СВВМИУ.ru

[Иван Лукашенко]

_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Пересада Василий Иванович]

Иван Яковлевич, на заднем плане, ближе к сопкам, что за строения, вроде, как гаражи и не гаражи?

[Иван Лукашенко]

[Иван Лукашенко]

Стырены даже корни причалов:

_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Анатолий Самойленко]

[Иван Лукашенко]

О смытых за борт волной и погибших в ледяной воде , шести моряках АПЛ 667-Б "К-447":

Каждый год, по работе или за морошкой, бываю на о.Медвежий (Медвежке). Недалеко от маяка, на гранитном берегу, с видом на Гремиху, кем-то был установлен самодельный памятник погибшему другу Андрею Чуркину. Находясь рядом с ним, невольно возникает вихрь вопросов. Спрашивая у коллег, давно работающих у нас в гидрографии, услышал ответ, что моряка смыло волной при выходе лодки в море. И вот нашел рассказанную историю, которая случилась у нас с К-447.

ЦУНАМИ
Единственный раз в жизни я видел, как покойника выносили головой вперёд.
9 декабря 1975 года нелепой смертью погиб Вовка Афанасьев из Краснодара. Он был у нас строевой старшина. Замечательный парень, занимался борьбой. Очень любил свою младшую сестрёнку. Шоколад, что выдавали в автономке, для неё берёг. Куклу ей купил размером наверное чуть-ли не с себя перед отпуском. Как только довёз тогда до Краснодара.
Я переколол пол-экипажа, но традиционная роза ветров с Военно-морским флагом и контуром корабля самая красивая получилась на его левом плече. В четыре часа утра экипаж построили на пирсе. По трапу Вовку, переодетого в робу от РБ несли один спереди подмышки, другой — сзади за ноги. Миша Деревянко, (мичман СПС), мне тихо говорит, — Неправильно несут, надо ногами вперёд. Если бы он этого не подметил, мне бы и не вдомёк. Вовку увезли на медицинском УАЗике в гараж при госпитале, так как морга в Островной не было. Проведённое тогда расследование показало, что препятствий для выхода в автономное плавание это эпизод не представляет.
На следующий день по плану при контрольным выходе перед автономкой мы должны были пройти стенд боевого размагничивания СБР, то есть корпус лодки обкрутить кабелями, пропустить мощный переменный ток и размагнитить, чтобы в походе был корабль незаметным. Погода была – полный штиль: море – зеркальный ноль, при этом снежный заряд 12 баллов, при включённом прожекторе (ночь полярная, тьма полная) видимости никакой, — валятся снежные хлопья размером с кулак, причём сплошь. Из-за этого не удалось завести концы и Командир дал команду идти на внешний рейд. По Каштану перед этим запросил мнение отсеков, — Моряки, где ночуем, на Базе или на рейде? Ответили единодушно,- только в море. Нас потащили 2 буксира в узкости между островом Витте и мысом Святой Нос. Я на своём боевом посту вёл вахтенный журнал в Центральном. Обе турбины вертели по 70 оборотов, когда отошли буксиры. Тут с мостика прошла команда: «Обе – по 110». Это было в 16.00. Вдруг в эту же минуту лодка провалилась. Это было настолько неожиданно, что все в Центральном потеряли дар речи. Сидим, глазами хлопаем, ничего не понимаем. Сверху ничего не сообщают. Прошла может быть минута или две и мы снова летим вниз, но на этот раз намного глубже, ощущение невесомости, в паху холодно, как на больших качелях. Казалось, конца не будет этому падению. В верхний рубочный люк приняли тонн пять воды (от поверхности люк около семи метров). С мостика что-то сообщают, я разобрать не могу, прошу повторить. Повторяют, опять непонятно. Тут из своей рубки выбегает штурман Иванов, на ходу надевая канадку, — Человек за бортом! (у них в штурманской дублированная связь). Вскоре сообщают,- Смыло волной пять человек. Потом уточняют – шестеро. В Центральный спускают Жору Измайлова и моториста Бойченко. Из носовой швартовной команды уцелели только они. У Жоры были очень сильные руки, небольшого роста жилистый, он мог подтянуться на перекладине раз тридцать, этими руками он ухватился за утку и удержался. А Бойченко судя по всему ангела-хранителя надёжного имел. Он, долговязый с длиннющими клешнями оказался приляпанным к рубке в обнимку. Они только что побывали на 7-10 – метровой глубине в воде с отрицательной температурой. (Кстати, Бойченко месяца через два после этого ангел опять прикрыл: когда он стоял на верхней вахте с автоматом, угораздило свалиться между корпусом и пирсом в тот момент, когда лодка от ветра накренилась. Ему вовремя кинул шары пенопластовые вахтенный с соседней лодки и вытащил до того, как корабль в обратную сторону не притёрся к пирсу) Жора пальцы смог распрямить только когда шила дали хлебнуть. Когда их расспросили, выяснилось, что внезапно лодка нырнула так, что захлестнуло по колено всех, кто был на носу. До этого лейтенант Сулимов Владимир Николаевич предложил тем, кто уже освободился, спускаться вниз, не мерзнуть. Но это заподло идти греться, если кто-то ещё карячится, поэтому никто не ушёл. С кормы ребята после первой волны быстренько забрались на ракетную палубу, она высокая, и там занайтовались. Второй волной четверых смыло с правого, а двоих – левого борта. По радио сообщили Дежурному на базу о случившемся и накидали осветительных ракет, но произошла нестыковка: буксирам велено было заняться спасением, а те, не приняв сигнала с базы, ушли. Искали с помощью вертолёта с прожектором, обнаружили ровно через сутки в устье речки Йоканьга примерно в трёх-пяти кабельтовых. Все были вместе. С надутыми спасательными жилетами. У некоторых в руках была зажата трава, — значит, они добрались до берега при отрицательной температуре воды (температура солёной воды была минус 1-2 градуса), по медицинским показателям столько нормальный человек не проплывёт. Помню, как проходили эти сутки. Экипаж- матросы и офицеры практически не разговаривали между собой на тему трагедии, все были подавлены происшедшей дикой нелепицей, не было ни одного логического объяснения тому, что произошло, о том, живы ли наши ребята, оживлённых обсуждений не было, все как бы боялись сглазить, надежда теплилась до последнего часа. Когда сообщили о найденных телах, стало ещё тяжелее.
Вскоре из Москвы прислали следователя по особо важным делам.
Когда меня к нему вызывали в Гремиху, старпом по боевому управлению № 1 Куверский Леонид Романович , меня напутствовал: «Смотри, не ошибись там» (Моряков он называл «Боечками», а мы его называли между собой «Боечек» за то, что был небольшого роста, энергичный и матросов ценил. Лет через семь после этого случая Куверский в должности Командира стал Героем Советского Союза за стрельбу из-подо льда.)
Следователь меня допрашивал больше трёх часов непрерывно, писал все время левой рукой. Главная тема – почему в журнале турбинного отсека отмечено увеличение оборотов с 70 до 110 ровно в 16.00 , а в моём журнале скорость была «обе по 70». Я знал, что больше 70 оборотов в узкости турбинам давать было не положено. Тогда в журнале я этого не записал. Единственной причиной трагедии, сколько я тогда не прикидывал, могло быть только то, что слишком разогнались, из-за чего ну никак не могло произойти того что произошло, а Командира при этом могли засудить. (Наш командир Каленич Пётр Николаевич, мог ошвартовать корабль (9 тысяч тонн) к пирсу вообще без буксиров, так было в Северодвинске, когда шли в ремонт. Пришли туда к ночи, буксиров не дали. Поставил он корабль к дебаркадеру самостоятельно. Его все офицеры и моряки, не только нашего экипажа, очень уважали.)
