетчика и представителей технической площадки, сдававших ракету, вообще морды заклинило. Наконец, крышка замерла, а потом стала открываться.
Ошалевший Валик, в пилотке поперек головы, уверенно доложил командиру, что ракета нестандартная (он имел в виду, что она длиннее) и нужна замена. Сомнений в том, что нужна замена не было ни у кого – визир и обтекатель смяты и ракета для боевых действий уже не годится. Специалисты с технической площадки, сдающие ракету, матюкнулись.
- Козел! - это было самое лестное из их уст в адрес зеленого Камалина. Эту же “дуру” теперь нужно выгружать, везти другую и снова совать ее в контейнер.
А когда мы попадем домой? Ну, эти подводники – им сам Бог велел мучиться с этим… Камалиным. А мы?
Контрагенты разработчика, случившиеся в базе по своим делам, в два счета доказали, что разброс по длине может быть только в пределах температурных расширений и не более 2-3-х миллиметров, что не может в штатном положении вывести ракету из строя. Комментарии были, как говорится, излишни. Однако Валентина не сняли, а только пожурили. “Зеленый коридор” и родословная надежно охраняли всех “валь” от неприятностей. Ракету многомиллионно отремонтировали и последующие его погрузки проходили под девизом специалистов технической площадки:
- Сегодня грузим этому…, у которого ракета нестандартная!
Где-то на ученом Западе мудрецы придумали теорию некомпетентности, которая, по их мысли, объясняет все рукотворные беды в нашем мире некомпетентностью начальников. Вот он растет, растет. От должности к должности, хорошо себя зарекомендовал. Не пьет, не курит, морально устойчив, в семье порядок, в службе старателен, политику партии понимает правильно, чей – то родственник. Двинули на вышестоящую. А может быть, прежняя-то должность и была пределом его компетентности? И плодятся в мире “нестандартные ракеты”, “нестандартные решения в результате “творчества” некомпетентных “валиков” в высоких должностях.
Как хорошо, что это не абсолютное правило и в экипаже есть Борис Цыбешко, по прозвищу Боб, командир БЧ-2. Ракеты грузит хорошо и стреляет на призы…
В промежутках, правда, может и заложить, как говорят, за воротник. Но это строго в промежутках и только по душевной потребности. И матросы у него все, как на подбор, лихие.

Настя

В море нету девушек, там ему легко,
а вокруг меня кружат тучи мужиков…
(Эй, моряк.” слова Т. Назаровой)

