СВВМИУ.ru

[Иван Лукашенко]

[Андрей Парсаданов]

вчленодуев- сын, пидросавич- внук, палкин- правнук. вечномолодая как агасфер, вечнозеленая как доллар, вечностройная как кипарис.

но некоторые песни, как ни странно, очень даже ничего
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[А.Бондаренко]

[Иван Лукашенко]

[А.Бондаренко]

[Андрей Парсаданов]

"... еще мы делали ракеты,

перекрывали енисей,

и были в области балета

напередки планеты всей..."

Добавлено спустя 3 минуты 43 секунды:

[Андрей Парсаданов]

С ПРАЗДНИЧКОМ


Толстенная многостержневая шариковая ручка, верх тогдашних понтов околонауч-ного мира, не торопясь, радикально красной пастой ехидно изобразила в моем секретном журнале для практических занятий по живучести знаменитый петровский «хер» во весь лист. Подумала-подумала, и беззаботно закувыркалась в пляске святого Витта внизу, у фамилии преподавателя и оценки. Гопачок ррэволюцiонного стерженька испачкал страничку закорючками, читавшимися как пикантное, ничего конкретно не выражающее, но исключительно многозначительное словечко- «ХУЙНЯ». И если с фамилией преподавателя ассоциативный ряд слова как-то не выстраивался, то оценке моих трудов ассоциации явно не сулили ничего хорошего. Тем временем развеселая ручка свалила с листа, и вместе со мной и преподавателем залюбовалась содеянным со стороны.
Раскрылся рот, но буковка «А», стоявшая впереди бестолкового «почему?», упрямо не желала прощаться с моими обескураженными внутренностями. Дело в том, что с первого курса, с начерталки, все практические и курсовые я делал сам, относился к этому серьезно и не писал в курсовом по редукторам, что первичный вал делаю из ржаного хлеба, поскольку прочностные характеристики арнаутки не удовлетворяют предъявляемым требованиям, не искал ГОСТы, ОСТы и ТУ на спичечных коробках, этикетках вологодского масла и цыбиках краснодарского чая. Дралоскопом не пользовался принципиально. Чертить вообще было приятно, особенно если у тебя не огрызок «Конструктора» 36М, царапающий ватман как 48Т, коряво изнасилованный зашорканным лезвием безопасной бритвы по понедельничному отходняку, а аккуратнейше заточенный, как и положено, острейшим ножом, «Кох-и-ноор»- если на карандашике написано «В», так это действительно «В», «Н»- так действительно «Н», а запах… запах!... правда, за Кохом и побегать надо было. Да и стоили они. Не штампованная из жести пополам с пластмассой школьная готовальня «дрочь предсмертная», а хромированная литая латунь (чешский «Кинекс»- высший пилотаж), ватман- не серая махра наждачная, а иссиня-белый глянец, резинка- не розовый бульдозер «Химпрома», прихватывающий за компанию с карандашом не только бумагу, но и полировку столешницы, а беленькая, эластичная и исключительно приятная на ощупь- тоже «Кох-и-ноор» с симпатичным слоником, тоненькие, «фирменные» точеные кнопки, и так далее… Нравилось доколупываться до сути вещей самому. Поэтому и не сдавал я в первых рядах и на шару. Неинтересно это. Оценка радовала заслуженная. Даже и не оценка. Знания. Да и учиться мне нравилось, особенно, когда пошла специальность. Шел сдаваться тогда, когда понимал, что же я сдаю и сам себе мог ответить на все СВОИ!!! вопросы. Комроты не нравилась такая постановка вопроса:
-Давай-давай! Не тяни кота за хер! Вон ребята идут - давай с ними, на шару!
На шару - это когда по указанию комроты собирается группа из толковых ребят, щедро разбавляется беспросветными и не очень, и берет преподавателя измором. И недолго дергалась старушка в гвардейских опытных руках. Ошалев от молодецкого напора совокупной бездонной тьмы знаний, теплого сопения еще не переваренным обеденным училищным борщецом в затылок и рева над ухом, преподаватель капитулировал, и подписывал всем, и том числе и тем, кто был сзади и нем, как рыба. Преподаватель тоже был человек и ценил свое время. Он знал - флот переварит всех, и тупиц, и гениев. Лишь бы смогли перезарядить ВПЛ-52, и дать ЛОХ на себя, не позабыв включиться в ИДАшку. Корефан с десятилетним стажем, мичман Леня Пешехонов был несказанно озадачен, когда я решил ему заковыристую задачку по начерталке году в 95-ом на котельной, где мы чалились КИПовцами. Причем дал два варианта решения. Правда, часик пришлось подумать. Подобными задачками из специально прикупленной им давным-давно книжечки-практикума по высшей школе он любил сажать в лужу «образованных» товарищей кадетов на службе и ребят с «верхним» образованием на гражданке, когда те начинали тыкать ему в нос свое образование.
-Потрясающее образование. Высшее,- покладисто соглашался он,- А вот как насчет объяснить мне, необразованному, вот это?