Хотя команда на увеличение оборотов с мостика могла пройти только через меня, следователю на допросе я все эти три часа твердил, что в турбинном журнале случилась описка.
Командира тогда сняли, он, помню, был подавлен, кажется, винил себя. Комиссия по расследованию работала недели две, Было отмечено, что у всех из швартовной команды на жилетах обязательно по требованиям должна быть лампочка, которая сама загоралась бы при попадании в солёную воду (в современном Флоте России сейчас, думаю, нет ни хрена таких лампочек), потом признали, что если бы сразу был дан малый задний, всех смогли бы поднять сами. Не вправе я судить, что было бы, если бы дали задний ход тогда. Когда в Полярном мы стояли в 75 доке по поводу двух порванных в автономке ЦГБ, я воочию увидел, что из себя представляют наши винты. Две махины больше 5 метров в диаметре, форма поверхности идеально зеркальная, задняя кромка винта — как лезвизе бритвы, а разорванные цистерны главного балласта № 5 правого и левого бортов представляли из себя такие жабры, в каждую из которых вошёл бы автобус Икарус. Если бы дали задний ход, эти лезвия резали бы всё. Зама тоже сняли. Гуленко Валентин Григорьевич, заместитель по политической части. Редкостный козёл. На полном серьёзе мог сказать,- Товарищ матрос, вы — враг народа. Единственный член экипажа, не имевший своего поста по боевой тревоге. Когда на торпедных стрельбах весь экипаж спал не больше трёх-пяти часов в сутки на протяжении двух недель подряд, помню, является зам в Центральный, стоит, нахмурив брови, на щеке яркая вмятина от пуговицы на подушке. Командир от него, помню, просто молча отвернулся.
Шурка Жарков (техническая радиоразведка), с ним мы были ближе всего. С виду угрюмый, он писал стихи, этого, кроме меня никто не знал, его блокнотик со стихами до сих пор у меня хранится, я его себе тогда взял, чтобы не выбросили. «Мы уходим в шторма, в океанский простор, Нас встречает волна и чаек безудержный хор, Мы ведём субмарину в дождливую мглу, Поспорить с Нептуном, испытать глубину…» Когда его хоронили в городе Волжск, завод, на котором он работал фрезеровщиком, остановился. «Не искать приключений, не проверить судьбу, Мы идём на стихию, На глубинную тьму.» Девушка, которую он любил, тогда сошлась с другим. Дура, таких как Шурка надёжных мужиков поискать.
Васька Полищук с Украины, из Полтавской области. Ему потом на 1 мая пришла поздравительная открытка от невесты, которая заканчивалась словами, — Пусть земля тебе будет пухом.
Вовка Тюрин из Москвы. Когда возвращались домой на ДМБ через Москву мы, восемь матросов на двух такси ближе к ночи поехали к нему на кладбище. Могилу в темноте не нашли, помянули Вовку на чьей-то другой. Когда один из таксистов, после того, как мы вышли из кладбищенских ворот начал скандалить, что мы оборзели, что должны ему денег, я молча принялся его душить, а когда оттащили, стал вежливый, отвёз обратно и сдачу сдал.
Серёга Николаев из Ленинграда и Николай Барановский из Белоруссии, — нормальные спокойные ребята, они недавно пришли на корабль, поэтому очень уж хорошо я их не знал.
Васька Жуков ночью стучится ко мне в каюту, — Пойдём, говорит, — ребят навестим, а то уж может и не увидим их больше.
Свою секретную часть я опечатывать не стал, чтобы, если что, думали, что крепко заснул. Иначе пришлось бы включать сигнализацию и ключи сдавать. Прошли 3 километра до Островной. Сначала мы их искали в большом здоровенном деревянном сарае Г-образной формы. Света в нём не было, на входе качался со скрипом фонарь на ветру. У нас посветить нечем. Пошёл я, сначала что-то было видно от этого фонаря, когда дошёл до поворота налево, пришлось ногой как миноискателем водить в темноте. Там их не оказалось. Обошли мы вокруг, там – кирпичное строение. У меня что-то внутри щёлкнуло,- Здесь они, точно. Заходим, на кафельном полу лежат четверо, в комнате, что слева – ещё двое, а в той, что справа – большой стол из фанеры, в углу окровавленная роба с боевым номером Вовки Афанасьева. Узнать никого было невозможно, — лица кроваво-коричневые, ноги (кто разулся) – белее ватмана оттого, что кровь вся снизу вверх прилилась от сужения сосудов, там сверху она застыла и запеклась. Губ, ноздрей, ушей не было совсем, — съели крысы, у каждого гримаса, то есть рот открыт и перекошен, спокойного лица не имел никто. Было ощущение, что все они здесь кричат. Лейтенанта мы сразу вычислили по офицерским ботинкам, а остальных – постепенно, методом исключения. У Серёги Николаева волосы стояли дыбом, никогда не думал, что это на самом деле бывает. Ото лба шириной в три-четыре пальца – совершенно седая прядь. Васька мне, — Это, наверное, соль морская. Я потёр пальцами – нет, седина. 19 – летний парень поседел в течение минут.
Тогда на вертолёте прилетел фотограф с огромным объективом, всех заснял, а на следующий день пришла телеграмма, подписанная Министром обороны, чтобы хоронили всех в закрытых гробах, родственникам не показывать. Наши электрики паяльниками цинковые гробы запаивали на морозе. Каждый гроб сопровождал офицер и моряк, когда они вернулись, рассказали, что ВСЕХ родственники перед похоронами открывали. Были обмороки.
Мне потом несколько лет регулярно снился один и тот же сон, — как накачиваю жилет (у всех они были надуты уже в воде), как разуваюсь, как мы материмся, глядя на десятки осветительных ракет, которые нам салютуют сквозь пелену… Ведь если бы я не сменил специальность с разведчика (ВУС 300, Киев, в/ч 20884, разведшкола, про которую Шварценнеггер, игравший роль русского мента в фильме «Красная Жара» сказал, что английский учил там) на секретчика (ВУС434) в носовой швартовной команде вместо Шурки стоять пришлось бы мне.
Через две-три недели из Москвы прилетел нарядный лейтенант из Генштаба. Перед экипажем тот разъяснил, что имел место сейсмический толчок в районе Шпицбергена. Мы ему тогда поверили и даже как-то легче стало, по крайней мере, какая-то ясность появилась. Почему-то только спустя несколько лет до меня вдруг дошло, вроде как осенило: на Новой Земле рванули очередное ядерное испытание – вот вам и цунами.
Когда провожали „грузы 200“, семь ящиков, на пароход (база Гремиха имела сообщение с Большой Землёй только по морю), стоял жуткий мороз, ветер 20-25 метров. Исполнял Славянку духовой оркестр, у некоторых музыкантов капала кровь с подбородков. Я это видел.
Встаньте те, кто сейчас водку пьёт и поёт,
Замолчите и выпейте стоя, —
Наш подводный ракетный наш атомный Флот
Отдаёт честь погибшим Героям
Андрей Шаклеин, главный старшина ПЛАРБ «К-447», 2000 год
Shaclein@mail.ru
Но в списке погибших фамилия Чуркин не значилась.
Продолжение следует…
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

