СВВМИУ.ru

[А.Бондаренко]

[Владимир Рыбальченко]

[А.Бондаренко]

[Владимир Рыбальченко]

[Андрей Парсаданов]

[А.Бондаренко]

[Андрей Парсаданов]

просто, как поет группа, исполняющая мою любимую "а пули летят" (хулей- добавим от себя)- "таких не берут в кацманавты".
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[Петрович]

Приветствую! Ознокомился с Вашим творчеством и как говорится, не остался равнодушен. Я, слава Богу, не литературный критик. Поэтому все Ваши "перлы" разбирать не хочу и не буду, хотя не все выражения и слова мне понравились, и согласен далеко не с каждым словом. Тем более Ваши рассказы не предназначены для широкой публики, вот и самому хочется ввернуть цитатку из "Особенностей..." про "мазуты". Читая рассказы про Тихас, был тронут, вот тут Вы в "десятку" со всеми словесными оборотами, хотя и принадлежу к другому поколению. Но, что особо ответило моему душевному состоянию, как бывшего "лийтинанта", капитана-лейтенанта в запасе да и сегодняшнего мелкого предпринимателя так это "эпилог". Читая рассказ я ждал вывода, каким он будет итог... Но по прочтении, возник новый, к сожалению, риторический , я бы даже сказал третий русский вопрос, "доколе", когда наконец это состояние закончится, у всех откроются глаза и мы заживем....
P.S.Прошу прощения за косноязычие, впервые со школьной скамьи занялся сочинением на тему литературного произведения. Хотя и сам писал стихи, кто в юности этим не занимался, а вершиной моего творчества в прозе, было сочинение на вольную тему на вступительных экзаменах в систему.

[Владимир Рыбальченко]

[А.Бондаренко]

[Андрей Парсаданов]

С ДНЕМ ФЛОТА!







…Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины?
Как шли бесконечные, злые дожди…