За все время его службы и работы эти задачки не решил НИКТО. И ничего, плава-ли, работали. Вопросов с образованием больше не возникало. Решение задачек Леня предусмотрительно не показывал никому, как и не говорил, откуда задачки. Рубились мы еще с ним по поводу теории молнии и молниеотводов - бьет ли молния в молниеотвод, раздирая его при случае в клочья, или тихо-мирно «стекает» по нему. Несмотря на невысокое образование, был очень неглуп, в своем деле - специалист, любил праздновать ВСЕ свои праздники - от дня шахтера и радио, до дней энергетика и авиации, имел огромный, нерозовый жизненный опыт (одна его дембельская отвальная чего стоила) на который смотрел спокойно, мыслил неадекватно, был довольно порядочен, имел рационализаторскую жилку, на чем мы с ним и сходились. Он почтительно именовал меня товарищем кадетом, надетым на палочку, я его уважительно - сундуком с правым латунным погоном под рюкзачную лямку - чтоб погон не продавить весом унесенного ветром народного имущества со службы. Хотя с флота он ничего так и не натырил, боксер-связист-засовец. Общение с ним было интересным, в том числе и за нардами, где он был везунцом в броске, особенно на выбросе, за что и звался на котельной Кошебросовым. Земля ему пухом.
…Знаменитые оценки чертежа по мимолетному взгляду преподавателя через свер-нутый в трубку шедевр не блажь, а довольно точный вес знаний конкретного кур-санта с точки зрения наблюдательного педагога за период обучения своему предмету. Процесс был обоюден - мы изучали преподавателей, они - нас.
Вот и сейчас я не собирался канючить у преподавателя оценку, дающую право пай-мальчику на увольнение (хотя бы потому, что ходил [в рамках внутреннего распорядка, естессно!] куда хочу и безо всяких разрешений - чреззаборно), а Владимиру Палычу на оптимистический доклад наверх, что в его Багдаде все спокойно. Интересовало меня одно - где я пролетел в расчетах? - ведь, по-моему, каждая цыфирка расчета дифферентовки ПЛ была железной. А пролетел я, судя по конвульсиям нецензурной ручки, ужасно. ГДЕ? КАК?- жестоко страдали самолюбие и любопытство. Я был ошарашен.
Придурковатая же ручка отдыхала, явно собираясь с силами, крепко-накрепко уцепившись за пальцы преподавателя кафедры живучести (она же - Мертворожденных Монстров- по нашим прикидкам перспектив воплощения в металле грандиозных кафедральных разработок- аварийная продувка ЦГБ паром, химреагентами, пороховыми газами, крылатые, тьфу, не качели,- лодки!, компенсирующие отрицательную плавучесть подъемной силой крыльев, хитромудрой межотсечной переборкой профиля «гиперболический параболоид» или «параболический гиперболоид», хрен ее теперь разберет, и тэдэ и тэпэ, эт сетера) капитана первого ранга Сыромятникова, хитренько собравшего губки в трубочку и насмешливо клоня свою сложномудрую головенку набок.
…Капитан первого ранга Сыромятников был в училище примечательной и колоритной фигурой. В аудиторию входил энергично, обычно секунд через двадцать после звонка, небрежно и ловко швырял коричневую кожаную папку на кафедру:
-Не командуйте! Садитесь! Мы тут с ребятами из ЦК решали кое-какие вопросы…
Саша Самец ехидно шипел сзади:
-Ну да, ЦК- центральная котельная… Ну, здоров заливать, ну, лепила… Америке войну объявлять у него сегодня не спрашивались?
После чего Сыромятников походя, в двух словах знакомил нас, как им, совместно с «ребятами из ЦК» была грамотно решена сложнейшая мировая проблема, и начинал лекцию.
Самец - отпетое хамло.
Так, на одном из комсомольских собраний, где разбирали его очередной залет по пьяни, Палыч не нашел ничего лучшего, как задать абсолютно дурацкий вопрос:
-Василенко- почему вы пили?!?!,- рассчитывая, очевидно, на ознакомление со все-возможными трогательно-детскими дурацкими «причинами». Самец, пребывая в страшном бодуне, беззаботно улыбнулся, и нахально-весело ответил:
-А потому что жидкое!
-Не понял,- утерял нить увещевания разгильдяя командир.
-А ччё тут неясного. Было бы твердое- на хлеб бы мазал.
Собрание хрюкнуло с серьезнопечальными лицами, Палыч взвился как оскипида-ренный. Перед Самцом он был бессилен. Если человеку все похер, то и комсобра-ние- по барабану. Не расстреляют же ведь, в конце концов.
…-Паддайти мминне Луггавскова!!! Ммая мускулатура налилась!!!- громко шлепая босыми ногами по деревянному ротному полу, блажило крепко перебравшее в увольнении глистатое тело Самца с полусползшими блеклосиними военмортрусня-ками в послеотбойной тишине роты, сурово тащимое двумя здоровяками-бакланами успокаиваться в огромное алюминиевое корыто умывальника, доверху налитое холодной зимней водой.
-Ууу… Заткнись, ишшак!- неласково провожал развеселого задиру в прохладу умывальника здоровяк Вова из теплой койки.
Тупой звук крепкого удара кулачищем в мяконькое пузцо, немощно замирающий нежнодетский стон:
-Оооо…
И дробь босых пяток Самца по выщербленному казарменному полу сменялась зву-ком безжизненного волочения его так несвоевременно налившейся мускулатуры уже в полнейшей тишине. Все должно быть тихо. Залет внутри роты- позор джунг-лям.
-Ишшак…- долго успокаивался Ботик Петра Первого, поудобнее устраиваясь в скрипучей койке, а выражение о налившейся мускулатуре ишака прочно входило в лексикон роты.
…Иногда занятия вел капраз Мещеряков, робкий и застенчивый, как ребенок. Самец не вставал со всеми, а сидел, развалясь.
-Здравствуйте, товарищи курсанты! - здоровался Мещеряков.
-Здражлатащканперранг!- отвечала аудитория.
-Здорово, Леха… - в наступившей тишине хамел Самец.
-Здрасьте-здрасьте, - доставал конспект лекций преподаватель.
-Леха, начинай… - командовал Самец.
-Сейчас-сейчас, - торопился начать лекцию Мещеряков.