Алешке уже шесть лет. Шесть лет жизни в этом далеком от цивилизации военном поселке без советской власти и милиции. Трудно с молоком и вообще с продуктами. Приходится воевать с командующим гарнизоном - где молоко? Он здесь советская власть, милиция, закон, Конституция, и вообще Бог и царь. Правда, кроме этого, еще и кормилец. Он командует всеми этими атомоходами с их сверхсекретными задачами, ракетами, торпедами и прочими штуками, но он же и главный ответственный за магазины военного городка, их содержимое и вообще за все, что происходит на гражданской стороне его обязанностей. Под дверью его кабинета почти всегда гурьба женщин с жалобамии и просьбами. Командующий обещает наладить снабжение и сообщение с Большой землей. Уже пустили автобусы до Мурманска, пока три раза в неделю. Говорят, будут ходить каждый день. Работы нет. Вся работа – воспитывать детей и ждать мужей с моря.
Через год Алешке в школу. Натальиной Инке тоже.
Мужья бывают дома не часто и помалу. Дети не успевают привыкнуть и иногда удивляются появлению в доме какого-то дяди, про которого мама говорит, что это и есть папа. Соседи по подъезду вообще прозвали Андрея “красным солнышком” за его редкое появление в доме, как и природного светила в небе Заполярья. За много лет дефицит общения породил разночтения во взглядах на жизнь, на настоящее и будущее.
Бывший поклонник Насти, однокашник по школе и институту Борис Бобровский, влюбленный в нее еще c юности, уже много раз предлагал ей бросить все, уехать с ребенком к нему на юг и забыть этот Север, длинные полярные ночи, метели, неустроенность, отсутствие цивилизации, тревожные ожидания мужа с моря и прочие жизненные неурядицы, от которых постоянно наворачиваются мысли – а как оно будет дальше, сколько это будет продолжаться и чем закончится.
Вот соседка в подъезде, Лиля Горшенина - теперь вдова старпома с “тройки”… Эти мысли все чаще стали приходить в голову. От постоянных расставаний супружество получалось однобоким. Общих забот, сближающих мужа и жену было мало, ребенок по - настоящему не чувствовал отца просто потому, что тот не успевал давать ему необходимого мужского общения в короткие часы домашних побывок. В доме образовался свой “монастырь”, в котором сложились свои привычки, взгляды, манера поведения и моряку некогда было вносить в него коррективы - ни в воспитание ребенка, ни в уклад жизни. К тому же Настя и не считала необходимыми поправки мужа, сопротивлялась и заявила, что все уже решено, установлено и менять ничего не нужно. Семья, как ячейка общества, несла моральные потери. Наверное, однобокость взаимоотношений свойственна семьям, где один из супругов практически дома не живет, находясь постоянно в длительных командировках. В первую очередь, конечно, это моряки. Правда, особые чувства возникают при встречах после длительных разлук.
Но, как сказали бы социологи, семейная пара не ведет совместного хозяйства. А эти вечные тревоги за благополучие мужей в море… С годами все тяжелей. Прошлым летом Андрей уходил в июне, как предполагалось, на три месяца. Настя, Наталья, да и многие жены собрались, как обычно, ехать на юг. Уже и билеты были куплены и чемоданы собраны. Лодка ушла, а через пару дней поползли слухи, что она лежит на грунте где-то недалеко от норвежского побережья. Тревожную весть подтвердила одна из подружек, соседка Анжела, работавшая в штабе секретарем - машинисткой:
- Девки, только не знаю - ваша там или какая другая…, - горячим шепотом сообщила она, не вынимая изо рта сигарету, - но какая-то лежит…, - так совпало – они вышли, а через два дня… Настя уже знала, лежит на грунте – это нехорошо, это ЧП. Андрей не раз говорил, что лежать на грунте атомной подводной лодке вредно по каким-то техническим причинам. А раз на грунте, значит - авария. И узнать истину невозможно, женам знать мужские военные секреты не положено. Может быть это и так, но от этого не легче. А как завести второго ребенка? Остаться потом вдовой с двумя, как Горшенина? Может, действительно - все бросить и уехать? Романтика кончилась, а с любовью еще нужно разобраться. Мужу все время некогда. Да они все, как заведенные – служба, служба и служба. Дом и семья для них, кажется, понятия второстепенные, вспомогательные. Впрочем, они, пожалуй, и не виноваты – так уж устроена их работа.
Политработники успокаивали не на шутку встревоженных жен - все в порядке с вашими ребятами, они уже где-то в Атлантике! Можете спокойно ехать на юг! – и вот как знать – врут, или правду говорят? Пришлось уехать. Сидеть и ждать у моря погоды бессмысленно… и сколько ждать? До самого прихода? Уехали...
Но все три месяца нервы были напряжены и в голову лезли всякие мысли. Что с ними? Сколько все это будет продолжаться? И так загубить свою молодую жизнь на этой окраине? Ради чего? Да какой бы он хороший не был, жизнь-то у меня одна. А мужиков – то сколько вокруг! Не будешь же в свои 28 сидеть дома, а выходишь – и… столько соблаз-нов. Тут один… с технической площадки, такие комплименты… Нервы шалят, мысли о будущем не покидают. Делиться с мужем самым сокровенным, к тому же напрямую касающимся его, невозможно.
С подружками – трудно. Неудовлетворенность жизнью находит выход, порою, неожиданный и маленькая его побывка заканчивается ссорой. Он уходит и иногда, обиженный, долго не приходит домой, даже на стоянке корабля в базе. Приходится доставать его через механика Малых или Сашку Крапивина. Примирение… Потом опять ссора. Он ведь не понимает истинной причины. И что делать? Не рассказывать же ему…