Грязно-серый и грубый как брезентовые штаны обосравшегося пожарника, страш-ный, тусклый и безрадостный как пустые глазницы побирушки-слепца, временами грозовой, озаряемый мертвящим отблеском молний под треск, ворчание и инфер-нальный чудовищный раскатистый грохот грома, небосвод казарменной жизни Гол-ландии суздальского письма периодически волшебно расцвечивался кометами, ме-теорами, метеоритами, северными сияниями, радугами, шутихами, фейерверками и греческим огнем увлечений и проступков. Сенсорный голод придавал им особую глубину и яркость. Со стороны это каждый раз смахивало на острый приступ вяло-текущего хронического психоза.
Увлечением №1, как и положено, была отдана всеобщая жертводань Зеленому Змию. Каждым, за исключением Детей и Карьеристов. Пьянящий воздух каторжной квазисвободы неадекватно подшучивал не только над Плейшнером. На танцы и из увольнения явиться не на бровях считалось дурным тоном. Недостаток выпитого с лихвой компенсировался понтами. Отбой после увольнения звучал неповторимо-узнаваемо. Усталый скрип задраенных древним паровозом щелястых половиц, стер-тых до желваков сучков, протяжный- коек, резкий- дверок тумбочек, грохот табуре-ток-баночек-гавнодавов, непонятно как лезших под неверные ноги, пьяный бубнеж военно-морских ржевских… Закрыв глаза, покачиваемый бахусовской мертвой зы-бью волн своей памяти… Казарменный послеувольнительный шумок напоминал предсмертные шуршащие звуки раков-великанов в огромном ведре. Недоумение внезапной несвободы. ПРЕДЧУВСТВИЕ. И обыденно пыточная неожиданная смерть живых существ, варимых заживо. «Кто послал их на смерть недрожащей рукой?» За что? Вегетарианство? Паллиатив. Картофель тоже живой… Сколько различных жизней походя губит человек за свою жизнь, даже не задумываясь о них, ради своей, одной единственной, иногда довольно пакостной, жизни... Одна-единственная булочка с маком чего стоит.
Приглядевшись же к жизни поближе, можно было заметить, что за все нужно пла-тить. Бесплатен только сыр в мышеловке. Искусство требовало жертв, душа- празд-ника, станок- смазки, девушки- ласки, народ- хлеба и зрелищ, Бахус- денег, времени и лошадиного здоровья. И если время и здоровье особых проблем не представляли, то пенензы… С ними было напряженно. Как-то, в конце первого курса, наши не-скромные желания вошли в антагонизм с нашими нулевыми возможностями, и мы с Колбасой были вынуждены абсолютно добровольно отказать сами себе в увольне-нии. Даже одолжить было не у кого. Обед. Убыли увольняемые. Впереди маячил се-рый день, уныло переходящий в еще более серый вечер. Трое в роте- мы да Брежнев, фотографией на белой стене. Танцы? Какие танцы у первокурсника? Да еще на сухую? Мы тупо стояли у тумбочки дневального, слушая перещелк часов над доской документации ДВС. Думай-думай голова, жопа трещинку дала. Тем временем мимо нас, мурлыча что-то себе под нос, и энергично-изящно поправляя в полуприседе с подскоком изящного оттопыра-потряса правой ножки свои знаменитые блестящие на заднице габардиновые короткие бручата, нарисовался несокрушимый и легендарный комроты Палыч. Из гальюна в свою кандейку. Мы вытянулись, он маз-нул нас внимательным взглядом. Трезвые. Все нормально. Внезапно, уже ему в спи-ну, Паша браво рявкнул:
-Тащь камандир!!!
-Да?- озадачился полоборотом Палыч.
-Мы тут с Парсадановым подумали-подумали, и решили не идти в увольнение. Ну его- еще на патруль нарвешься, замечание на роту принесешь… - доверительно по-делился с командиром нашей «радостью» Колбаса. Я стоял рядом с умным видом, не понимая, куда гнет всю эту беспросветную чушь Паша, но абсолютно доверяя его жизненному опыту и смекалке. Паша просто так ничего не делает- Женька плавал, Женька знает.
-Да? Молодцы, молодцы,- расцвел улыбкой комроты. Мы незаметно переглянулись- на самом деле балбес, или просто придуривается?
-Хотели сходить в буфет, а денег не хватает, и одолжить не у кого- все ушли в увольнение. Не одолжите ли вы нам, товарищ командир, до получки, на буфет?- де-ликатно взял бычка за рожки хитромудрый Пауль.
-Сколько?- энергично поинтересовался нашими запросами Палыч. Ход его мысли читался влет и наощупь безо всякого Брайля- ребята намнутся как бакланы, отяже-леют, буфет- рота- койка-сон, и никаких проблем с дисциплиной.
-Три рубля, -застенчиво потупив свои бесстыже-честные глазыньки сказал скромный пай-мальчик Колбаса.
Катаев, «Белеет парус одинокий»- грохнуло в моей голове. Петя просит у папы де-нежку на шоколадку, то-есть на азартную игру в ушки. Папа радостно удовлетворяет скромное сыновнее желание. Но не денюжкой. А непосредственно якобы де же-лаемой шоколадкой, торжественно достатой заботливым предусмотрительным па-пенькой из ящика его письменного стола. Неподражаемое лицо осчастливленного малолетнего актера Рунге. «Свадьба с приданым». «Кабачок 13 стульев». Вот и сей-час командир зайдет к себе в кандейку, и торжественно вынесет нам с Колбасой по буханке. Или предложит посетить буфет совместно. Вот смеху-то будет. Но нет, под рукой у командира буханки не оказалось, и желанием погудеть с нами в буфете он явно не горел. Палыч доверчиво вынул из кармана видавший виды кошелек.
-Вот,- и мятая командирская трешница перекочевала в Павликову ладошку.
-Преогромнейшее вам спасибо, товарищ командир. В получку обязательно отдадим,- расцвел благодарностью Пауль.