Со стороны смотрелось это довольно гнусно, и, в конце концов, Самцу намекнули. Вставать на лекциях Мещерякова он так и не вставал, но помалкивал. Кончил Самец очень плохо. На старшем курсе был пойман на воровстве денег у своих. Вечером, в сушилке роты, его судили выбранным ротой судом под руководством все того же Дедушки Русского Флота Вовы Луговского, и признали виновным. Судьи воздали ему крепко по заслугам, после чего в роте объявили, что каждый, у которого пропадали деньги, может пойти в сушилку и добавить вору, желающие могут посмотреть на это и плюнуть в морду Самцу, бывшему когда-то нашим однокашником Сашей Василенко. Не все пострадавшие захотели рассчитаться, любопытных тоже было немного. Правда, из нашего класса пошел «навести справедливость» курсант, не имевший на это никаких моральных оснований. Вора никто не жалел, но на «активиста» смотрели с недоумением. До утра отщепенец одиноко просидел в закрытой сушилке, а утром тихо, незаметно и бесследно исчез с вещами из нашей жизни. Навсегда.
…Возвращаясь с сампо, часто встречали Мещерякова по штату - он тоже гулял по косогору:
-Здражлатащканперранг!- когда вразнобой, а когда хором здоровались с ним.
-Рррёёётаа!- иногда командовал старшина, и мы «уважали» хорошего человека чет-ким строевым.
-Здрасьте-здрасте…
Еще Мещеряков был знаменит дочерью-красавицей, и когда приходил с ней в клуб училища на фильм, головами с огромным интересом и удовольствием вертели все. А еще он имел чисто флотскую слабость…
…Лекции Сыромятников читал не только содержательно, но и артистично. Стоя на кафедре под знаменитым высказыванием Главкома - «Нет аварийности оправданной и плановой…», Лениным у Финляндского, вытягивая правую руку, громогласно, риторически и страстно вопрошал вялую как старческий хуй, послеобеденную аудиторию:
-ПОЧЕМУ ГОРИМ И ТОНЕМ?
Аудитория просыпалась: и в самом деле, интересно - а почему бы это?
-Потому что все считают, что ЭТО - хуйня!- преподаватель энергично рубил безза-щитный воздух ребром ладошки, сам себе отвечая на вопрос. ЭТО - борьба за живучесть. Аудитория, уже видевшая изнутри не один бидон, тихо сомневалась про себя насчет эффективности борьбы за живучесть в реальных условиях. Бороться с теплой водой при свете, на абсолютно чистых переборках и корпусе при небольшом давлении, внутри училищного тренажера с любопытными у иллюминаторов было можно. Про пожар и говорить не хрен. На реальном же пароходе? Туманно.
Много лет спустя, когда появилось многочисленная обезгрифленная информативная литература по катастрофам и авариям (в том числе и из неформальных источников), стал вырисовываться следующий ответ на вопрос - почему горим и тонем? Горели и тонули, причем не только в ВС, потому, что налицо был паралич управления. Любая нежелательная ситуация предотвращается, а на ранних стадиях локализуется комплексом организационно-технических мероприятий, дублирующих друг друга, осуществляемых обученными людьми под руководством и контролем квалифицированных, могущих принимать ответственные решения ЛИЧНОСТЕЙ. Катастрофа происходит тогда, когда ВСЁ одновременно дает сбой. Если хоть один компонент оргтехмероприятий отработает как положено - катастрофы не будет. Катастрофа там, где не служат, а имитируют служебный процесс, причем одновременно, сверху донизу и по горизонтали, всеми структурами, от штаба, политорганов и прокуратуры, до особистов и информаторов всех мастей.
…Как-то, рассказывая о разборе полетов после аварий - взаимоотношения проек-тантов, промышленности, арбатского ВМФ, конкретного флота, командования со-единения и экипажа (вечная, тонкая, печальная и противная тема), Сыромятникова исключительно сильно занесло, и он очень эмоционально выдал:
-НА ФЛОТЕ ПЛАВАЮТ ДУРАКИ!!!...
В аудитории зазвенела тишина. Все моментально проснулись. Умный, хорошо ин-формированный мужик, прекрасно знающий внутрифлотскую кухню, огромный жизненный опыт - МОМЕНТ ИСТИНЫ! БАБУШКА ПРИЕХАЛА!!!
Преподаватель тоже МГНОВЕННО оценил ситуацию и закаменел лицом - дело рез-ко запахло керосином. Аргументировать высказанное вертевшимся на языке ему явно не хотелось. Секунда - и по его лицу пошла доброжелательная улыбка:
-Нееет… Они … умные ребята! Их текучка заедает!
Аудитория разочарованно выдыхает,- момент истины не состоялся, и почему на флоте плавают дураки, мы от него так тогда и не узнали... Это узнается потом, на флоте.
…Иногда от него приятно попахивало приличным коньячком и хорошим застольем, но никто не видел его подвыпившим и неадекватным - и он был УВАЖАЕМ.
…Ручка отдохнула, помечтала еще чуток, скакнула в графу «оценка», резво ожере-билась неожиданной «четверкой», нахально расписалась за преподавателя, и, изрядно утомленная столь активной жизнедеятельностью, энергично распрощалась со сковывающими ее буйную инициативу надоевшей перстью Сыромятникова.
-Ааа…эээ???..- открылся краник воздуха голосовым связкам профессора Доуэля.
-Свободен. Спешу, - капраз сурово и безапелляционно снял двумя словами все мои тупые вопросы в зародыше и исчез, куда там Хоттабычу. Даже волосок, со словами «тох-тибидох!» не рвал.
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[РУДОМИНСКИЙ Михаил]