Заполярье

… и тебе, видать, тоже нравятся заполярные вечера…
/ В. Матвеев /

Теплым августовским днем короткого заполярного лета выбрались компанией в сопки по ягоды и грибы. Шарый с Настей и Алешкой, Сашка Крапивин с Натальей и Инкой, командирша Тамара с Дашкой. Совпали… на один свободный день. В сопках удивительно тихо. Ни ветерка. Не холодно, но и не жарко - комфортно. Хрустально чистый воздух замер или слегка веет запахами разомлевшей тундры - грибами, черникой, морошкой, зеленью карликовых березок и мха, скромных северных цветов. Не часто балует погодой Север и от этого хорошего дня особенно приятно. Сядешь на замшелый валун, закроешь глаза и почудится вдруг, чтоты и не на Севере вовсе, а где-нибудь в Подмосковье.
Мох - мягкий, как ковер. В этой тишине охватит тебя вдруг такое спокойствие, будто нет в мире ни тревог ни забот. Но, приглядевшись, увидишь вдруг во мхе ржавый кусок железа. Что это? А - а ... Да это граната..., еще с войны, почерневшая от времени, с ржавым рифленым стаканом. Алешка как-то недавно притащил… едва пальцы разжали. Она ведь еще может... Рядом россыпь стреляных гильз... А там, дальше - за теми кустами, под приваленными друг к другу валунами, белеют кости.
Это братская могила. Это долина Смерти, она же теперь - долина Славы. Здесь морская пехота Северного флота не пропустила фашистский „Эдельвейс” дальше сорока километров от норвежской границы. Полегли и не похоронены. Сейчас здесь запретная зона. И грибы здесь поспевают в несметных количествах, и черника, и морошка… Среди ржавого оружия, колючей проволоки и истлевших снарядных ящиков… А подметки башмаков у вояк немецкого егерского горного корпуса „Эдельвейс” были отменные. Но... не помогли им ни башмаки, ни гранаты. Полегли их владельцы на этой каменистой мшелой земле. Чужой для них. Теперь наши умельцы, солдаты и матросы, собирают их подметки и приспосабливают к своей обувке. Несносимая получается.
Пусть же окопы зарастут папоротником, ромашкой, желтыми кувшинками и буйно расцветает здесь неприхотливый Иван-чай. А мы наберем грибов полное ведро, а черники – еще одно... а брусники... Моченая брусника хороша зимой под рюмку водки. И целыми днями несется по жилому городку запах грибной жарехи, а из грибных и ягодных сопок возвращаются с полными ведрами женщины и дети. Мимо кладбища с деревянной пирамидкой „Подводникам, погибшим в океане 8 сентября 1967 года”, мимо пушки в честь защитников Заполярья. Теперь наша вахта здесь, на этой заполярной земле. И уже не кажется этот суровый край чужим и неприветливым. Он свой, родной, до последнего камушка, а эти заполярные вечера просятся в песню.

Химик Сашка Крапивин

Лодка стала на кильблоки...
(Из флотского фольклора)