И дверь командирской закрылась за простодушным доверчивым каплеем Палычем. Мы же выждали минуту, солидно справляясь со внезапной радостью, и уже через пять минут два выцветших спортсмэна неслись вприпрыжку по плешиво поросшему чахлым корявым кустарником каменистому Ущелью Любви, всепогодно стойко, мощно и вечно амбрирующему ароматом бальзамированных дерьма и ссак много-летней выдержки и разнообразнейшего происхождения, тонко декорированных све-жачковыми запахами. Многовековые напластования вторичного продукта севасто-польской фауны не всколосились пышными пальмами, и не расцвели мощными баобабами. Все сожрал серый камень. Ну, почти все. Запашок не осилил.
Спортсмены стремились к пивному ларьку на Баумана.
Пили не торопясь, стоя друг напротив друга. Не потому что голубые и наглядеться не могли друг на друга, а потому что так просматривалось все за спиной товарища. Круговой обзор. Северная- тоже Севастополь. Голуб. Бедарев. Миноранский. Чер-номорец, не торгуй ебалом. Первая пошла быстро и молча. Отсутствие в пиве всяче-ского пивного вкуса с лихвой компенсировалось прохладой напитка. Вторая пилась-смаковалась неторопливо, с наслаждением. Тем временем за Пашиной спиной, у га-лантерейного магазинчика, остановился «жигуль», и неторопливо выдавил из себя заджинсованного мэна лет тридцати. Мэн неторопливо и незаметно осмотрелся кру-гом, и, небрежно вертя на пальце ключи зажигания, зашел в магазин. Через минуту из магазина вышла лэди средних лет, и якобы случайно подошла к авто. Что-то зна-комое… Ба, да это супруга ГалУбы! Олег Борисыча Иродова! Так же незаметно осмотревшись по сторонам, она открыла дверцу, и села рядом с водительским ме-стом. Я толкнул Колбасу:
-Смотри! Иродова!
Из магазинчика вышел водила, опять же незаметно, но очень внимательно огляделся, стоя у магазинных дверей, оценил обстановку как положительную, вальяжно сел в авто и сладкая парочка упылила с нашего горизонта.
-Жысь,- философскиспокойно оценил произошедшее Павлик, прихлебывая пиво.
Напряг потихоньку снялся, уступив место приятной расслабухе. Подошло понима-ние степени комизма ситуации.
-На командирские пьем, Андрейка! НА КОМАНДИРСКИЕ!!!- радостно ржал Кол-баса, сдувая пену с очередной кружки. Мы представляли себе лицо Палыча, уви-давшего, на что пошел его трояк. Было очень смешно.
…Возвращались неторопливо. Как писал классик советской детско-юношеской ли-тературы- усталые, но довольные. Неспешный разговор. В разговоре всплыла жена Галубы, а затем и сам Галуба.
…-Галуба! А что за саггай ты это мне наггисовал?!- недоуменно таращился бараном на чертежик незадачливого курсанта завкафедрой начертательной геометрии Олег Борисович Иродов, личность во всех отношениях примечательная. «На лицо ужас-ные, добрые внутри»- это о нем. Если на лице Кумельского «большими церковно-славянскими буквами», как сказал бы Свирид Петрович Голохвостый, был написан тонкий, глубокий, деликатный, ироничный и осторожный УМ, то внешность Галубы можно было определить двумя словами- ДИКИЙ БАРИН. Казалось, полнейшее от-сутствие ума, голый шляхетный тупой гонор. Однако. Пока не скажет слово. Пред-мет свой читал удивительно доходчиво, его учебник выпуска училищной типогра-фии высоко котировался среди студентов Севастополя, особенно у заборостроите-лей, как мы величали бурсаков Севастопольского приборостроительного института. Начерталка- предмет, который нужно понять. Мало выучить. «Сдашь начерталку- можешь влюбиться, сдашь сопромат- можешь жениться»,- глубокомысленно гова-ривали старшекурсники на наши вопросы об этом таинственном предмете. Играл в театре. Запросто, как постороннюю, комментировал жизнь собственной супруги курсантам на лекциях. Особенность Галубы- крайне недоброжелательное отношение к старослужащим. Глубоко личное. На первый экзамен- начерталку, Рюрик вы-дрыгнулся, и нагладил фланелевку не просто так, а с двумя складками, как бы про-должавшими складки брюк до погонов.
-Старослужащий?- заметно налился-набычился тяжелой неприязнью Галуба.
-Неа… после школы, - простодушно ответил Чеботок.
-А почему так нагладился?
-Просто так… Красиво.
И Галуба так же заметно и быстро оттаял.
А вот Валере С, несмотря на его недалекое школьное прошлое, с начерталкой не по-везло, и, после минутного тяжелого и глубокого раздумья, вызванного результатом оглашения Галубой оценки его знаний, не отходя от кассы, то есть от экзаменаци-онного стола, Валера неожиданно неподдельно, искренне и мощно возрыдал щед-рыми мужскими военно-морскими слезами.
-Ты что, галуба?- изумился Олег Борисыч нечастому зрелищу публично страдающе-го обильной слезой курсача.
-Я… домой… хочу… в отпуск…- глухо простонал сквозь горькие слезы разнесчаст-ный воин Валера.
-А и поедешь, галуба. Поедешь. Пегесдашь- и поедешь. К маме. На поезде,- попы-тался успокоить горемыку Борисыч.
Валера зарыдал еще сильнее.
-А не сможешь пегесдать- досочки чегтежные шкугочкой почистишь, и поедешь,- добродушно-догадливо утешил страдальца Галуба, и царственным жестом обвел ру-кой чертежный зал кафедры. Зал был огромен. Досок было не просто много. Их бы-ло дохера.
Но, к его превеликому сожалению, и это почему-то не утешило Валеру.
Общение с Личностью запоминается на всю жизнь, и воспоминания об этом будо-ражат душу и через много лет. Не только Шульберта можно наверчивать как чистый бриллиант.
…Первое увлечение сладостью запретного плода №1 постепенно прошло, как дет-ская болезнь левизны в коммунизме. У многих. Но, увы, не у всех.
…А на нас, после первого отпуска, пьяной приставучей бабищей навалилась ин-флюэнца следующего увлечения.