Андрей, как всегда на

[Александр Скиба]

Да, сразу много вспомнилось...
Помню, на 5 курсе Сыромятников читал лекции по управлению ПЛ. Как смйечас помню, Саня Дзибура, будучи дежурным, скомандовал:
"Прошу встать! Смирно!" Дальше доложил как положено.
Сыромятников поздоровался:
- "Здравствуйте, распизд..и".
- Мы дружно ответили: "Здравия желаем тов. кап. 1 ранга".
- "Ладно, садитесь"

Кстати, а дочь Мещерякова звалась Мариной.

[Иван Лукашенко]

[Андрей Парсаданов]

правильно, ее звали Марина, и она вышла замуж за старшекурсника. за кого, не знаю. интересно, какова судьба Мещерякова? Марины?
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[Андрей Парсаданов]

Сидели мы как-то разноэкипажной компанией из БЧ-5 в палдисском «Приморском». Разговор зашел о перспективах роста, каким комдивом кто хочет стать, чтобы скорее стать бычком, сколько лет отплавать, куда дальше. Только Абраха, инженер-киповец соседей, странно улыбался и помалкивал, прикладываясь к «Хунгарише гусару». По специальности он был неглуп, но служил как-то нехотя, что ли, держался в стороне, особняком, при этом ничем не выделяясь. Проживал с супругой не в гостинице, а в частном домике у одинокой бабульки. В свободное время возился с бабулькиного разрешения в ее сарайчике с ее старым мотоциклом. В этом же сарайчике им был обнаружен колокольчик, отлитый братьями Трошиными в Пурихе 1876 года, каковым Абраха преспокойно, как своим собственным, осчастливил меня всего за червонец.
-А что это Абраха помалкивает? Ну-ка, колись мечтой!- сказал кто-то.
-Давай, Абраха!
-Выпендрись!
-Через сколько в адмиралы планируешь?- развеселился стол.
-Адмиралы- это вам. Адмиральство, как и капраз мне не светит,- спокойно улыбаясь, ответил Абраха.
-Темнишь, дружбан!
-Колись!
-Я понял- он служит за идею!
-Мы все служим за идею,- спокойно сказал Абраха,- разве это деньги?
-Нам солнца не надо,
Нам партия светит!
Нам хлеба не надо,
Работу давай!-
заржали за столом.
-Какэта-какэта?- весело вспомнил кто-то популярного Аркадия Исакыча.
-А ччё там темнить. Такэта-такэта,- так же спокойно отозвался Абраха,- все просто, как дважды два- пять с плюсом. Деньги. Возьмем молодого специалиста после ин-ститута на гражданке. Сто двадцать в месяц. Предположим что все месяца одинако-вы- двадцать два рабочих дня, сто семьдесят шесть часов. Это где-то шестьдесят во-семь копеек в час. Посчитайте, сколько рабочих часов у вас выходит в месяц, умно-жьте на тариф гражданского с высшим. Даже без вечерних, ночных, сверхурочных, праздничных и прочего. Результат вас удивит, и вы поймете, что нас служат не за деньги. Следовательно, за идею. Скажете- льготы, питание, форма, жилье. Отвечу- на гражданке свои прелести. Квартира в Гремихе, Техасе или Рыбачьем- это не квартира. И ее тоже еще надо получить, особенно холостякам. Квартира- это после дембиля, и получить ее довольно непросто. Особенно в нормальном городе. Как и все положенные льготы. Как говорится, в стране есть все. Но не для всех. Настоящая же наша жизнь начинается на гражданке, заново, на старости лет, с абсолютного ну-ля, и стоит больших денег и крепкого здоровья вследствие отсутствия связей на но-вом месте жизни.
Адмиральство. Вот вы говорите- рост. Лапы у меня нет. Так называемой «командир-ской жилки»- тоже. Только голова и руки. Перспектива? Возьмем наше родное БЧ-5. Ну, у электрика стопудовые шансы стать комдивом-2, поскольку он один в дивизи-оне. У групманов третьего дивизиона шансы стать комдивом- уже пятьдесят на пятьдесят, поскольку их- двое. А какие шансы стать комдивом в нашем первом ди-визионе при шести управленцах, турбинисте и двух киповцах? Девять человек на место. Какая специальность на уме, если одновременно на комдивовское самоуправ-ство надо сдавать, и за место бороться? И это- при нормальном начальнике. А если попадется дурак? А «работа» с лишним составом? А партполитработа, конспекты первоисточников, зам, партия, в которую необходимо вступить для продвижения? Посмотрим повыше. Бычок- один, комдивов- трое, групманов- двенадцать. Пятна-дцать человек на место, как в МГИМО. Куда остальным четырнадцати? Наш выпуск был необычайно огромен. Либо растет флот, либо количество каплеев на пенсии. Так вот, в отличие от вас я знаю, красная мне цена- инженер КИП и А ГЭУ. А всю жизнь лизать начальству жопу с присвистом за должность или звездочку, яростно отпихивая от теплой командирской дырочки остальных конкурентов? Слуга покор-ный. О вступлении в партию молчу- сами знаете, через что надо пройти, и чем пла-тить. Поэтому я и не собираюсь зря дергаться. Надо- сами и так дадут, без прогибов и конспектов первоисточников. Мало того- заставят взять. Не захотят- чего впустую шестерить? Как там писал шпрехен зи дэйчь Сан Сергейчь? За службой не гонись, от службы не отказывайся, береги платье снову, а честь смолоду. Вот только насчет чести он, похоже, слегка приподзагнул. Наверное, не служил. Вот так, карьеристы.
-Ну, если военная жизнь настолько невыгодна, чего же ты, умник, выбрал именно ее?
-Пенсия,- улыбчиво отозвался Абраха,- пенсия. Она неизбежна, как крах империа-лизьма, и дается раньше, чем на гражданке. Да и право на жилье. Туманное, правда, но все-таки. Возможность выбора места проживания после дембиля. Кое-какие льготы, за которыми, впрочем, тоже нужно побегать, что довольно затруднительно при подпорченном флотом здоровье. А на гражданке мне, да еще с моим характе-ром, абсолютно ничего не светило. Я из простых.
-Только вот размер пенсии слегка зависит от должности и звания, с которых ты уй-дешь на нее…
-Я не жадный, мне хватит. Да и за каждый пенсионный рупь платить надо. Нервами, здоровьем. А они мне, как я уже сказал, и на пенсии очень пригодятся.
Стол примолк. Сказанное Абрахой было интересным, и его стоило переварить. За-тянувшееся молчание нарушил турбинист соседнего экипажа.
-А вот мне после системы в Севастополе предлагали остаться… Освобожденным комсомольцем к надводникам…- задумчиво протянул он.
-Ха! Удивил ежа голой жопой! Комсомолец! К надводникам!
Таракан живет за печкой,
То-то теплое местечко!
Да если хочешь знать, мне моя манюня предлагала вообще просто форму носить в Севастополе. Должность называлась: «не бей лежачего». Военно-морской клерк. В семнадцать море на замок. Два выходных, никаких парко-хозяйственных, лишнего состава и нарядов. И квартира, а не казарма, общага, каюта на пароходе или койка на ПКЗ,- блеснул упущенным предложением один из застольной компании.
-Заманчиво, зарраза! И что ты?!- затаил дыхание стол, моментально позабыв как о несостоявшемся комсомольце-надводнике, так и о мудреце-Абрахе.
-А что я? Я ничего. Я ей сказал: корабельный ценз надо наплавать!- застенчиво улы-баясь собственной тогдашней глупости, весело ответил собеседник.
И стол, моментально отбросив грустные мысли, дружно грянул хохотом.

…А колокольчик у меня до сих пор. Так же без язычка. Иногда я беру его за ушко с полки , где он лежит между копилкой, изображающей жизнерадостного «щирого» запорожца с «отакенным» шматом сала и добродушным хитрющим глиняным ко-тищем, тихонько ударяю по нему изнутри ручкой скальпеля, рассматриваю выдав-ленные на ней иероглифы НБ4 Л42, и слушаю, как в тишине рождается и медленно умирает чистый и нежный дрожащий звук.
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[Владимир Рыбальченко]

[А.Бондаренко]

[Андрей Парсаданов]

вас смутило прозвище "Абраха". Юра Абрамов, стопроцентовый русак.

палдиски было завалено венгерскими винами- "немес кадар", "балатони" и прочим кислячком. приморье- болгарскими винами, питер, как мне помнится, молдавскими, киев- крымскими. что было на камчатке и на северах- не помню. по тому что человек пил, можно было прикинуть место его службы.

а разговоры... хорошая мысля приходит опосля. если бы юность знала, если бы старость могла....
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[Владимир Рыбальченко]

[Иван Лукашенко]

[Андрей Парсаданов]

[Иван Лукашенко]

[Владимир Рыбальченко]

[Александр Скиба]

На Камчатке Агафонов командиром был в 80-е годы. Потом в Приморье ушел.
Иванов был командиром БЧ-5 на каком-то экипаже где-то в этот же период (вроде бы на 675 пр.)

[Андрей Парсаданов]

у нуховича- по-моему, экипаж ольховикова, были курсантами на практике в гремихе, меняли горькое бочковое банное пиво на шило у товарищей эсцеров- баня работала только днем, а пива хотелось. я жил в каюте липина. агафонов- по-моему, комдив первый, иванов- торпедер, вот только не помню, гремиха или гаджиево.
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[Иван Лукашенко]

[Андрей Парсаданов]

к сожалению, Ваня, замы и командиры бывают разные...