Внезапно вышел приказ срочно готовить лодку к постановке в завод с последующим докованием.
Следует заметить, что на флоте “внезапно” и “срочно” понятия взаимосочетающиеся. Всегда “внезапно” и неизменно “срочно”. Система этих явлений досконально на флотах еще не изучена и посему командир дивизии капитан 1 ранга Караваев (вскорости – адмирал) на вопрос - что будет завтра, неизменно отвечал:
- Того, кто мне скажет, что будет на флоте завтра, я поцелую в задницу…
Готовить корабль к заводу - значит выгрузить ракеты, торпеды и регенерацию… Они в заводе не нужны. Даже вредны, потому что будет сварка, резка и другие огневые работы, которые с ракетами и регенерацией не сочетаются. Свою часть работы по подготовке командир БЧ-2 Борис Цыбешко и командир БЧ-3 Дима Кулишин выполнили. Выгрузили ракеты и торпеды, продержав экипаж по боевой тревоге двое суток. Осталось выгрузить регенерацию – около двадцати тонн жестяных коробок с пластинами. Начальник химической службы капитан 3 ранга Александр Крапивин только что прибыл из госпиталей, где пробыл на излечении около полугода.
А начиналось все просто. Схватил грипп, отбыл дома традиционные три дня и, погасив температуру, патриотично вышел на службу. Жена Наташа робко посопротивлялась, но химик заявил, что здоров и обязательно должен быть в экипаже. Корабельный врач Ревега был на клинической стажировке и квалифицированно проследить за здоровьем химика было некому. Через месяц зрение упало до 0,2 на оба глаза и химик загремел сначала в гарнизонный госпиталь, потом в центральный флотский, а после него в Военно- медицинскую академию в Ленинграде.
Там ему подняли зрение до 0,6, но все это восстановление заняло около полугода. На корабле его уже стали подзабывать, хотя отсутствие на службе даже одного штатного офицера обычно чувствительно сказывается на оставшихся и вызывает головную боль у командования – нужно кем-то заменять. Сослуживцы решили, что Крапивин отлынивает от службы и пытается списаться на берег по здоровью. Помощник командира, старший лейтенант Сапрыкин, молодое дарование, назначенное на должность в пору “озеленения”, исполнял обязанности старшего помощника, убывшего в кратко-срочный отпуск. Молодой с упоением руководил капитанами 3-го и 2-го рангов, любуясь четкостью своих команд. Сапрыкин приказал Крапивину выгружать регенерацию и выделил для работы матросов. Химик потребовал грузовик.
- Вам надо, вы и доставайте машину, - отрезал временный старпом Сапрыкин, уразумев, что ему самому по молодости лет и сложности обстановки на береговой базе, это будет не под силу. Бербаза живет сама по себе, корабельные надобности ей по барабану и она, в лице должностных лиц, ведающих транспортом, будет делать все, чтобы машину не дать.
- Мое дело выгрузить регенерацию, а твое дело организовать грузовик, ты же не только помощник, но и временно – старший, - заметил Крапивин, сделав ударение на слове “временно”.
- Я вам приказываю достать машину, - взвизгнул Сапрыкин, которому по молодости лет казалось, что должность - то единственное, что дает ему право приказывать, да и Крапивин, отсутствовавший на службе полгода его раздражал.
- Да пошел ты, знаешь куда… со своими дурацкими приказами, - и химик сказал - куда. Туда посылают ежесекундно и по разным поводам тысячами на всех флотах одновремен-но.
- Как? Куда? Да вы что? Объявляю вам десять суток ареста, - завопил, с трудом вспоминая свои должностные возможности в смысле дисциплинарных воздействий, помощник командира Сапрыкин. Командира на службе не было и Крапивин аппелировал к командиру дивизии Караваеву, ссылаясь на неправомочность наказания. Комдив согласился, но, чтобы мера совпала с Уставом, к семи, которые мог дать Сапрыкин в должности старпома, добавил три. Чтобы не было повадно.
Сапрыкину - таки пришлось искать машину и химик выгрузил с корабля регенерацию. Через несколько дней нарушителя дисциплины, после срочного исключения из партии на партбюро, которое организовал Илин, с бумагой об аресте, в сопровождении капитана 2 ранга Бориса Цыбешко, отправили на гарнизонную гауптвахту за 130 километров от базы.
По дороге Крапивин рвал и метал, кричал, что просто так это дело не оставит. Что он их всех… Ну, в общем, молол всякую чепуху… Жена химика, Наталья, сказала Шарому, что очень опасается за здоровье Сашки.
Андрею показалось, что она что-то не договаривает, но допытываться не стал.

На модернизацию с докованием

Качественно и в срок проведем доковый ремонт…
( Повестка дня комсомольского собрании)