…В стране Советской, полуденной,
Среди степей и ковылей,
Семен Михайлович Буденный
Скакал на серой кобылЕ.

И если эти, потрясающие своей искренностью, глубиной и талантом строки пиита 20-х не заразили никого никаким увлечением, то известие о некоем Гаккель-Шмухтель-Бухтеле, разгуливавшего на рубеже XX века Рижским взморьем с кобылой на закорках, заинтересовало нас исключительно. Впереди было лето, пляж, и каждому хотелось привлечь внимание девушек к своей персоне. Мечтания о пляжных прогулках по Учкуевке с кобылой наперевес пришлось отложить до лучших времен- в Севастополе той поры проще было понтоваться чресплечно с алой «Явой», серебристыми «Паннонией» или «ЧеЗет». На худой конец, с «Верховиной», «Ковровцем» или «Ригой». Ну, на крайняк, с моторизованным вэлло. Сиппэдом. «Харьков». «Школьник». «…Ааабгонит всех веллласипет, вилисапет с маторр-рам!!!»- пели охреневшие от счастья дети с черно-белого киноэкрана Страны Сове-тов. И мы тоже хотели обогнать и победить всех. Веяние времени. ДИП, как мечтал С.С.С.Р. под мудрым водительством ИС.
Поэтому решено было бросить все силы на загар и рельеф мускулатуры, так вос-торженно воспетый Вовой Цким в элегии о борьбе за мировую шахматную корону отечественного евророссиянина БОриса (ох, не везет России на Борисов… а также Михаилов, Владимиров, Дмитриев и Анатолиев… да и вообще, просто не везет) с пресловутым евромериканином Шиффэром- «…иииээээх, рррилльефф ммусскул-ллатуррры!!! Ппалльцы цццеппкие ммаи!!!». С более пикантными подробностями преферансно-коньячно-бильярдной подготовки дружной советской еврейско-шахматической команды краснозвездного советского еврея Бориньки к единоборству со звезднополосатым мериканским евреем Бобби с нами запросто, по-дружески, делился эстет первого ранга Обольянинов. И цепкость пальцев, как и коньяк, была признана нами временно неактуальной. Родился лозунг: «Качать фигу (фигуру, то есть) на пляж!». Бережно передаваемые из рук в руки, появились распавшиеся на странички затертые книжечки карманного формата в мягких обложках, с историей Железной Игры, ее Героями, и методиками достижения умопомрачительных результатов. В училищном магазинчике раскупили все швейные сантиметрово-дюймовые ленты, их даже стали привозить из увольнения, казенные общие тетрадочки были расчерчены таблицами динамики еженедельного прироста мышц, упражнениями, чудодейно их увеличивающими и способствующим этому питанием. Протеины. Белок. Овсянка. Солидно делились между собой опытом питания «куль-турысты». Даже на лекциях. Бытовка и сушилка обогатились привезенными из дома, найденными на различных свалках, подаренными девушками, а то и просто-напросто стыренными где попало гантелями, гирями, штангами, эспандерами, бинтовой и прочей резинами. Мягко позвякивало увесистое железо, невыветривающийся аромат ядреного культуристического пота и другие специфизьмы взращивания мышечной массы овладели ротой. Запахи пота были индивидуальны, и невыносимо дружно сливались в могучую симфонию вони. Поливонизм. Рота разбилась на фанатов, похуистов и смехачей. Фанаты, усердно пыхтя, увесисто лязгая железом, ис-ключительно ароматно и щедро потея вечернесубботней солянкой «Бухенвальдский набат», кофейным напитком «Антинародный», бесцветным и безвкусным чайком-сцыкунцом- он же «Сборно-щеповой», он же «Лесосплав», он же «Напили-ка, мамо, тырсы», он же «Грузинский №38»- если правильно помню нумерок, итд, итп, едко и мощно сатурируя в страшном мышечном напряге и без того исключительно богатую русским духом атмосфэрру ротных помещений продуктами возгонки тяжелоусвояе-мой и невкусной училищной пищи (капуста с редькой были единодушно признаны бесспорными и страшными лидерами в этом нелегком деле), радели над железом, увеличивая вес и подходы, ухитряясь при этом колдовать с сантиметром и ручкой над потертой тетрадочкой. Смехачи посмеивались над этими потугами, ну а похуи-стам были одинаково глубоко похуй и те и другие. Основным аргументом смехачей, против которого фанаты Железа были бессильны, являлся немец. Училищный пре-подаватель немецкого внешне очень сильно смахивал на древнегерманского варвара. Среднего роста, хорошо сложенный, мускулистый, светловолосый, кудрявый и очень спокойный. В свое время он тоже был ярым адептом Железного Хобби, но однажды неудачно закрепил рукоятку эспандера на кранике батареи водяного отоп-ления. В момент наибольшего растяжения пружин ручка эспандера сорвалась с кра-ника, немец крепко получил ею по затылку, благополучно миновал инвалидную ко-ляску, но с тех пор ходил, дэцэпэшно подволакивая ноги.
Незаметно подошло лето и расставило точки над Ё. Кто-то действительно облагоро-дил фигуру, но большинство благополучно осталось при своей распостылой, фило-софски утешившись крылатой фразой НЕЖ, могучей, как его номерные ламинарные профили - человек полетит, опираясь не на силу своих мышц, а на силу своего разу-ма. В конце концов, оставались надежды на загар.
…Позже, в питерском пивбаре «Уголек» у «Электросилы», прилично прикинутый мужик с ухоженными руками, дорогими галстуком, запонками и крутым янтарным личным лещом на советской газетке с иностранными буковками, сосед по пивному столику, неторопливо поведал мне, почему партия и правительство, так резво стар-товавшие с Железками, аутотренингом, йогой, так же резко дали отбой БП и ПП. Задумка была проста - разгрузить, как он сказал, МИНИМИЗИРОВАТЬ расходы на медицину. В конечном же итоге, Железная Игра с ее журнальчиками во-первых, оказалась завуалированным международным прибежищем педров и гомесов, а во-вторых, сажала своих хуанитов на анаболики, что было крайне вредно для здоровья ее адептов. От йоги же у многих попросту ехала крыша – например, вот так, запро-сто, представить себе, что они дышат ЭНЕРГИЕЙ, без последствий психического характера, могли немногие. Да и мысли о светлом коммунистическом будущем всего человечества как-то тихо уходили на второй план, если не улетучивались вообще. Аутотренинг действительно снизил посещаемость врачей, но неожиданно привел к повышению смертности - больной так уговаривал себя, что ему все лучше и лучше, что обращался к медицине непосредственно перед кончиной, когда ничего уже нельзя было сделать. Поздно пить «Боржоми», когда яйца отвалились. И железо, и ауто, и йога вместо разгрузки здравоохранения загрузили его еще больше, испортив и без того бреховатые цыфири преимуществ соцстроя государству интеллигентных рабочекрестьян, добавив массу ненужных проблем социально-политического харак-тера. Как говаривал косноязычный коррумпант-проходимец, олигархический госчи-новник Витенька Газпром Че Негевара- хотели как лучше, а получилось как всегда.
…Мудёр многоопытный поэт - за первой любовью нахлынет вторая, и нас с головой накрыло очередным мутным валом увлечений.