Обшарпанная дверь офицерской камеры гарнизонной гауптвахты залива Стрелок, потусторонне скрипя, отворилась, и на пороге, в жидких лучиках желтого немощного света библейски-мистически нарисовались два военно-морских орка- зам по политчасти ракетного подводного крейсера стратегического назначения капитан третьего ранга Ставский и начальник губы мичман Мигель (Мигуль?)- ударение на первом слоге, не путать с Миге́лем, который если не Педро, то обязательно Гомес. Стороны с интересом осмотрели друг друга через порог, затем зам устало поморщился, разверз сизые морщинистые уста, смутно будившие в нехороших подотделах памяти нечто неприличное, и нарушил взаимное молчание:
-Парсаданов, вы писали ЧВСу?
-Так точно,- кротко ответствовал я, вставая не торопясь.
Закоренелые нарушители воинской дисциплины посмотрели на меня с удивленным уважением, а серое лицо зама скривило, как от лимона:
-Собирайтесь. Поехали.
-Куда?
-Во Владивосток. В Политуправление флота.
-Так ведь я вроде бы что как сижу.
-Комендант дал добро.
И мичман Мигель, описать которого было под силу только ловкому и язвительному перу Гашека, утвердительно закивал мне своей офураженной бестолковкой из-за замовской подмышки. Фуражка, как и мятый китель с излоснившимися брюками, были ему подстать. Зам же, по поводу явления пред ясные очи флотского начальства, надел новые фуражку, китель и брюки, которые, впрочем, сидели на нем коровьим седлом, так же мешковато и мято как и повседневные. По образному флотскому выражению- как из жопы вынутые. По манере ношения формы он был, что называется, «полный отстой». По служебным и человеческим качествам- никакой. Не толстый, не тощий. Не хороший, не плохой. Не красавец, не урод. Не умный, не глупый. Не добрый, не злой. Не скажешь, что порядочный, но и не распоследний подлец. Серое неприметное лицо мужичка, крепко тертого жизнью. Шустрые стальные глазки неопределенного выражения. Больше отмалчивался, чем говорил (что очень нехарактерно для зама вообще), да и то, в основном, при помощи междометий. Только двумя вещами он был наделен с преизбытком- осторожностью и хитростью. Даже не умея вертеть глазами одновременно в разные стороны, и не окрашиваясь шашечками, будучи положен на шахматную доску, он уверенно давал вперед сто очков форы хамелеону и камбале, тихо и беспроблемно вписываясь в любой биоценоз. Поводом для едких заспинных комментариев (а все самое интересное незаметно происходит за нашей спиной) была и его манера держаться- он непрестанно слегка колебался туловищем на полусогнутых ногах, как бы собираясь пуститься вприсядку, одновременно выгибаясь плечами назад, приподнимая их при этом, и елозя по своим чреслам прижатыми к ладошкам большими пальцами рук, как бы подтягивая как бы сползающие как бы брюки.
Мы бодренько вышли из офицерской камеры во внутренний дворик гауптвахты с видом на покосившийся деревянный белёный сарайчик коммунального многоочкового сортира, удерживаемый от немедленного разрушения (по причине крайней обветшалости) единственно густейшей, почти материальной вонью хлоркодерьма. Или дерьмохлорки. Сим богоугодным заведением абсолютно демократично, невзирая на устав, одновременно пользовались как караул, так и все категории нарушителей устава- господа офицеры, товарищи мичмана и граждане матросы. Мой Внутренний Голос бодро вспомнил первого космонавта: «Ну, поехали!». Ласково присвечивало солнышко. Ненавязчиво пошумливали зеленя на сопке. Освежающий ветерок веял от сортира. Аромат бодрил и соответствовал. Думалось о хорошем.
Перед губой стоял аккуратный зелененький штабной УАЗик. Зам неловко вскараб-кался на седло рядом с водилой, я скромно сел сзади. Водила, чисто одетый моря-чок, сидел как сыч, надутый гипертрофированним чувством собственного достоинства, и даже старший офицер, зам стратегического ракетоносца, не будил в нем никаких видимых признаков чинопочитания. Даже мимолетных. Что уж говорить обо мне, офицере младшем. «Да… Шохвэр Начальника. Интересно, ими рождаются, или становятся? Похоже, это уже не должность- судьба»,- подумал я, и на память опять пришел бессмертный Гашек с описанием монахов, военнослужащих, да и просто различных жителей Земли. Как он не отразил в своих трудах Шофера Начальника, не знаю. Ординарца, например, он живописал любовно и со знанием дела.
Зам, вцепившись лапками в держало на передней панели, нетерпеливо поелозил то-щей задницей в новеньких мятых брюках по сиденью и искательно спросил у ШНа:
-Ну, поехали?
И ШН, не обращая на него ни малейшего внимания, как бы сам по себе включил зажигание. Лязгнул бендикс, заскрежетала шестереночка стартера по зубцам маховика коленвала, зачихал-зафурычил движок, и мы, отчаянно кренясь и дифферентуясь вместе с нашей «Антилопой Гну» на двадцатичетырехбальных глинистых валах-ухабах проселка (по двенадцатибальной шкале грунтовок еще гоголевской России), где все, один в один- девятые!, двинулись в путь. На всем протяжении пути ШН ни разу не снял со своих уст печать высокомерного презрительного молчания. Поведение водилы, как и его настроение, были мне глубоко до балды. А заунывные причитания вцепившегося в поручень лицевой панели УАЗа скрюченного в три погибели зама будили в памяти околохудожественные высокопатриотические фильмы киностудий типа им. Александра Довженки о неказистых сынах тундры, поющих, небрежно помахивая своим хореем (не путать с ямбом!), свои бесконечные богатосодержательные песни своим собакам своих упряжек о том, что они видят в однообразных бескрайних снегах вокруг своих же нарт собачьих, то есть ниочем:
-Парсаданов… Ох, Парсаданов… Эх, Парсаданов… Ой, Парсаданов… Ах, Парсаданов… Ну, Парсаданов… Да, Парсаданов…
Тем временем штабной «Эх, прокачу!» миновал древний хлебозавод, ухитрявшийся снабжать хлебом Техас и части, несмотря на огромное количество продукции, ежедневно растаскиваемой матросами и солдатами околорасположенных частей прямо в трехсекционных люменевых формах. По использовании содержимого форм по прямому незначению они не возвращались на завод, а попросту выкидывались на ближайшую свалку- богата наша многонациональная Родина, и добро ее, как у Морозко, не только несчитаемо, но и нескудеемо. Миновал гарнизонную заправку, и, сменив грунтовку с повышенной подкидывающей способностью на стиральную доску «трассы» Находка-Владивосток, лихорадочно затрясся по ней, грозно гудя брезентовым верхом. Я задумался о грядущей судьбоносной встрече, а мой Внутренний Голос насмешливо протянул: «Ну, поехали…».
«… Дверь кабинета. Зам:
-Стучи.
Стук, стук, стук. Доброжелательный командирский голос:
-Заходите.
Кабинет. Как у Командующего в «Командире корабля». Нет, пожалуй, поменьше и поскромнее. Как в «Голубой стреле»? Нет. Ниже потолки, другие окна. Два стола буквой Т. Стулья у стола для посетителей и у стены. Окно с белыми шторами. Два портрета обоих Ильичей- Ленина и Брежнева. Большая, но не огромная политиче-ская карта мира. Старое строгое дубовое кресло с подлокотниками. В кресле- ОН. Добровольский из «Командира корабля». Нет, попроще. Столяров из «Тайны двух океанов». Нет, чересчур прост. Лукьянов из «Дела Румянцева». Пожалуй. Только волосы короткой аккуратной прически. Сильная проседь. Умные усталые глаза. Подтянут.
-Товарищ адми…
-Не надо. Парсаданов?
-Так точно.
-Присаживайтесь. Поближе. Чего не служится, товарищ лейтенант?
-Я написал.
-Да читал я, читал… А своими словами?
-Долгая история, товарищ адмирал.
-Что ж, послушаем и долгую, время есть. Для этого и вызывали. Да, товарищ Став-ский, вам не трудно будет посидеть пока в коридоре? Ну и отлично.»