Знаменитый и памятный трап Островной:



_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Александр Скиба]

Похожий трап был в Рыбачьем на ул. 50 лет ВЛКСМ. И в Полярном тоже, по-моему Чертов Мост его называли.

[Иван Лукашенко]

Продолжение истории.





ПАМЯТНИК МАТРОСУ.
Так случилось что 3 марта двое моих друзей из группы Гремиха, практически одновременно (неужели сговорились?), прислали мне почти одинаковые фотографии с одинаковым вопросом. —Что я знаю об этом памятнике? Не буду отвлекаться на описание своих эмоций при виде этих фото, а расскажу по порядку, как мне запомнилась эта трагическая история.
На острове был Пост наблюдения и связи. Личного состава там было человек 7 или 8. Мичман там появился только после гибели матроса, а так эти пацаны жили как робинзоны. Но отношения у нас с ними были очень дружеские, относились они к нам уважительно, хотя мы с женой были старше всего-то лет на 8. Как-то ближе к осени 1983 года к нам на Медвежку пришел РК ( думаю все знают что это рейдовый катер). Как обычно доставили для личного состава Поста наблюдения и связи почту, продукты, посылки и еще пополнение . Это был матрос Андрей Чуркин. Я может быть и изменил бы фамилию, да шила в мешке не утаишь. Это имя есть на памятнике. Андрей был "годок" т.е. весной уже на дембель. Парень он был видный, интересный. такие девченкам нравятся. Говорили что он этим нередко пользовался когда был музыкантом в ДОФе. Ходили слухи что за интрижку с замужней дамой его и отправили подальше от греха т.е. из Гремихи в тюрьму без решеток (так тогда на берегу нередко называли нашу Медвежку). Андрей быстро адаптировался к островной жизнь. Да и служить ему оставалось немного.
Не успели оглянуться, а тут и полярная ночь настала, а потом и Новый 1984 год пришел. А вскоре пришел и очень важный не официальный праздник всех"срочников" —100 ДНЕЙ ДО ПРИКАЗА". Кто служил, тот знает. Пора готовиться: клеши натягивать на "торпеды", клеить фотки в дембельский альбом. А что на фотках? Рация да РЛСка, ну еще сигнальный фонарь да зачуханный дизельгенератор...Не густо. Вероятно тут кому-то и пришла в голову идея сделать фото на берегу на фоне СКР выходящего на боевое дежурство. Сказано--сделано.
Я в тот день был в моторке, менял масло в дизеле, когда влетел сигнальщик Гайдучок и закричал:
--Николаич! Помоги скорее! Там Андрюха в море упал! Надо шкерты взять! -Я не стал медлить. и схватив кусок каната, бросился к выходу. Сначала подумал что кто-то упал в расщелину, коих на острове было немало. Но пока мы бежали, Гайдучок, задыхаясь от волнения, рассказал что они фотографировались...и тут вдруг большая волна...и бах!.. обоих смыло..а потом Сергей Хоровинкин оказался на другом камне... В общем из этого сбивчивого рассказа было ясно одно - произошло нечто страшное. Бежать было не далеко и вскоре мы были на месте. На берегу стояли двое матросов. Один из них был совершенно мокрый, но он не замечал этого и все всматривался в огромные волны яростно бьющиеся о прибрежные скалы.
--Ну где Андрюха?! -закричал я.
--Там.- ответил Сергей и отрешенно махнул рукой в сторону волн. Помолчав, добавил.
--Он еще что-то крикнул нам, но мы не расслышали, а потом его накрыло еще одной волной и всё...Только шапка плавала. А потом и она намокла и утонула...
Они смотрели на меня с надеждой, будто я мог совершить чудо. Но я тоже был оглушен произошедшим. И тут вдруг почувствовал запах бражки.
Этот запах привел меня в дикую ярость!
--Вот оно в чем дело! - орал я,.. а дальше не буду даже пытаться вспомнить какие слова я им высказал. Прооравшись, я посмотрел на них .Хмурые, они понуро молчали. Значит виноваты, подумал я.
-Николаич, чё делать теперь?- тихо спросил сигнальщик Гайдучок.
-То что должны делать, по команде, доложить на берег командиру,—отрезал я .
- И еще делайте что угодно, но постарайтесь поскорее протрезветь. Впрочем хмель уже прошел, остался только этот гадкий запах.
- Николаич, а можно мы флягу с бражкой у тебя на маяке спрячем? -снова тихо спросил Гайдучок.
--Идиот!!!- взревел я— Вам тюрьма грозит! В море вашу вонючую бражку и фляжку вместе с ней!
Постояв еще некоторое время на берегу, мы окончательно поняли что случилась страшная трагедия. Нас островитян стало на одного меньше.
Мы пришли в маячный городок и я позвал всех ко мне в дом. Оля мыла посуду. По нашим лицам она сразу поняла что пришла беда. Я не стал тянуть и с порога бухнул,
--Андрей Чуркин погиб! Волной смыло! — Оля вздрогнула и выронила чашку. Чашка с грохотом разлетелась на мелкие осколки.
Оля подошла к аптечке достала какие-то таблетки, капли. Плечи ее вздрагивали и она никак не могла накапать капли в мензурку. В доме запахло валерьянкой. Для меня это всегда был запах беды.
Потом мы пошли на пост и вышли на связь не по графику. Радист Серега передал короткое сообщение —в море упал Червь Аз. Да секретность того времени не позволяла передавать информацию открытым текстом. Потому сообщение содержало первую букву фамилии и имени. Ч и А. Последовал приказ повторить сообщение. Повторили еще два раза. Мы вышли на мостик и стали смотреть на берег. Через несколько минут от берега отошел катер.
--Готовьтесь к допросу. -сказал ребятам. — Лишнего не болтайте.
Я взял бинокль и навел его на приближающийся катер. Но что это ? Он изменил курс и пошел на выход мимо острова. Да и вообще это был не РК, а наш БГК 483! Вот он сбавил ход. В это время из радиорубки раздался голос капитана.
--Где это случилось? —
Я крикнул радисту.
--Пусть еще немного пройдет вперед.
Потом началось что-то странное. Катер стал ходить вдоль берега, то и дело меняя курс на противоположный. Видно было что на корме стояли матросы и что то периодически бросали за борт, потом доставали и снова кидали. Так продолжалось больше часа. Ветер начал крепчать , и уже темнело. Катер пошел в Гремиху. Тут я понял, что они бросали « кошку» и тралили пролив надеясь зацепить тело.
Побыв еще около часа у ребят на посту, я вернулся домой. Меня встретила жена. Молча уткнулась мне в плечо и беззвучно заплакала. Наши дети тоже молча делали вид что заняты рисованием. Что бы как то избавиться от этой гнетущей тишины, я попросил их рассказать как прошел день, что они делали. Они на перебой что то говорили, я согласно кивал головой, хотя ничего по сути не слышал. Думал о том что будет завтра. Да, приедет следователь и начнутся допросы-вопросы.
А на утро я проснулся от воя ветра за окном. Выглянув в окно увидел что на море бушует настоящий шторм. Огромные волны, украшенные белыми пенными шапками, гуляют по всему заливу. Так, значит катер сегодня не придет, подумал я почему то с облегчением. Могут конечно на вертушке прилететь. Хотя при таком ветре тоже маловероятно.
После завтрака пошел на пост. Там как раз был сеанс связи. Когда я зашел в радиорубку из динамика раздался знакомый голос старшины рейдового поста.
---Ребята, вы там помогите Григорьевне. Тяжело ей сейчас будет одной с двумя маленькими пацанами. Жаль мужика, токовый был . -уже открытым текстом говорил старшина Пашка.
Установилась длинная пауза. Я понял о ком идет речь.
--Да вы что там О….ЛИ! — заорал я, в вырванный у радиста, микрофон.
Через минуту все прояснилось. Из-за этой долбаной секретности на берегу сообщение В МОРЕ УПАЛ Червь Аз было принято как буквы моей фамилии-
Ч в о р А. Хотя подразумевалось —Чуркин Андрей. Вот почему не рейдовый катер , а БГК гидрографии тралил пролив. Они искали мой труп!!!
Между тем ветер продолжал крепчать. Шторм усиливался.
Так прошло 5 дней. На шестой день ветер ненадолго утих. Ждали визит начальства, следователя и родственников Андрея. На посту был аврал. Все мыли и чистили. Однако к полудню ветер вновь пошел на усиление. И РК отойдя от причала на пол пути повернул назад. потом еще раз развернулся и пошел вдоль Медвежки. И еще раз сменив курс, пошел к третьему причалу. Позже мы узнали что на борту были отец и брат погибшего матроса. Все что они смогли это бросить венки в море...
Прошло еще три или четыре дня. Приехала целая комиссия. Молодой каплей сойдя на берег окинул хмурым взглядом нашу островную братию, глянул на мои джинсы и сразу " наехал" на меня.
--Почему одет не по форме? - рявкнул он. Я не успел ему ответить потому что мой начальник ЧНО успокоил его, сказав что это не его боец, а начальник маяка. Потом он сказал мне что на берегу в тот трагический вечер уже скидывались на венок…для меня.
Среди прибывших был и военный дознаватель. Дело он свое знал хорошо и сразу приступил к допросу ребят с поста. Лишь через два часа очередь дошла до нас. Мой камбуз превратился в кабинет следователя. Допрашивали всех по одиночке. После допроса Оли, я стал догадываться что меня не спроста оставили на «закуску». И оказался прав.
Не знаю, то ли он был очень опытен в таких делах, или просто начитался детективов где все сводится к фабуле « шерше ля фам». Так или иначе, я скоро понял что это я для него главный подозреваемый. Для него все было просто. Погибший имел репутацию Дон Жуана, за что был сослан на остров. А женщина тут одна, моя жена. Ну вот все ясно ,я его подловил и сбросил потом в море. Как в дешевом детективе , концы в воду. Я сразу сказал ему что знаю что такое презумпция невиновности и не буду помогать ему копать для меня яму. Он нахмурился, потом многозначительно посмотрел в протокол и спросил
-Так вы говорите что не судимы и не привлекались? — Я кивнул головой, —
---Так-так, ну это еще надо будет проверить. Уж очень вы спокойны. Похоже опыт у вас есть.
Позже я узнал от моряков что он им задавал «наводящие» вопросы. А они в один голос говорили что Ольга Григорьевна им как мать родная, и с мужем у нее идеальная семья. Но следака это лишь еще больше настораживало.
В конце концов комиссия уехала. Больше никого никуда не вызывали. На пост был назначен старшим мичман. И жизнь пошла своим чередом.
Позже я узнал подробности трагедии. Ребята действительно, перед тем как идти на берег, немного выпили своей бражки, больше для куража. При съемке ловили момент что бы в кадре был СКР и обязательно большая волна. Но та волна которая пришла оказалась слишком большой, вероятно это был тот самый девятый вал . И этот вал накрыл двух друзей стоявших на камне. Но когда волна стала уходить обратно, почему то забрала с собой лишь одного моряка. Второй был выброшен на стоящий рядом валун. Андрей вынырнул уже в 20 метрах от берега, что-то крикнул, но следующая волна накрыла его навсегда. На поверхности осталась только его шапка, но вскоре и ее поглотило море. Сергей оказался счастливчиком. Он говорил потом, что его судьба пожалела наверно потому что он единственный у мамы. А я подумал потому что мамы наши молятся за нас всю свою жизнь.
Пришла весна, за ней лето. И оно прошло. Мы вернулись из отпуска и я предложил ребятам сделать памятный знак напротив того места где погиб Андрей. Место выбрали повыше, что бы волны не смыли.
С камнем проблем на острове нет. Цемент достали , тяжелее всего было найти песок для раствора. Чудно море кругом, а вот песка нет. Пустили в дело песок из пожарных ящиков. Когда- то у острова затонул рейдовый катер. Шторма быстро раскатали его как каток консервную банку. А вот якорь и цепь море оставило для нас. Всем островом трудились и вот уже почти все было готово. Осталось решить как и из чего сделать табличку. Решено было отлить ее из свинца, благо его на острове было в избытке в виде старых аккумуляторов. Но сначала надо сделать форму, а форму делают по модели. Пригодились знания и опыт полученный при обучении в рыбопромышленном техникуме. В качестве основы модели Оля предложила подходящий по форме и размеру поднос. Красиво вылепить буквы было некому и нереально. Подошли магнитные буквы одолженные у наших детей. Стараниями моей жены вскоре модель была готова. Уже не помню точно из чего делали формовочную смесь. Но сделали, высушили и вот момент истины. Серебряная струя расплавленного свинца льется из тигля в форму. Потом долгое ожидание пока отливка остынет. И вот он долгожданный миг. Форма разрушается, обнажая блестящую табличку. На ней всего несколько слов.
В память о друге
Андрее Чуркине
погиб 13 11 84г .
На следующий день доделали памятник, закрепили табличку, установили якорь, подвесили цепи и покрасили их черной краской.
Все островитяне были здесь. Оля положила на якорь маленький букетик. Помолчали. Все уже было сказано пока делали памятник. Андрей был хорошим парнем, да вот судьба ему выпала нехорошая.
Такая вот была история на остове Медвежий. Нет он не Медвежий, для островитян он всегда был и есть МЕДВЕЖКА.
Юрий Чвора, смотритель маяка.
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