…ВОЛОСАТАЯ ГРУДЬ!!! Вот он, неотразимый, неоспоримый и победоносный ар-гумент в извечном споре мужчины и женщины, сулящий нечеловеческие наслажде-ния слабому полу. Аккуратно надрезались на груди майка или тельник- по сезону!, обнажая буйную гиперсексуальную поросль. Особо ценился ХОХОЛОК, скромно именовавшийся «смерть девкам». Сим победиши! Училищный магазинчик бешено гнал план по продаже станков, лезвий «Ленинград» и «Спутник», кремов, кисточек и чашечек для бритья, и средств для ращения волос. Пожилая продавщица тщетно пыталась выяснить причины небывалого спроса, чтоб не пролететь с количеством и ассортиментом предложения, потому что слегка перезатарилась неликвидами предыдущего увлечения, но получала исключительно туманные, невнятные ответы. Каталоги библиотеки и читального зала тщательно чесались в поисках теорий раще-ния волос. Консультировались со знакомыми парикмахершами. Вечером, перед зер-калами в умывальнике и бытовке кандидаты в казановы, яростно треща лезвиями, усердно скребли безопасными бритвами лысые груди в щедрой пене (особенно при-ятно пахла гэдээровская «Флорена»), после обильно орошая их добытой химией для ращения волос. Гидропоника, сэр. Винно-водочная посуда в обрезе курилки при входе в казарму сменилась радикально синими гранеными пузырьками из-под «Кармазина» и прозрачными из-под «Биотола» и чехословацкого «Л» хрентекакого. Как бы не стопятого.
…Голландец! Помнишь ли ты мягкий, шмякающий звук встречи брошенного тобою, или товарищем, из настежь распахнутого окна родной роты- ТАНЦУЮТ ВСЕ!!!- очередного опустошенного фуфыря, с травянистым косогором за казармой тихим субботним или воскресным вечерком? Сколько их было, вечерков и пузырьков… Бриллиантово посверкивающий разноцветным битым стеклом склон призаборного косогора под солнечным лучом?
…Дальше - по накатанной схеме: фанаты, похуисты, смехачи. Резкое начало, всена-родный разгар, неторопливый конец, такой же процент сбывшихся и несбывшихся надежд, как и с железом. Магия больших чисел. У кого-то сбылась мечта идиота, большинство же так и осталось при своих могучих безволосых грудях, и ни те, ни другие практически так и не ощутили никакого влияния промежуточной цели на цель конечную. Как и с железом.
…Очередная молодость приходит к тому, кто первую сберег. Страна резко охренела чеканкой. Некоторые пошло связывают это явление Христа народу не с ростом ху-дожественного вкуса населениия, а с выходом на арену теневой экономики- «худо-жественная» деформация неликвидного некондиционного вторцветмета сулила и давала неслыханные барыши организаторам процесса. Когда процесс пошел, под шумок пошла в дело и кондиция цветмета, чудодейно превращаемая в некондицию Хоттабычами соцнаживы. В годы перестройки вышел документальный фильм про Иоаннов-крестителей российского бизнеса- цеховиков, валютчиков, и прочих раз-номастных жуликов. Авторы фильма утверждали, что в восьмидесятых, за хищения соцсобственности в особо крупных размерах, ежегодно расстрелирасстреливалось около пятисот Хоттабычей. Но, несмотря на это, процесс не только шел, но и набирал обороты. А куда конь копытом, туда и рак клешней. Чеканкой заболело и училище. «Юный техник» с описанием технологии чеканки невозможно было достать ни в одной библиотеке города. Сушилка и бытовка приютили очередных фанатов, потеснив остатки металлистов и холителей буйной нагрудной растительности. Фанатами были в основном женатые и готовящиеся к переходу с фрегата «Вольный ветер» на шаланду «Золотой хомут». Молоток, достойный руки Квазимодо, насилуя раздолбанными чеканами беззащитный разноцветный металл, в муках и страшном грохоте зачинал на толстенной листовой резине пузатые корабли под подушечными парусами среди пухлых волн, голых и полуголых девушек с кувшинами, виноградной лозой, щитами, мечами, луками, копьями, кубками, витязей в тигровых шкурах, и без таковых и тд и тп; промахиваясь по чекану и смачно встречаясь с большим и указательным пальцами левой руки, щедро покрытых сизыми волдырьками предыдущих радостных сретений. Реализм и пропорции изображений поражали неокрепшее воображение зрителей. Пиросмани отдыхает. Свистящие звуки, тихо, но с выражением издаваемые при этом михель анхелями буонаротти и бенвенутами челлинями славились краткостью, небывалой сочностью слога, красотой метафор, и сопровождались радостным ревом благодарных зрителей. Колизей и гладиаторы. Долгожданный гол киевского «Динамо» на своем поле.
Поиски латунной, медной и алюминиевой фольги поражали как размахом, так и предприимчивостью. Уважающий себя Данила-мастер, помимо регулярно слетаю-щего с куцей, треснутой, стянутой черной хэбэшной изолентой инвалидской руко-ятки древнего молотка экзотической формы, фольги и скудного набора забитых в грибообразную шляпу чеканов, имел папочку на махратых замусоленных завязочках с рисунками, переводной бумагой, калькой, целлулоидной командирской линейкой и коряво заточенным карандашиком с резинкой. Все рисунки в училищных библио-течных книгах были продавлены, или в тонкой карандашной сетке - перерисовывали, передавливали через копирку, или масштабировали по квадратикам. Хорошим тоном считалось иметь в семье чеканку, и все кузнецкое творчество расходилось в семью или на подарки будущей семье. Комиссионки были завалены дорогостоящим разноцветным отполированным деформированным металлоломом. Сказочные цены комиссионок на этот цветной металлолом провоцировали простодушные массы на так называемое творчество. Молодецкий перестук молотков задалбывал, и смехачи стали более активными и многочисленными за счет подкрепления из лагеря похуи-стов. Образовалось группа античеканщиков с гимном и хоругвью. Рота приходила вечером в казарму, чеканщики начинали энергично лупить-уродовать молотками несчастный металл, а античеканщики во главе с Васей Лазеевым доставали из тай-ника хоругвь - алюминиевую пластинку сантиметров 15 на 25 с увеличенным че-канным высокореалистичным изображением спокойного мужского гениталия, куч-ковались возле чеканщиков, и начинали громко гимновать, высоко вздымая хоругвь, ядовито комментируя происходящее в стане ворога, художественную ценность из-делий, обусловленную творческим вкусом и талантами исполнителей, полеты мо-лотка с ручки, и радостно отмечая несанкционированные встречи металла с усталой за день плотью творца-ваятеля. Гимн, к сожалению, могу только пересказать своими словами: вернется вечером усталая рота в казарму, но вместо долгожданной тишины ее встретит долбеж молотков придурковатых чеканщиков, «стучи молотком, тру-дись, дурачок, над жестянкой», а когда нам это окончательно надоест, «мы придем вечерком, и ее поровняем киянкой». Чеканщики отвлекались от своего святого дела, злились, грозились найти и поровнять в исходный лист святыню оппонентов, но, в конечном итоге, торжествовала боевая ничья - ОТБОЙ с синей лампочкой, богатый звуками и запахами забывшихся крепким недолгим военно-морским сном курсачей. Тайник с хоругвью так и не был обнаружен чеканщиками, и как она закончила свой жизненный путь - тайна, покрытая мраком. Но все в мире проходит. Прошло и это.
…«Мой мир - элизиум теней…» Возрос интеллект курсанта, оплодотворенный не-розовым жизненным опытом, и пришло время элитарного увлечения поэзией. ЭТО уже мог далеко не каждый. Не гантели и не рисунки в клеточку. Не хухры-мухры. Сушилка и бытовка обезлюдели, проветрились и затосковали. Пегасовы лошадиные силы пробовали практически все, но выставлять свои опусы на суд товарищей ре-шался далеко не каждый.