Ну в док так в док. Но это дело надо же как следует обсудить. По этому поводу замполит и устроил комсомольское собрание.
″Качественно и в срок проведем доковый ремонт″ – такой была повестка дня общего собрания комсомольцев экипажа атомной подводной лодки.
Поскольку организатором этого полезного мероприятия был замполит, Валерий Иванович Илин, он же сам себя и назначил докладчиком.
Подводник - дилетант и инженер человеческих душ, в матросском лексиконе “артилле -рист”, в командирской терминологии – комиссар. Никто и не сопротивлялся, хотя, каза-лось бы, это же не его кровный вопрос, а механика.
В президиуме, кроме комсомольского секретаря Ивана Шаповалова, механик Малых и комдив по живучести Шарый. Зал полон, согнали всех, кроме вахты на корабле и дневального. Вопрос-то серьезный – подводная лодка идет на докование и модернизацию ракетного комплекса.
Открыли собрание, приняли регламент и на трибуну, приглаживая лысину, поросшую редким, бесцветным пушком, как северные валуны мохом, вышел докладчик - замести-тель командира по политической части Илин. Окинув вечно подозрительным взглядом аудиторию и, дождавшись, наконец, тишины, заморосил:
- Товарищи комсомольцы! Качественно и в срок проведем доковый ремонт! У экипажа уже есть определенные достижения. Наша волейбольная команда заняла второе место. Баскетболисты, правда, еще не на высоте, но будем надеяться и на их успехи. А вот футболисты растеряли, об-тыть, форму одежды, теперь не в чем играть, - в зале образо-вался легкий шумок и разговоры, механик в президиуме привычно задремал, - нужно бережно относиться к государственному имуществу! - зам заводился, - и еще.., - Илин сделал зловещую паузу, интригуя собрание, зал затих, - в экипаже свирепствует мат! Это форменное безобразие, об-тыть! Мат нужно выжигать из себя каленым железом и искоренять. А тех, кто ругается матом, называйте… это…как его, об-тыть, пигмеями! - механик в президиуме проснулся.
В зале стало совсем тихо и голос из комсомольских рядов неуверенно поинтересовался:
- Валерий Иванович, а кто такие …эти… пиг… пиг…меи?
“Артиллерист” вытер вспотевшую лысину носовым платком и кратко, чтобы не уходить от темы собрания, пояснил:
- А пигмеи это, товарищи комсомольцы, НЕГРЫ, об-тыть!
- Ясно, - раздалось из народа. Зашумели, обсуждая мат, пигмеев, негров и корабельных матерщинников.
- Тихо, тихо! Продолжим… Шаповалов, веди собрание! - замполит раздраженно побуждал секретаря к действию. Утихомирили. Малых опять задремал. Илин плавно и умело переместился в область международных отношений, агрессивной империалистической политики вероятного противника и капитализма в его последней, загнивающей стадии.
В этом деле он чувствовал себя большим специалистом. И его понесло.
- И конкретно, об-тыть! НеоколоОНАНИЗМ снова подымает голову! - из зала опять:
- Что, что, Валерий Иванович? - механик в президиуме поднял голову от стола.
- Я повторяю, об-тыть, - с пафосом убеждал “артиллерист”, - неоколОНАНИЗМ снова подымает голову, что не ясно? - Илин шарил глазами по залу, выискивая непонятливых. В комсомольских рядах кто-то хихикнул. Малых сунул голову под стол и горячим шепотом пытался выручить докладчика:
- НеоколоНИАЛИЗМ, Валерий Иванович, нео-коло-ни-ализм!
- Ну я и говорю – неоколо-о- о-нанизм, об-тыть!
Механик уже в голос:
- НЕОКОЛОНИАЛИЗМ! - заместитель побагровел и с натугой пытался выговорить трудное слово, но с третьей попытки все же сдался:
- Ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю, об-тыть!
И нужно быть особенно бдительными!
- Удвоим тройную бдительность! - раздалось из зала.
- А шуточки здесь неуместны! - окончательно обозлился “артиллерист” и завершил тем, с чего и начал:
- Качественно и в срок проведем доковый ремонт! - он свернул листы доклада и, вполне довольный собой, сошел с трибуны. Ему бешено аплодировали.
Выступили два комсомольца. Один поддержал, об-тыть, зама в отношении мата, другой рассказал о взятых соцобязательствах, естественно, повышенных относительно прошлого года. Комсомольский секретарь Иван Шаповалов пытался вытащить еще какого-нибудь комсомольца, но ему это не удалось. Киномеханик Гриша Миронюк уже шелестел лентой, вставляя в аппарат "Украина" художественный фильм "Три тополя на Плющихе".
Механик говорил коротко, но внимание собрания уже угасло, переключилось на "Три тополя" и прения прекратили.
- Ну, папуасы…, - неопределенно выругался “фараон”, сидевший в первом ряду. И ушел.
Через два дня подводная лодка ушла в док и завод, в известную всем морякам Северного флота губу Палая, переименованную ими же в Половую, что в Екатерининской гавани налево.

( читай продолж. Глава 6 часть 3)