т/х "Клавдия Еланская" Утверждено расписание движения теплохода "Клавдия Еланская" летом - осенью 2019 года на социально значимом маршруте регулярных морских перевозок по побережью Кольского полуострова Мурманской области. #островной #теплоход #клавдияеланская #Гремиха #Мурманск140 #Островной ------------------ВАЖНЫЕ ТЕЛЕФОНЫ---------------- МУРМАНСКАЯ КАССА 89113130654 МУРМАНСК ДИСПЕТЧЕР 88152481048 ЗАТО ОСТРОВНОЙ КАССА 88155850066 СУДОВОЙ НОМЕР 89212815997 т/х "Клавдия Еланская


_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Пересада Василий Иванович]

[Иван Лукашенко]

т/х "Клавдия Еланская"
1.07.2019 ЗАТО Островной (Гремиха)

_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Пересада Василий Иванович]

Иван Яковлевич, "пароходу" 42 года а он все пашет! Вот что значит бережное отношение.

[Иван Лукашенко]

Новости Гремихи, говорят, что это к лучшему, люди радуются:
https://www.youtube.com/watch?v=NF91VRjdGnE
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Анатолий Самойленко]

[Пересада Василий Иванович]

Иван Яковлевич, гладко стелют ... .

[Иван Лукашенко]

[Анатолий Самойленко]

[Иван Лукашенко]

Наткнулся на такой репортаж о Гремихе 2016 года, в нём много фотографий с подписями:
Один мой заполярный день в Гремихе (23.08.2016)
https://odin-moy-den.livejournal.com/2130239.html
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

Лодки 41-ой дивизии:

_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

Верховный Совет Гремихи сегодня:

_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Пересада Василий Иванович]

Иван Яковлевич, все выложенное просмотрел с вниманием и интересом, спасибо.

[Иван Лукашенко]

Состав Совета депутатов ЗАТО г. Островной:
Дата выборов – 14 сентября 2014 года, срок полномочий – 5 лет;
установленное число депутатов – 10;
избранное число депутатов (на 01.10.2014) – 10, в т.ч. работают на освобожденной основе – 1;
число постоянных депутатских комиссий – 4:

http://www.zato-ostrov.ru/index/sovet/0-7
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