…Плывите своей дорогой,
Не будет вам здесь удачи.
Жизнь скотиной двуногой
Бродит здесь и плачет…

***
…Не видно здесь слез на лицах,
Обиду здесь прячут в сердце,
Здесь люди ходят в мицах,
А человеки в бесках…

***
…Мне бы в руки силу немалую,
Расстелил бы я землю скатертью.
Паруса бы я поднял алые,
И уплыл бы к ебеньей матери.

Это - Вячеслав Новиков, старшина нашего класса. Пробовал свои силы и я, просто-душно примеряя карпетки Саши Черного к доломану Михал Юрьича, бакенбардируя под Сан Сергеича, честолюбиво мечтая в обнимку с Кузей Прутковым-

…Дайте череп мне Сенеки;
Дайте мне Вергильев стих-
Затряслись бы человеки
От глаголов уст моих!...

И мой задумчивый Пегас лениво щипал злаченые струны эоловой арфы своим за-скорузлым задним левым копытом в «хризантемах коровьего кала»:

…Вечер над Голландией спустился
Мая двадцать пятого числа,
Я бежал, и счастием лучился-
У фонтана ТЫ меня ждала.
……………………………..
Жизнь моя подобна стала мраку-
Наплевал я в воинский устав,
Обманул дежурного по факу,
Про помывку в бане рассказав.
И теперь ночами мне не спится-
Как я мог начальство обмануть?!?!
Ротный командир мне в полночь снится,
Указуя на неверный путь…
Встанешь ночью, сядешь ли покакать,
Злая память заявляет о себе…
Только и осталось, что поплакать,
Сопли утирая на губе.

***
На душе отчего- то тоскливо,
Нудно лектор о чем-то бубнит,
И вчерашняя водочка с пивом
О себе в организме твердит.
Голова вдруг устало склонилась,
И перо из слабеющих рук
По пустому конспекту скатилось,
Издавая грохочущий звук….

***
…Над койками пряный плывет аромат,
В углу кислячки часовыми стоят,
Бачок одиноко урчит в гальюне,
Усталый дневальный заснул на столе…

***
…Как обыденно и необычно вроде-
Все мгновенно в прошлое уходит-
Прошлых дней закаты и рассветы
Вдалеке оставшегося лета…

А это еще кто-то, кажется, из нашего класса. Кто- не помню.

Сегодня нам не до порядка,
Сегодня- шум и суета.
Твоя секретная тетрадка
Надолго будет заперта.
И кто-то клей на пол накапал,
Бумажку бросил у окна,
И карандашик чинит на пол
Наш аккуратный старшина,
А гитарист, забыв заботы,
Свою наигрывает грусть…
Негромко вдруг промолвил кто-то:
«Ребята… В отпуске- женюсь…»

…На четвертом курсе бакланы- первый класс нашей роты заступил в караул, и было решено создать коллективную поэму про караул. КАЖДЫЙ должен был, кровь из носа, к концу караула хоть что-то, но родить. Скажу сразу, эпитеты ЛихЛихогруда - не нехорошее отношение к конкретному человеку, а всего лишь острое словцо, шутка, хотя и довольно рискованная. Вася - Василий Лазеев. Помню всего несколько стихов.
………………………….
Блядский пидар Лихогруд,
Сев за стол потертый,
Заебенил в караул
Четыреста четвертый.
………………………….
Бодро вывел нас на плац
Наш помощник Вася.
Зачитали нам приказ,
Служба началася.

…………………… День был праздничный, камбуз выдал на-гора знаменитые пон-чики.

Пончик тоже один хуй,
Что к моче, что к чаю.
Я б такой в голодный год
Не желал Китаю.