Как обычно, некстати, товарищем Сааховым в мечты встрял Внутренний Голос:
-Все эт харашо, панимаишь… Кабинет-мабинет… Камандыр-бабандыр… Зампалыт-прастатыт-тарахтыт… Мечты мечтами, а кюшат ишто будим, мой задумчивый вьюнош? Приедем аккурат в обед, а денежек-то у тебя нет. Намечтай-ка, уж ты, себе, братец, не адмиральский прием, а нечто попроще. Например, шекснинску стерлядь золотую. Лиможский сыр и страсбургский пирог. Не позабудь икорку заморскую, баклажанную. Три корочки хлеба. Мечтать, так мечтать. Слабо? Мечтатель техасский.
-Даааа. Когда ты прав, ты действительно прав. Денег нет, и обед, действительно, похоже, накроется медным тазом. А вот чай… Чай предложить могут. Даже должны. По-ленински. Ленин, ходоки, чай и газета «Правда». Как у Жукова. А может, у Васильева. А может, у Бродского или Репина. Одним словом- Лениниана. Для задушевности серьезной беседы. Демократично-символически хлеб преломить с низшими мира сего. Все-таки, тоже партийцы. Ленинцы. Ну, поехали.

«…
-А вы, вообще-то, обедали, товарищ лейтенант?
-Да как-то…
-Ну, обед я вам не обещаю, а вот чаю- предложу. С сушками. Не возражаете?
-Никак нет, товарищ адмирал.
Рубиновый краснодарский чай. Ручное желтое солнце лимона. Палаш столового ножа с граненой ручкой неровно потемневшего серебра. Стеклянная сахарница. Колотый иссиня-белый сахар со щипчиками. Золотые сушки на блюдечке с синим якорьком в голубой с золотом каемочке. Железнодорожно позвякивающие друг о друга, исходящие нежным крутым паром, тонкостенные стаканы с серебряными ложечками и подстаканниками.
-Все это хорошо, и даже, возможно, правда. Разберемся, не переживайте. А вот как у нас с дисциплиной, товарищ правдолюб?
-Плохо. По специальности проблем нет.
-Дааа… Вот специальность-то в ваших характеристиках почему-то и не упоминается. Написал бы ТАКОЕ отличник БП и ПП, и отношение к сигналу было бы соот-ветственное. А так… Личными счетами попахивает.
-А вас, товарищ адмирал, не интересует, почему об ЭТОМ молчат отличники БП и ПП, а пишет офицер с подмоченной репутацией?
-Хм, палец в рот вам не клади. На ходу подметки рвете. Не завидую я вашему ко-мандиру. А с ЭТИМ- разберемся. Вы вышли на высокий уровень, и реакция будет соответствующая. В том числе и по вам. Вас же я беру под свой личный контроль. Не для создания тепличных условий. Наоборот. Для повышенного спроса. А может, вы служить не желаете?
-Никак нет. Желаю.
-Ну, так и служите, как положено. Кстати, перед приездом можно было бы брюки отпарить. И китель заодно. Побриться. В порядке мелкого подхалимажа. А то создается впечатление, что ваш командир прав, утверждая, что вы демонстративно игнорируете ВСЕ и ВСЕХ.
-Я с гауптвахты, товарищ адмирал. Утюги там не держат.
-С корабля на бал, значит. Бывает, бывает. Ну, вопросы есть?
-Никак нет, товарищ адмирал.
-Тогда позовите мне, пожалуйста, вашего заместителя, а сами пока отдохните в ко-ридорчике.
-Есть.
…
Дверь кабинета приоткрылась, и почему-то распарено-розовый, а не привычно серый, как буженина, зам позвал меня. Не успел я открыть рот, как адмирал опять властно махнул мне ладошкой:
-Не надо. Дров с вашим командиром наломали вы порядочно. Материалы вашего письма будут тщательно проверены. Будет принято решение, с которым вас свое-временно ознакомят. Вопросы есть?
-Никак нет.
-Свободны.
-Есть.
Энергичное пожатие крепкой сухой руки.»

-Мдааа… Браво, Сильва. Не помню, на сколько октав ниже. «Орлиная степь». Михаил Бубенный. Станюкович. Крон. Корнейчук. Новый «Фронт». Как говаривал Сан Сергеич Грибоедов- «здесь все есть, коли нет обмана». Причем самого себя. А кюшат?- гнул свое Внутренний Голос.
- Думаю, к ужину на губе успеем.
-Перспективочка, однако.
-А что, есть варианты?
Вариантов не было.