Написано очень много, но ссылки у меня нет.
Рассказ об авианосце «Киев» и Гремихе
Предисловие
БЧ-4, согласно корабельного устава, – боевая часть связи боевого корабля ВМФ.
Связь на кораблях ВМФ, для непосвященных и не имеющих специального допуска, закрытая тема. Все, что касается связи – все документы, имеют специальные защитные грифы, а боевые посты на кораблях ВМФ имеют ограниченный доступ для личного состава корабля.
То есть, кроме личного состава БЧ-4 (и то каждый матрос, старшина, мичман имеют право только в свой боевой пост) право посещать боевые посты боевой части связи помимо личного состава БЧ-4 имеют лишь командир корабля и заместитель командира корабля по политической части. Остальные члены экипажа общаются со связистами, находящимися на своих боевых постах, лишь через специальные окошки, вырезанные в тяжелых металлических дверях, имеющих помимо корабельных запоров и специальные сложные замки.
Личный состав БЧ-4 проходит проверку в специальных органах, прежде чем попасть на службу в БЧ-4. Недаром связистов называют на флоте интеллигенцией – слишком чистая у них работа и, в отличие от других специальностей, связисты не привлекаются к авральным работам на корабле. В негласном табели о рангах их называют «дятлами» (видимо, за умение работать на вертикальном ключе).
Исходя из всего этого, об основной специфике связи я рассказывать не буду, а расскажу лишь немного некоторых аспектах, в которых можно рассказать и показать, что и за тяжелыми дверьми, закрытыми на специальные замками боевых постов БЧ-4, работали такие же нормальные люди, как и везде. И, как везде, у связистов свои проблемы, переживания, радости, эмоции, свойственные всем нашим людям.
ГРЕМИХА
На тяжелом авианосном крейсере «Киев» в сопровождении группы кораблей с Главкомом ВМФ на борту в 1977 году мы вышли поздней осенью в Гремиху. Для Севера поздняя осень начинается в начале сентября.
Гремиха – это поселок или, как принято говорить на военном жаргоне, гарнизон, расположенный на берегу Баренцева моря, куда нет никаких дорог и куда можно добраться лишь морским или авиационным путем, как правило, в те годы большинство живших и служивших там, добирались теплоходом «Вацлав Воровский».
Но там, как и во всех флотских гарнизонах, ждали своих отцов и мужей их жены и дети. Гарнизон как гарнизон, каких немало было тогда на побережье крайнего Севера. Но тогда это все считалось нормальным и во многом даже комфортным. Ну где, спрашивается, давали квартиры молодому лейтенанту сразу по прибытии на службу?
Вот эту Гремиху и решил проверить на борту нашего нового авианосца - тяжелого авианосного крейсера «Киев» - в 1977 году главнокомандующий ВМФ адмирал флота Советского Союза Горшков Сергей Георгиевич.
Раз в море идет главнокомандующий ВМФ, то его обязательно сопровождает группа офицеров главного штаба ВМФ во главе с начальниками отделов и управлений. Поскольку «Киев» был кораблем Северного флота и проверке подлежал гарнизон Северного флота, то на борту «Киева» Северный флот представляли Командующий Северным флотом со своим штабом и с группой штаба авиации. А так как «Киев» принадлежал к 7-ой оперативной эскадре Северного флота и бригаде, то на борту были соответствующие начальники и их штабы.
То есть, собрался тогда на борту «Киева» весь цвет военно-морского флота СССР. Для нас, для связистов это означало, что каждый наш связной начальник будет требовать связь со своими подчиненными со всеми взаимодействующими силами. А каждый флагманский специалист по любой специальности будет писать депеши своим оставшимся на берегу подчиненным, отчего нагрузка на связь вырастет многократно. И каждый начальник будет требовать предоставления всех видов связи, какие только возможно придумать в его понимании. Распоряжение по связи не оставляло нам времени для радужных рассуждений о каком-либо отдыхе вообще. Напруга такая, что и не продохнуть.
А отдыха перед походом не было запланировано вообще. Прибыло на корабль такое количество начальников, что большинству офицеров и мичманов корабля пришлось уступить свои каюты и переехать жить на боевые посты, что также значительно осложняло и без того сложные условия выполнения своих обязанностей. Ну какой отдых на боевом посту в присутствии подчиненных? Так принято на всех кораблях ВМФ: штаб на корабль – офицер и мичман жить на боевой пост. А это и личные вещи, и постели, и все в условиях несения боевых вахт рядом, совсем не взаимодействуют друг с другом. На матросские кубрики старший и высшие офицеры слава Богу не претендовали, поэтому матросы оставались на своих местах, не стесняя и без того набитые офицерами и мичманами посты.
Но кто из науки мог посчитать, сколько начальников может принять какой корабль, и кто из начальников когда считал, сколько помощников в море ему надо, чтобы честно и добросовестно выполнять свои обязанности. Если враг захотел бы обезглавить в тот момент командование ВМФ, лучшего способа, чем уничтожить всего один корабль, у него бы не было, наверно, за весь период «холодной войны».
Для меня всегда было загадкой, почему большое количество разнообразных начальников выходит в море на одном корабле. Ведь в бою в случае гибели флагманского корабля (а можно быть уверенным, что основной удар противника будет направлен именно на флагманский корабль) флот бы полностью потерял управление всеми возможными силами.
Распоряжение по связи на поход в Гремиху начальника связи военно-морского флота и уточняющее дополнение к распоряжению по связи начальника связи Северного флота, а также устные указания начальника связи эскадры и флагманского связиста бригады не давали нам возможности даже для маневра или какого-либо резерва средств связи. Связь требовалась постоянная с Главным штабом ВМФ, штабом авиации ВМФ, штабом Северного флота, штабом авиации Северного флота, ВМБ Гремиха, флагманским кораблем эскадры и т.д. Научно-исследовательский институт требовал на этом выходе, памятуя, что он будет на глазах у начальства проводить испытания новых систем связи, отрывая и без того небольшие наши резервы. Все разнообразные каналы были задействованы по полному списку.
«Ну, жди теперь какой беды», - подумал я, предварительно проинструктировав вахтенного по посту связи с авиацией и укладываясь спать на матрас между двумя радиостанциями «Чернослив-БИС», отодвигая подальше от себя уже давно храпящего старшину команды мичмана Кривошею, развалившегося сразу на два лежачих места в и без того узком пространстве.
Около часа ночи меня вырвал из беспокойного сна прибежавший из КПС (командного пункта связи) посыльный.
«Товарищ капитан-лейтенант», - теребил он меня за ногу. А я старался от него отмахнуться и не слышать явно неприятных вестей. Спать хотелось страшно.
«Командир боевой части приказал вам заступить дежурным по связи», - почему-то радостно улыбаясь сообщил он, когда я наконец с огромным трудом открыл глаза. Предыдущие ночи, связанные с приготовлениями к встрече начальства, были также бессонными и беспокойными.
«Покой нам только снится, отдыхать будем на пенсии», - подумал я и окончательно проснулся, сев на своем импровизированном ложе и разглядывая лицо молодого матроса, включившего даже свет в нашем закутке для пущей убедительности в своей правоте.
Еще ничего не соображая, я спросил: «А в чем дело? Я же не должен заступать, и потом смена дежурства по связи в 10 часов утра. Да и заступать должен старший лейтенант Иванов, я же только сменился и должен заступать аж через четыре дня».
Я понимал, что молодой матрос все равно ничего не сможет ответить. И видел по его лицу, что он где-то даже сочувствует мне. Но приказ – есть приказ! И его надо не обсуждать, а выполнять. Даже если он совсем не нравится.
«Там такой дурдом. Старшего лейтенанта Куценко сняли с дежурства. Связи нет вообще ни с кем. Собрались все начальники и на всех кричат. Матерятся страшно. Командир БЧ-4 приказал вызвать вас», - сообщил мне немного заикаясь от волнения матрос. Наверно он понимал, что я оказался совсем не совсем рад такому его известию.
Поругиваясь в полголоса про себя, я стал одевать более или менее глаженые брюки, не совсем помятую в таких полевых условиях желтую рубашку и новую голубую куртку. Надо выглядеть при начальстве соответствующим образом, чтобы не получить потом лишних проблем по службе. Матрос продолжал стоять и, глупо улыбаясь, смотрел на мои сборы.
«Ну чего разглядываешь? Иди доложи, что сейчас буду, только в умывальник заскочу», - разлился я наконец на него, внутренне понимая, что он-то ни в чем не виноват.
«Без вас приказано не возвращаться», - доложил он уже вежливым и извиняющимся тоном.
«Вот черт! Настырный однако. И чего их там так прижучило?» - подумал я.
Сна уже как не бывало. По пути я заскочил в умывальник при офицерском гальюне. Привел себя на скорую руку в порядок. Матрос продолжал ждать меня в коридоре.
А ведь завтра с утра полеты, и мне как бобику надо будет сидеть весь день на СКП и в посту готовить технику. Такие мысли прыгали как белки в клетке в моей уже совсем проснувшийся голове.
В КПС я увидел картину «Не ждали!» На диване сидели в ряд – начальник связи Северного флота контр-адмирал Матушкин, начальник связи нашей эскадры капитан 1 ранга Карасев и мой «любимый» командир боевой части связи капитан 2 ранга Шумко, выдернувший меня среди ночи на дежурство. За пультом комплекса связи сидел страшно уставший, с красными от недосыпания и переживаний глазами, старший лейтенант Сережа Куценко, которого, как я уже знал, сняли с дежурства.
Вперед проскочил мой сопровождающий и доложил, что выполнил приказание командира боевой части и я доставлен в КПС.
Усмехнувшись, я бодро доложил старшему из присутствовавших: «Товарищ контр-адмирал, капитан-лейтенант Блытов прибыл для заступления на дежурство».
«Так, капитан-лейтенант, заступай и сделай что-нибудь, а то связи нет совсем. Командир БЧ сказал, что ты тут самый толковый. Ну а не справишься - понизим в должности и звании, ты должен нам показаться», - немного злым тоном сказал мне начальник связи Северного флота. – «Самое главное для тебя - связь с Москвой, Североморском, Гремихой и кораблями, с утра нужна связь со штабом авиации. Даю вам 15 минут, чтобы наладить связь». Остальные как бы кивками головы подтверждали его приказание.
«Да уж, сделай так, чтобы все было, и никому за это ничего не было бы. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», - подумал я про его приказание, и подсел за пульт комплекса связи рядом со снятым Сергеем. За спиной о чем-то совещались начальники. Сергей слегка просветлел лицом, смена пришла, и наконец для него заканчивается это мучение и издевательство. Можно будет поспать минут триста.
Я спросил вполголоса и как можно спокойнее, чтобы хоть как-то успокоить его: «Сережа, привет! Ну, что тут у тебя, передавай побыстрее, что есть, чего нет».
«Связи нет вообще ни в одном канале, кроме кораблей сопровождения, с 23 часов. Задерживается более 80 телеграмм различных категорий срочности сверх установленных нормативов. Я тут не выдержал, сорвался и попросил меня заменить, если не справляюсь. Здесь дурдом. Эти», - он кивнул в сторону диванов головой. – «Здесь невозможно что-либо сделать. Они ничего не дают. Только кричат каждый свое и мешают заниматься связью. У них тысяча приказаний и ни одного толкового». Сергей говорил тихо, так, чтобы его не услышали.
«Дела. Ну понятно, что дурдом. А виновный как всегда младший по званию и должности, Вот и сделали его козлом отпущения. Конечно, подумал я, командир БЧ мог бы вызвать на дежурство своего любимца - Сережу Месильева – командира второго дивизиона. Но, видимо, положение такое серьезное, что не хочет его лишний раз подставлять в сложной ситуации. Да и не любил Сергей дежурства по связи и каждый раз отлынивал от них. И почему, когда все сыпется по связи, так снова я? Я вообще должен на корабле заниматься только связью с авиацией», - подумал на секунду я, но дежурство надо было принимать.
Мы с Сергеем Куценко доложили контр-адмиралу о сдаче дежурства. Сергей получил еще перед уходом целую кучу нравоучений и совсем не добрых пожеланий от всех своих непосредственных начальников, присутствовавших в КПСе.
«Ничего, Сережа, – дальше ТОФа не пошлют, меньше группы не дадут», - шепнул я на ухо нашу любимую поговорку уходившему из КПСа Сергею, чтобы хоть немного успокоить своего товарища. Я знал, что все равно после таких стрессов он навряд ли уснет, и будет всю ночь переживать. Но надо связь крутить, время-то идет, и лимит выделенного мне времени заканчивается.
«Боевые посты, доложить о наличии связи», - вступил я в обязанности дежурного по связи.
С боевых постов раздались четкие доклады об отсутствии связи, последним доложил пост экспедиции, уточнивший количество задержанных телеграмм дольше установленного времени. Обстановка оказалась даже хуже, чем я предполагал.
«Пост ионосферно-волновой службы! Доложите волновую обстановку. Ваши предложения по использованию частот!» - скомандовал я через окошко в пост ИВСС.
Оттуда появилась встревоженное и слегка уставшее лицо старшего лейтенанта Володи Сокурова – инженера нашего дивизиона и моего хорошего приятеля, который негласно, по приказу командира боевой части, курировал этот пост. Так и Володьку ночью вытащили из теплой постели, значит дело серьезно.
«Свободные частоты вообще отсутствуют. Весь эфир забит помехами. Мы сами лупим себя и ничего не слышим» - доложил бодрым тоном Володя, сильно нахмурясь.
Действительно, помехозащита корабля оставляла желать лучшего. Много помехозащитных перемычек на верхней и полетной палубе были оторваны, и теперь леера и различные устройства, переизлучая, создавали нам же помехи. В условиях работы всех передатчиков на полной мощности (а именно такой режим был поставлен Сергеем, как я уже заметил). И вся эта бесполезная система только мешала задуманной начальниками организации связи.
Я стал проверять частоты настройки приемников и передатчиков. Перевел радиопередатчики в режим половинной мощности. Попросил Володю принести в КПС планшет частотной обстановки, где наглядно были видны в объеме все используемые частоты, полосы забития приемников и полосы блокирования радиопередатчиков, все запрещенные для использования частоты.
«Капитан-лейтенант, вы чего там вошкаетесь, занимайтесь связью, а не ерундой. Связь делайте, мы все тут вас ждем и оцениваем на время все ваши действия и их соответствие оперативно-техническим нормативам по связи», - скомандовал с какой-то злостью мне мой командир боевой части, – «зачем вам еще планшет частотной обстановки? Докладывайте нам все свои действия»
И тут я понял, что начинаю звереть. Или я делаю связь, или ухожу. Третьего не дано. И если уж вызвали ночью, то дайте хоть что-то делать, а не мешайте своим вмешательством в каждое действие.
Володя Сокуров доложил, что помех стало меньше и начинают прослушиваться контрольно-маркерные сигналы Москвы на два – три балла.
Надо сказать, что наши отношения с командиром боевой части связи были далеко не безоблачными с самого начала службы. Я не нравился ему, а он не нравился мне. Как мог, в меру своей власти, он вредил мне там, где только мог, пользуясь тем, что как подчиненный я ничего сказать ему не могу. Мой непосредственный начальник, командир дивизиона Евгений Евгеньевич Соколов, как мог старался меня защитить, но это не всегда получалось. Сегодня Соколов стоял дежурным по кораблю.
Я понимал, что укол командира БЧ-4 – это стремление выслужиться перед сидящим рядом командованием, оправдаться. Ведь он-то за связь отвечал поболее моего и Сережиного. Но, видимо, ему хотелось показать руководству – вот видите, с какими идиотами приходится служить, поэтому откуда связи взяться?
Но сегодня другое дело. Работа есть работа, и ее надо делать.
«Надо выключить все радиопередатчики и подобрать частоты в нормальной обстановке. Когда мы перестанем забивать весь диапазон, мы сможем нормально подобрать частоты и восстановить связь», - доложил я контр-адмиралу.
«Вас вызвали сюда заниматься связью, а не выключать ее. Не справляетесь, так и доложите, и мы вас снимем с дежурства», - ответил за контр-адмирала с ехидной улыбкой командир БЧ-4.