По прибытии выяснилось, что примет нас не ЧВС ТОФа Сабанеев, а флотский «комсомолец», контр-адмирал Шигачев. А может, Шугаев. А может, Шигаев. Да и какая разница? Што в имени мине иво?
Как и думалось, зам предусмотрительно поставил меня в авангард. Б*г с ним, перестраховщиком- зам, и этим все сказано. Стук, стук, стук. Легкое рычание:
-Заходите.
Открываю дверь кабинета:
-Разрешите?
Рык:
-Да.
Кабинет странен. Длинный и узкий. Стол один, слева напротив двери, вплотную к противоположной длинной стене. Начальник сидит спиной, левым плечом к входя-щему. Несколько стульев.
Строевым, соответствующим месту и званию хозяина кабинета, шагаю мимо стола. Три шага, поворот направо, шаг, поворот направо, лапа к уху, доклад:
-Товарищ адмирал, лейтенант Парсаданов по вашему приказанию прибыл.
Внутренний Голос бесстрастно сказал:
-Ну, приехали.
За столом сидела оплывшая СУЩНОСТЬ в неопрятном адмиральском мундире. Большое одутловатое лицо, все в мешочках, складочках и брыльцах нездорового розового цвета. Неопределенные слезящиеся глазки. Редкие седые волосюшки, необычайно урожайные серебристой перхотью, промышленные залежи которой щедро возлежали на плечах и спине черной тужурки, родившейся вместе со своим носителем.
Зам, привычно колеблясь и посучивая ручонками по чреслам, встал слева адмиральского стола.
-Два кислых друга- пизда и уксус,- как всегда не по теме поделился со мной результатами своего блицосмотра визави мой Внутренний Голос.
Адмирал еще не открыл рот, но уже мощно повеяло ХАМОМ. Существо, опираясь кулаками о столешницу, стало медленно восставать из кресла. Не отрывая кулаков от стола оно пришло в верхнюю мертвую точку, где лицо его внезапно побагровело, оскотинилось, озверело, и, трясясь всеми своими мешочками, складочками, брылами, брыльцами, околобрыльцами и подбрыльцами, брызгая слюной и старческими слезами, грубым голосом обжоры, хама и пьяницы заревело как бык перед случкой:
-Да как посмел ты- ЛИЙТИНАНТ!!!! написать ТАКОЕ!!! про КАПИТАНА! ПЕР-ВОГО! РАНГА!!! КОМАНДИРА! КОРАБЛЯ?!?!
Я впал в легкий ступор, в третий раз за сегодня вспомнив гашековское перо, с интересом вникая в происходящее- этакое увидишь нечасто в жизни- негазетное, реальное, непридуманное задушевное общение двух флотских комсомольцев- престарелого комсомольца-адмирала с юным комсомольцем-лейтенантом, а НЕКТО внутри меня спокойно ответил алолампасному хамлюге мной помимо моей воли:
-Я- КОМСОМОЛЕЦ, товарищ адмирал.
-Лихо ты его,- похвалил меня Внутренний Голос.
-Это не я,- растерянно ответил я ему.
Адмиралокомсомолец, словно наткнувшись на невидимую стену, моментально за-ткнулся, лицо его так же мгновенно успокоилось, мне показалось- даже адмираль-ские слюни застыли в воздухе, и, замерев в ВМТ доли секунды, он стал медленно складываться обратно в свое кресло.
-Докладывайте, зам, что там у вас случилось,- внезапно абсолютно спокойно прорычал он заму, уже не обращая на меня ни малейшего внимания, вертя в руках листок моего письма, соединенного ржавенькой скрепкой с конвертом.
Мне стало интересно, как же вывернется из этого положения зам- факты, изложен-ные в письме, были железными, но признать это он, в силу своего положения, про-сто не имел права. И тут зам показал, что занимает свою должность недаром. При-вычно перекосился туловом, присел, взмахнул руками, и «полетел», как бы подтягивая как бы сползающие как бы брюки, ловко не отвечая по существу заданного вопроса, косноязычно сводя все дело к моей личной недисциплинированности, осторожно не касаясь фактов командирских кренделей-выкрутасов, красочно и попунктно изложенных мною в письме:
-Дык… этта… вот… ну…. лейтенант Парсаданов… офицер… он … как бы… это сказать…недисциплинированный… что ли… ну… вот так.. значитца оно и выходит… как-то… да… вот так… что ли… этта…
Странные чувства владели мной. Несмотря на всю серьезность ситуации, происхо-дившее вызывало смех. Поведение старшего офицера, заместителя командира стра-тегического ракетоносца, удивительно напоминало мне игру моего босоногого (в полном смысле этого слова- я, сын главного инженера завода, как и все балаклав-ские малолетки, все лето бегал без сандалий, босиком) детства- «Вы поедете на бал. Барыня прислала сто рублей. Красного и белого не берите, «да» и «нет» не говорите». В данном случае запрещалось упоминать красный и белый цвет, и говорить «да» или «нет». В конкретных случаях перечисление запрещенного было гораздо шире. Смысл игры состоял в том, что «барыня», разговаривая с «едущими на бал», интересовалась, как они собираются потратить ее деньги, вести себя на балу, провоцируя сказать запрещенное уговором. Проигравшие «платили фант», заранее обговоренный.
Зам был в ударе. Красное и белого не брал, «да» и «нет» не говорил, и вибрировал по полной.
-Костик Тренев, «Любовь Яровая», действие второе, картина первая. Диалог Шванди и Пикалова:
«-… Ну, как у вас?
-Да так, чуть. Сперва тае, ан не дюже. А у вас?
-У нас обратно. …»,- блеснул ерундицией Внутренний Голос, большой любитель «Театра у микрофона».
«Комсомольцу» надоело быть в дураках, и он (чай, не первый год замужем, и не таких хитрожопых видывал) сменил тактику:
-Хватит. Я буду читать его письмо по пунктам, а вы коротко отвечайте, было это, или нет. Понятно?
-Так точно, тащь адмирал!- мальчуково бодровесело отозвался зам.
«Комсомолец» зачитал первый пункт и вопросительно посмотрел на зама. Зам привычно присел, перекосоебился, взмахнул рукокрылами, и… как ни в чем не бывало, бодро запел свою прежнюю нудную нечленораздельную бессвязную чукотскую песню. «Комсомолец» послушал его немного, и спокойно оборвал на полуслове, зарычав:
-Хватит, я понял.
Так же происходил разбор остальных пунктов. Наконец все закончилось. Зам облегченно вздохнул, в очередной раз присел и судорожно как бы подтянул свои как бы сползающие как бы брюки. «Комсомолец» помолчал, отложил в сторону письмо и нескрываемо раздраженно прорычал уже мне:
-Ваше заявление, комсомолец Парсаданов, будет всесторонне расследовано. С ре-зультатами будете ознакомлены. В части касающейся. Своевременно. Вопросы есть?
Лично у меня вопросов к нему не было. Мне уже все было предельно ясно, каков будет разбор полетов. Зам тоже не рискнул испытывать свою судьбу непонятливо-стью.
-Свободны.
И мы покинули странный кабинет гостеприимного высокопоставленного престарелого комсомольского чиновника от флота, продолжительное общение с которым произошло с нашей стороны исключительно стоя.
-«Кто пьет чай, тот отчаянный». Манефа. «На всякого мудреца довольно простоты». Островский,- возник непрошенный Внутренний Голос.
-Да пошел ты со своим чаем,- рассеянно отозвался я, переваривая встречу на Эльбе.
-Дык чай не мой, а твой,- отозвался Голос, и неторопливо пошел куда послали.