«Ну, черт тебя побери, ты-то чего лезешь? Коль вызвал – дай работать, а не мешай», - подумал про себя, и взорвался как ядерная бомба, припомнив ему все унижения.
«А вы, товарищ капитан 2 ранга, садитесь за пульт и покажите всем начальникам, как надо действовать в такой обстановке. А заодно научите меня», - уже не контролируя свои действия, на высоких тонах ответил ему я.
«За такие высказывания вас, капитан-лейтенант, надо расстрелять на юте без суда и следствия. Не забывайте, что вы разговариваете со своим командиром, каждое слово которого должно быть для вас законом. И по приказу которого вы должны быть готовы в любой момент умереть», - парировал мой выпад командир боевой части.
Я знал, что он не сможет сесть за пульт и заниматься связью. Единственно, что он умел делать хорошо, так это вести каллиграфическим подчерком журнал боевой подготовки, что очень нравилось командованию. Остальное за него делали мы, его подчиненные. А уж по части связи я чувствовал себя гораздо выше его. Он вообще не знал, что такое связь с авиацией, и даже никогда не приходил туда. Мои матросы были самые подтянутые в БЧ-4, самые грамотные специалисты, группа объявлялась все время отличной, и замечаний от авиаторов вообще не имела.
«Товарищ капитан-лейтенант, прекратите пререкаться со старшим по званию и должности и занимайтесь связью», - сорвался с катушек от наших пререканий контр-адмирал уже начинавший понимать, что от замены на дежурстве одного офицера другим он ничего не выиграл – связи как не было, так и нет.
В этот момент на весь КПС раздался звонок телефона. Звонил с ходовой рубки начальник связи ВМФ. Контр-адмирал снял трубку, и тихим голосом доложил: «Товарищ вице-адмирал, связи нет. Занимаемся. Дежурного по связи. Пожалуйста», - и протянул трубку мне: «Начальник связи ВМФ, просит вас доложить обстановку по связи».
Я представился в трубку: «Дежурный по связи капитан-лейтенант Блытов»
Начальник связи знал меня с лейтенантов, и я не один раз выходил с ним в море на флагманском крейсере Черноморского флота «Москва» (где был командиром группы) еще в его бытность начальником связи Черноморского флота. И не одну ночь мы сидели с ним еще в том КПСе и крутили связь.
«Ну что, Блытов, у нас со связью? Доложите. Мне надо прибывать в КПС, что бы она у вас появилась?» - спросил он как всегда тихим и спокойным голосом.
«Связи нет, товарищ вице-адмирал. Мы сами бьем свои приемные частоты. А система помехозащиты корабля оставляет желать лучшего. Вам лучше прибыть в КПС. Иначе связи не будет», - четко ответил я на его вопросы, приняв решение, что только он своей властью может помочь мне разрешить это создавшееся неразрешимое уравнение.
«Вот наглец! Выделывается, как всегда. Ему здесь нужен сам начальник связи», - только и смог произнести мой командир БЧ.
Через четыре – пять минут начальник связи ВМФ вице-адмирал Крылов Михаил Михайлович, или как его мы ласково называли «МИХМИХ», появился в КПСе, спустившись, видимо, на лифте.
«Товарищи офицеры!» - скомандовал я, как первый, увидевший его. И начальники резво вырвали свои зады из объятий диванов, угодливо вглядываясь в лицо своего непосредственного начальства.
«Товарищи офицеры!» - ответил МИХМИХ. – «Ну что вам, Блытов, тут еще мешает организовать связь, и зачем вам здесь мое присутствие? Здесь и так достаточно квалифицированных связистов, чтобы организовать несколько каналов связи».
На команду «Товарищи офицеры» из поста телефонной связи на минуту показалась голова флагманского связиста бригады Антона Антоновича Носко, очень хорошего специалиста, но спрятавшегося там, видимо, подальше от начальства и, в отличие от них, занимавшегося непосредственно связью с сопровождавшими нас кораблями. Видимо, именно ему я и Сергей были обязаны тем, что Ходовая рубка не разрывалась по телефонам и ГГС проклятиями в адрес связистов по вопросу связи с кораблями сопровождения, и у нас было драгоценное время для занятий связью с берегом.
«Умница, молодец, Антон Антонович», - только и успел подумать я, но надо было отвечать начальнику связи.
«Товарищ вице-адмирал, мне мешают установить каналы связи вот эти офицеры», - ответил я внезапно, даже сам обалдев от собственной наглости, и показал головой на сидевших на диване начальников.
«Ну ты и нахал, капитан-лейтенант. Пока я начальник связи флота, тебе не служить ни на флоте, ни на этом корабле. Я подберу тебе место службы в соответствии с твоими способностями», - только и смог произнести контр-адмирал.
Флагманский связист эскадры, капитан 1 ранга Карасев, до этого молчавший, только укоризненно покачал головой, а командир боевой части сделал такое гневное лицо, что я понял, что наверно все - довыпендривался. И на душе было даже радостно, что я сказал то, что думал. Не поймет – пойду досыпать до утра и готовиться служить на ТОФ. Но иначе решить доставшийся этой ночью мне вопрос и разрубить этот «Гордиев узел» было невозможно. Не я начал эту войну. А как воспримет начальник связи мой демарш – это его право решать мою судьбу.
«Товарищи офицеры, свободны! Идите в каюты спать. И чтобы до утра я в КПСе никого не видел. Завтра у всех вас предстоит трудный день. Мы с Блытовым сделаем связь вдвоем, если вы были до этого сделать ее не в состоянии», - как бы не замечая мимики и предыдущих высказываний, вдруг неожиданно сказал начальник связи, явно приняв мою сторону. И я понял, что он увидел что-то, что не дано было увидеть контр-адмиралу. А его доверие дорогого стоит. А значит, надо будет потрудиться во Славу флота.
Адмирал и офицеры немного задержались, вроде не поняв высказывания начальника связи. Контр-адмирал даже пытался возражать.
Но МИХМИХ беспрекословным тоном повторил: «Что вам непонятно? Я что, не совсем понятно вам сказал? Завтра у всех будет трудный день! Все по каютам! Отдыхайте!»
Контр-адмирал, пожав руку МИХМИХУ, понуро пошел на выход, опустив голову, что-то обсуждая с начальником связи эскадры. А за ними, попрощавшись за руку с начальством и угрожающе глядя в мою сторону, из КПСа вышел командир БЧ-4, видимо, даже в последний момент не решаясь высказаться мне в присутствии высокого начальства.
МИХМИХ выждал небольшую паузу и, усевшись поудобнее в угол дивана, спросил спокойным тоном: «Ну а теперь Блытов, что вам мешает организовать связь? Все что вы просили, я сделал».
«Разрешите выключить все радиопередатчики», - попросил я у него разрешения без раздумий.
«А как же связь в других каналах?» - спросил он, глядя на меня удивленно.
«Связи все равно нет ни с кем. Мы сами бьем себя во всех диапазонах», - попытался довести до него я свою позицию – «Плохая помехозащита переизлучает во всем диапазоне и мешает нам организовать связь. Передатчики мощные, с распределенным усилением бьют весь диапазон. Надо выключить все, и потом разобраться с использованием частот, радиопередатчиков и антенн, что нам надо в первую очередь, и далее наращивать, добавляя постепенно новые каналы».
«Ну, действуйте скорее. Что вы тут мне лекцию устроили. Не заставляйте меня жалеть о принятых решениях. А мне не хотелось бы изменить свое мнение о вас. На «Москве» вы вроде были порасторопнее в Средиземном море, и связь всегда там была нормальной», - ответил мне с улыбкой МИХМИХ.
«Есть делать связь», - ответил я и начал с пульта комплекса связи выключать все радиопередатчики. Наступила в эфире полная тишина.
Вдруг ожил Володя Сокуров из поста ионосферно-волновой службы: «В эфире тишина. Помех нет совсем». «Мы слышим на 4-5 баллов Москву, Калининград, Севастополь и на 3 балла Североморск. Контрольно-маркерные сигналы отчетливые».
«Какие каналы нам нужны в первую очередь, товарищ вице-адмирал?» - спросил я у начавшего, наконец, все понимать начальника связи ВМФ. Он развалился на диване, весело наблюдая за нашими совместными с Володей Сокуровым действиями.
«Давай сначала телефон правительственной связи с Москвой. Главком хотел переговорить с начальником главного штаба и оперативным дежурным, и ждет моего доклада о готовности связи», - повеселел МИХМИХ.
Володя Сокуров со своими полководцами (а в посту ИВСС у нас служили матросы Ушаков, Нахимов, Суворов и старшина 2 статьи Кутузов) подобрал частоты, мы моментально передали их на Центральный Узел связи ВМФ. Радист из поста, передавшего частоты, радостно доложил: «Отлично слышу Москву, нам передали частоты для радиотелефона».
Я быстро настроил с пульта комплекса связи частоты передатчиков и приемников. Через три-четыре минуты канал правительственной связи зазвенел. Так мы говорили, когда этот канал работал без помех.
«Быстро ты это делаешь, как на пианино сыграл, и связь есть. Дай-ка мне трубочку правительственной связи, я им сейчас там покажу, как Главкома оставлять без связи», - сказал мне МИХМИХ и сразу у коммутатора попросил оперативного флота.
Переговорив с помощником оперативного дежурного ВМФ по связи, а затем и с самим оперативным дежурным ВМФ, он попросил их уделять особое внимание «Киеву» и немедленно выполнять по связи все наши просьбы. Узнал, где начальник штаба ВМФ и попросил передать, что с ним сейчас будет разговаривать Главком. Затем, бросив трубку, он сорвавшись с дивана, как сумасшедший побежал на ходовой.
«Блытов, ничего там не трогай и не делай! Пусть так все и стоит. А то канал еще пропадет, пока я бегу к Главкому», - донеслось уже со стороны лифта.
«Ну чего, так и будем сидеть с одним телефоном? А там телеграмм не переданных море. А вообще ты даешь. Командир БЧ-4 тебя теперь сожрет по полной форме. А вообще я думал, что скоро придется выносить вслед за Серегой и твое тело, и придется вызывать связя крутить Серегу Слонова», – показался в окне поста ионосферно-волновой службы Володя Сокуров. Сергей Слонов только что пришел на наш корабль и допускался к несению дежурства только на якорях в базе.
Я оценил его юмор, но времени и желания рассусоливать и обсуждать ситуацию не было: «Давай скорее частоты на БПЧ. У нас действительно информации много, надо сбрасывать побыстрее на берег».
Я ничуть не сомневался в своей правоте наращивать каналы даже без приказа начальника связи. Начальники начальниками, а связь крутить мне, и отвечать за все придется теперь мне.
«Да не сиди ты истуканом, а садись к пульту», - скомандовал я забившемуся в угол помощнику дежурного по связи мичману Логунову, который из-за пульта космической связи молча наблюдал за всеми баталиями в КПСе.
«Блытов, ты своей смертью не умрешь. Но все равно зачет. Я давно такого концерта не видел, но одобряю, несмотря на гусарство», - появился вдруг в окне поста телефонной ЗАС флагманский связист бригады Антон Антонович, и быстро опять скрылся там же. Я понял, что он все слышал, как, впрочем, и другие матросы и старшины, бывшие на соседних боевых постах. Боевые посты просыпались как бы от спячки, застучали аппараты телеграфной связи, зажужжали НПЧУ (наборно-печатающие устройства) СБД и БД связи, забегали экспедиторы и даже проснулся приснувший в своем уголке механик космической связи.
Через пять минут запел в эфире веселой мелодией канал БПЧ.
«Канал БПЧ установлен. Подаю на ПРО-Т-2, ПРО-Т-4», - доложил вахтенный старшина из поста телеграфной связи.
«Просите работу по обеим кратам - один подавайте на Москву, а второй транзитом просите у Москвы на Североморск – туда тоже много информации», - скомандовал я пост доложившему старшине.
«Экспедиция, всю информацию в пост телеграфной связи на Москву на ПРО-Т-2, на Североморск ПРО-Т-4. Всю малообъемную информацию на СБД, а высших категорий срочности в пост космической связи», - скомандовал я в пост экспедиции.
«Ну что, космонавты, снимайте аквариумы, будет и вам работа», - сказал я полуспящему в своем стуле механику космической связи, и тот начал радостно готовить к сеансу аппаратуру.
Все посты заработали, связь закрутилась и появились веселые и улыбающиеся лица.
Через полчаса в КПС, когда связь крутилась уже по большинству каналов, ворвался выглядевший вполне довольным МИХМИХ.
«Товарищи офицеры», - попытался скомандовать я.
«Ладно, ладно, обойдемся сегодня ночью без этого. Все нормально! Главком связью доволен. Что там у нас дальше?» - парировал он мою попытку скомандовать и, потирая руки, расположился полулежа на диванчике.
«А дальше уже ничего нет, кроме авиации и Гремихи, товарищ вице-адмирал. Остальное каналы все уже работают. Разрешите устанавливать связь сначала с Гремихой – может понадобиться по БПЧ – есть информация, а затем и с КП авиации Северного флота - с утра полеты и связь с ними будет обязательно нужна.
«Так что, у вас тут все нормально я могу идти отдыхать? И здесь все будет нормально?» - спросил меня он меня с некоторой ехидцей. – «Так, теперь признайся, зачем ты меня вызвал, вполне мог все это сделать и не обостряя обстановки?»
«А все просто. Мне без вас не давали заняться связью. Бывшие здесь начальники вместо помощи лишь накаляли обстановку, и мешали разобраться и нормально сделать связь, давая противоречивые приказания. А вы сами всегда говорили, что там, где нервы, крики и эмоции, связи быть не может», - припомнил я ему предыдущие его высказывания в Средиземном море.
«А я и сегодня от своих слов не отказываюсь. Поэтому и встал на твою сторону», - ответил мне МИХМИХ.
«Да, и еще в распоряжении по связи запланировали слишком много радиосетей, порой дублирующих друг друга. Практически нет резерва средств связи. Все хотят иметь все каналы одновременно. Снятый дежурный по связи даже запутался в частотах, и мы стали бить сами себя. А если бы ему предоставили возможность, то и он нормально бы сделал связь», - добавил я, понимая, что надо рассказывать о всех проблемах, пока слушают.
«Антон Антонович!» - обратился вдруг к появившемуся из поста телефонной связи флагманскому связисту бригады – «а я пойду вздремну немного. Вы уж тут посмотрите пожалуйста, чтобы этого карбонария никто не снял с вахты до утра. Главком лег спать, значит мне и сам Бог велел, пока здесь все нормально. Да, кстати, Блытов, кто там у нас подписал это распоряжение по связи, о котором ты так нелестно сейчас высказывался?»
«Вы, товарищ вице-адмирал», - ответил бледнея я.
«Ладно, ладно, бывает, что и адмиралы ошибаются. В следующий раз, когда буду подписывать распоряжение, посоветуюсь непременно с тобой. Запомни - победителей не судят. Занимайся связью, и чтобы до утра мне не пришлось подниматься и заниматься связью и тобой», - отмахнулся рукой от попытки скомандовать ему МИХМИХ.
Утром МИХМИХ при сдаче с дежурства прикрыл меня своей широкой грудью, не отдав на растерзание непосредственным начальникам, и отправил без особого разбора на обеспечение полетов. С утра я, и потом уже в течении всего дня, обеспечивал полеты авиации между «Киевом» и Гремихой, гордо сидя рядом с помощником командующего авиацией Северного флота полковником Логачевым и напрочь забыв о ночных приключениях.
Уходя с корабля в Североморске, МИХМИХ вызвал меня в свою каюту, и в присутствии начальника связи флота и флагманских связистов эскадры и бригады и командира боевой части связи поблагодарил за службу, и, крепко пожав руку, и пообещал, глядя на них, что все будет нормально и он никому не даст меня в обиду.
Через пару месяцев по ходатайству командира БЧ-4 и начальника связи эскадры меня сняли с должности и назначили командиром боевой части связи на не плавающий эсминец «Спокойный». А еще через полгода назначили флагманским связистом бригады, вместо ушедшего на повышение Антона Антоновича, а затем через небольшое время приказом Главкома я был назначен командиром боевой части связи на второй советский авианосец – тяжелый авианосный крейсер «Минск», ушедший впоследствии на Тихоокеанский флот.
И еще долго в течение, наверное, всей службы, я чувствовал злобную руку своих недругов из того ночного КПСа, и руку помощи начальника связи ВМФ.
Блытов Виктор Александрович
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

1977 год, слева Мормуль Николай Григорьевич, в ту пору НЭМС 11 Флотилии (Гремихской):

_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...