Внешне дорога назад как две капли воды была похожа на дорогу сюда- так же уг-рюмо всю дорогу неприступным Сталинградом молчал моряк-водила, так же, ог-ромной черной надоедливой осенней мухой, замурованной между заклеенных на зиму оконных рам, всю дорогу зудел зам. А мои мысли потеряли логику, вертелись, крутились, сталкивались, налезали друг на друга в мутной пенистой воде половодья подсознания, и были похожи на бурный непредсказуемый ледоход. Но «менделеевская» мысль, моментально превращавшая хаос различных элементов в стройную Периодическую Таблицу, никак не приходила в мою голову. Майн кампф с командиром стала приобретать новый оттенок. Первоначально это была мысль- давайте служить по уставу. Потом- ты испортил мне жизнь, прикрывая свою личную неприязнь ко мне уставом, притянутым за уши. Отведай-ка боярин, сам своей каши. И девизом моим стала надпись на латунной накладке деревянной кобуры маузера революционного военмора: «Я умру, но и ты, гад, погибнешь». Я, может, и не эталон службы. А вот что ты сам представляяешь из себя как офицер? Командир? Человек? Партиец? Чем ты полезен Флоту? Соответствуешь ли своим должности и званию?
Но что заставляло флотского чиновника высокого ранга, не имеющего никаких то-чек соприкосновения с командиром, безоговорочно, вопреки всем нормативным документам и законам, принимать его сторону? Рассмотрение моих вопросов низовыми структурами было неудивительным и однообразным- меня тупо и небрежно, нарушая уставы, наставления, директивы и законы, мешали с грязью, а командирский вопрос даже и не упоминался. Его как бы не было вообще. Реакцию местных начальников можно было понять- пока Митрофан, командуя кораблем, имеет все, приходящее на корабль (а если учесть возможности обмена, более чем все корабельное), все это имеют через него и они. Ты- мне, я- тебе. Шило. Тельняшка. Пилотка. «Дырявые» тапочки и канадка. Военно-морской тулуп. Продукты. Голубые кальсоны, наконец. В случае, если они положительно характеризовали Соловья-Скотинина, борьба за сохранения своего лица (оно же место и звание) перед вышестоящими. Бытие определяет сознание. И я, для себя, бескомпромиссно охарактеризовал местное базовское начальство как гниль- они обманывали Флот и Родину. Вот так. Со всеми вытекающими. Мне стало интересно, а на какой ступени начинается Настоящий Флот, неподкупный, принципиальный, руководствующийся интересами Государства, а не лично-подкожными. Терять, как и пролетариату, мне было абсолютно нечего- семья отсутствовала, служба, при любом повороте дела, похоже, накрылась медным тазом, даже цепи не наличествовали быть как таковые. Единодушное же противозаконное противостояние местных начальников не смущало меня ни капельки. Простодушно насмотревшись с детства фильмов, типа луковских «Разных судеб», где, грубо попирая Советские Законы, вихрастому ершистому герою ставили палки в колеса нехорошие низовые местные начальники и партийные минибоссики, я был уверен этими фильмами в появлении в нужный момент, как Б*га из машины, принципиального и неподкупного Парторга ЦК, олицетворяющего собой Высшую Справедливость, железной рукой наводящего порядок на местах с перегибами и головокружениями. Попутно как-то мимоходом-прицепом отложилось в памяти, что неизменный атрибут каждого лидера (по мыслям создателей этих сказок), от Васька Трубачева до Юматова и полковникаАфанасьева- роскошный непокорный чуб. Почему, не знаю до сих пор. Только потом, через много лет оценилось, сколько проблем гримерам доставлял каждый завиток этого «непокорного» изделия на съемках. Переоценилась и «жизненность» сюжетов. Позже.
А пока Б*г из машины заходом в западловские низы как-то приподзапаздывал, очевидно, будучи по горло занятым в других бордельных местах мира (не все сразу- очередь), я решил поторопить события и поискать его сам на владивостокском уровне. И вот, надо было такому случиться, первый же блин оказался комом. Что заставляло владивостокского чиновника столь нелогично и грубо нарушать устав, наставления и инструкции по работе с личным составом? Непонятно. Будил смутные мысли сам факт пребывания вожаком флотской комсомолии старого пердуна-хама в солидном звании, к тому же не комсомольца, а партийца. Комсомолец-некомсомолец. Зачем? Почему? Что он Гекубе, и что ему Гекуба? Что такое комсомол вообще? Нет, надо ставить вопрос ребром у ЧВСа. Лично.
-А тебе что, общения с одним адмиралом мало?- ехидно поинтересовался Внутренний Голос.
-Да разве это адмирал? Комсомолец! Отставной козы барабанщик. Кто такой на флоте «комсомолец»? Был ничто и звать никем.
-А все-таки- не хухры-мухры, а адмирал,- гнул свое Голос.
-Адмирал-адмирал… А кабинет ты его видел? Разве это кабинет адмирала? Как стол стоит? Ему посетитель в спину смотрит. Да он из ума давно выжил. Если ум у него и был когда-то. Тужурка перхатая. Да и адмиралы разные бывают. Вспомни, Титька рассказывал, как капраз Корбан дул матом адмирала у нас в центральном? АДМИРАЛА!!! При нижних чинах! А тот хоть бы звякнул чего в ответ. По стойке «Смирно», и молча- «виноват, вашбродь-с, чего изволите-с?». А «комсомолец» даже матом не загнул. Ну, покричал сначала немного, похамил. Понервничал. Может, на него перед этим тоже кто-то покричал. Похамил ему. Вот он и расстроился. Старенький ведь. Как гавно мамонта. Может, сон плохой приснился. По большому счету, грех обижаться. Аппендикс. Юлия Пастрана. Адриан Евтихеев.
-Адмиралы действительно бывают разные, да и Корбан не просто капраз, а замко-мандующего,- полусогласился со мной мой внутренний оппонент.
-Я и говорю- жалует царь, да не жалует псарь. Надо пробиваться лично к ЧВСу.
-«Вот приедет барин, барин нас рассудит». Не помню, Некрасов, что-ли?
И вновь продолжается бой!
И сердцу тревожно в груди,
А Ленин такой молодой,
И юный. Октябрь впереди!!!
Но ты, увы, не Ленин, и впереди у нас, увы, похоже, не Октябрь. Скорее всего, Де-вятое Января. Операция «Грабли». Которая по счету?- устав супротивничать, зевая осведомился у меня мой начитанный Внутренний Голос.
-Да ну тебя в задницу, зануда- глобалить мешаешь.
Наконец, решение Инстанции состоялось, я облегченно вздохнул и благополучно вернулся на свою родную, но такую неласковую Землю. Резво бежала-дребезжала «Антилопа». Уцепившись за баранку и уставившись на дорогу, в крутом молчаливом игноре пребывал высокородный военно-морской рядовой Козлевич. Одуряюще-монотонно нудел-екал на колдобинах советской трассы Владивосток-Находка окончательно и бесповоротно охреневший от лихой русской езды зам.
-«И в одном поезде можно ехать в разные стороны», «Легкая жизнь»,- усмехнулся Голос.
Все нормально.
…На гауптвахтенный ужин мы, конечно же, опоздали. До тошноты знакомая дверь гарнизонного узилища залива Стрелок, противно отскрипев положенное, нехотя отворилась. Оживленные светом и сенсорным голодом вялые соузники заинтересованно зашевелились в полумраке камеры огромными черными тараканами:
-Ну, что?
-Ну, как?
Со стоически недрогнувшей душой я моментально отметил отсутствие наличия в камере моего обедоужина. Внутренний Голос недовольно прогундел: «Ну, приехали! Ппиздато…». А я улыбнулся сокамерникам, и вслед за своим Внутренним Голосом, но уже оптимистично, определился:
-Пиздато!
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[РУДОМИНСКИЙ Михаил]

Андрюха, "душесчипательно"...