…………………….. Заканчивалась поэма так:

Наконец родной подъезд,
И родная рота.
Здесь готовят офицеров
Атомного флота.

А третья или четвертая рота сочинила веселую песню страшного, абсурдно йотиро-ванного деревенского суржика на мотив популярной до сих пор «Венеры»:

Йиду за пыйвом в майгадзын.
Стойить стэцьовый лымузын.
У в йом- мэрыканськая Вынэра,
И клычэ мЭнэ до сэбЭ!!!
Нэ нада, я крычу, нэ нада!
БО - я за пывом, за лыманадам, за мАрмэладам!!!...

Вона назустрич мнэ пийшла,
Рукою мэнэ обняйла!
Другою обняйла ногой,
Запэрла мэнэ пид собой!
Нэ нада, я крычу, нэ нада!
Бо- я за пывом, за лыманадам, за мармэладам!

Тоди загнула гыбкый стан,
МалЭнькый дОстала стакан,
И налываэ самагар….
Вже чую - ось воно- кумар!
Нэ нада, я крычу, нэ нада!
Бо - я за пывом, за лыманадам, за мармэладам!

Йа бачу- трудно видкайзать!
Рышив йийи я ыспуйжать.
Прыбор йиз шарывар дийстав,
Йи лымузын увэйсь задрыйжав!
Нэ нада! ВОНА крычить- нэ нада!!!
БО!!! ТЫ ЗА ПЫВОМ!!! ЗА ЛЫМАЙНАДАМ!!! ЗА МАРМЭЛАДАМ!!!

И пелась, и слушалась на ура, особенно ежели перед эфтим самым чуть-чуть СЛЕГ-КА-ВДРЕБЕЗГИ. Кхе-кхэ.
И еще:

Поезд мчится и колесами стучит.
На перроне молча девушка стоит.
Как она мила-
ДА, ДА, ДА!

Не ходите, девки, замуж за него,
Молодого машиниста своего.
Он глядит ей вслед-
НЕТ, НЕТ, НЕТ!

Это, по-моему, то ли дизеля, то ли электрики, точно не скажу. Системные трубаду-ры выдавали ее на летней училищной Сковородке у Южного КПП, под радостный хоровой курсантский взрев «НЕТ-НЕТ-НЕТ!!!» и «ДА-ДА-ДА!!!»
Помнится первое знакомство с Юрой Чебаненко. В роте на баночке сидел паренек и увлеченно терзал гитарную струну. Подошли. Познакомились.
-Умеешь?
-А то!
-Изобрази.
Рюрик сжал пальцы правой в кулак и оттопырил толстенный указательный, словно собираясь кому-то погрозить. Набрал полную грудь ядреной воздушной смеси рот-ного помещения, безжалостно взрубил указаловом гитарные струнки и веселым го-лосом отчаянно завопил:

По саванне мчит
Парень на коне.
Золотом блестит
Палец на курке.

Ждут теперь его
Прелесть городов,
Женские тела,
Вина и любовь.

Изобразив мощным указалом нечто типа завершающего аккорда, Рюрик, тяжело отдуваясь, смолк. Мы немного помолчали, ожидая продолжения. Его не было.
-И это все?
-Все!- гордо сказал Чеботок.
-А еще чего-нибудь можешь?
-А все.
-Как- все?
-Да так- все,- весело сказал неунывающий Юрик.
Секундное молчание сменил веселый ржач. Чеботок смеялся громче всех. И ча-стенько, в свободную минутку, мы совали Рюрику гитару:
-Юра- «Палец на курке»!
Безотказный Юра рубил указательным поленом жалобно дребезжавшие струны, а мы все, писяясь от смеха, ревели про парня, палец, города, тела и любовь, перемежая каждые две строчки молодецким крещендо: «иИЭЭХХ!!!», повторяя затем последнюю строчку. И нам было очень весело. Много ли в детстве нужно для счастья.
Знакомство Рюрика с командно-преподавательским составом тоже было интерес-ным- перед тем, как назвать его фамилию, военачальник обычно делал паузу, вни-мательно вчитываясь в буковки. Тон его менялся, и он очень тактично интересовал-ся:
-А вы… случайно… не родственник… адмиралу Чабаненко?
-Никак нет!- браво рявкал Юрбан.
-Мда… кхе-кхе,- откашливался преп, и уже совершенно другим тоном продолжал:
-Черный!
Лет шесть спустя, сидя с Чеботком в палдисском «Приморском», вспомнили моло-дость, посмеялись, а Юра с нескрываемым сожалением сказал:
-Эх, и тянуло же меня, дурака за язык- «не родственник, не родственник»… Сказал бы: да, родственник. Дальний.
Мы заржали:
-Юра, да ведь дураку ясно, что никакие вы не родственники: он Чабаненко, а ты-Чебаненко!
-Да много вы понимаете. Кто бы стал проверять? Кто бы смог проверить? А служи-лось бы легче… Эх…
И он глубоко и тяжко вздохнул. Мы заржали еще сильнее.
Тема упущенных возможностей исключительно сильна на флоте.
…А Игорек Нефедов не мудрствовал лукаво, будучи раз и навсегда, до глубины ду-ши потрясен есенинским:

Луна стелила тени,
Синели зеленя.
ЗА ГОЛЫЕ!!!! КАЛЛЕНИ!!!...
Он обнимал меня…

…В любых творческих процессах меня поражала полная независимость самого про-цесса мышления от материального вроде бы как инициатора и носителя самой мыс-ли, неожиданность конечного результата для самого творца. Игра со словом в этом смысле была особенно интересна - новое слово зачастую радикально меняло смысл всей вещи. Процесс напоминал подбор непредсказуемой волшебноизменчивой жи-вой мозаики. Заниматься этим можно было везде - от комсомольского собрания до лекций турбиниста Зезюлинского. Летом, на пляже Труханова острова в Киеве, сту-дентка журфака КГУ им. Т.Г. Шевченко важно объясняла мне, недалекому дилетан-ту-железячнику, ТЕОРИЮ стихосложения, КАК пишется курсовой - идеологически выдержанное стихотворение, предположим, к 7 ноября в ЗАДАННЫХ объеме и размере, я грелся рядом на солнышке и посмеивался- ччё тварит «Пахтакор» с поэ-зией, а она сердилась- как можно лезть писать стихи, не умея отличить анапест от ямба, да еще и путаясь в стопах, это же- НАУКА!!! Поэт - не вздохи на скамейке, и не прогулки при луне!! В грамм добыча, в год труды!!!
-Арыхмэтоид. Махныцький. Лязг-лязг «Феликсом». Или нет- старшина роты. Ать, два. Левой, левой. Рррота… стой! Ать, два! По порядку номеров рассчитайсь! И- о Б*оже! Ой! Вот оно!! Пришло!!! Большое, как глоток!!!! Чистейшее, как лакрима Кристи! Йесс!!!!! Вау!!!!!! Стихи в массы, рупь из кассы. Канмазитарам за паетами не занимать.
-Камень на камень,
Кирпич на кирпич-
Умер наш Ленин…
Владимир Ильич…
- лениво поддакивал я.
-Со свиным рылом да в калашный ряд?!?!?!- неистовствовала университетчица,-
«Встала из мрака младая, с перстами пупурными, Эос…»- а?! Старшина?! Магниц-кий?! «Феликс»?!?!
-Точно!
Трактор в полi дир-дир-дир,
Ми за мир!

Ой, артiль моя, «Троянда», маркiзет, мадеполам,
Вишивала я узори з тривогою пополам…

У партийца Епишки
Партийные книжки,
На плечиках френчик,
Язык- как бубенчик!

Приподзабыл, не Гамэр ли тоже?
-Я говорю о ПОЭТАХ!
-Ах, ну да, ну да, извиняюсь- Гамера в школе не проходят. А Маяковский? «Я сам»? «Как делать стихи»?
-Дешевая бездарь и скандалист! Лесенкой писал, чтоб больше построчных бабок срубить! Пиво «Красная Бавария»! «Нигде кроме, как в Моссельпроме!», а сам пи-рожные ходил жрать в кафе к буржую, а не в свой захезаный рабоче-крестьянский Моссельпром! Носил только забугорное, барахольщик хренов! Поинтересуйся, в КАКОЙ рубахе он застрелился!!! Или застрелили!!! Знаешь, как он авто в Расею привез? О его Бриках вообще молчу! Облако в штанах!!! Любовная лодка разбилась о быт! Они на кухне трахались, а он лежал на полу у закрытой двери, скулил и про-сил их впустить его поучаствовать… Знаешь, кем была Лиля? Сколько у нее было мужей? Один червонец Примаков чего стоил! Про их так называемые костюмиро-ванные вечера слышал? Кто участвовал, во что были одеты и чем занимались? Чем кончили ее мужья и любовники? А ее сестрица Эльзочка Триоле? Ося? Как они оба кончили? Государство, позаботься о МОИХ!!! А за ЧТО?! Почему ни Блок, ни Есе-нин, ни Брюсов не просили об этом? А?! Да еще и подумать, какая там любовная лодка и к чему разбилась и о какой там еще быт. «Клоп». «Баня».
-Ниччиво себе! Оппаньки! Приплыли! Весла на валек! Шабаш, рангоут ставить! Официально признанный партией ррэволюцiонный пиит и его Муза?!?! А бриковский «Потомок Чингиз-хана»?
-Это нечестно! Мы не на собрании! Да и признали-то Вову только после его зага-дочной кончины. Официально. А до смерти никто его не признавал- «чтобы врас-сыпную разбежался Коган…». А кто такой Коган, знаешь? Лилина? Поинтересуйся. Конкуренция со сменовеховцами. А его «Мистерию-буфф» вообще официально не хотели ставить, мотивируя тем, что эту чушь никто не поймет, и Вова судился по этому поводу с культпартчиновниками. Квитанции на извозчиков прилагал к иску- сколько наездил в поисках своей правды. Да и сейчас его очень неохотно ставят. Особенно «Клопа» и «Баню». В основом, рабочие театры-студии. Вот так.
-Стоп. А откуда такие данные по Вове? Официальные версии жизни поэта утвер-ждают обратное…
-Открытые данные- ПСС. Остальное- это между нами, как говорится, не для печати. Там, на высшем уровне,- она потыкала ухоженным, скромно неманикюренным пальчиком в дрожащие от жары киевские небеса,- в свое время было принято реше-ние по его щекотливым вопросам, выработана и утверждена, как ты говоришь, офи-циальная версия, а порочащий его мемуарный материал загрифовали. Только для специалистов. Как и версии кончины его и прочих поэтов того времени- Есенина, Блока, Брюсова. Жены Блока Зинаиды Райх. Но это только между нами.
-Мда… Интересное кино. А что конкретно насчет поэтических кончин?
-По правде говоря, я и сама толком ничего не знаю. Темные дела. Мне лично пока ничего по ним не попадалось, а самостоятельно интересоваться этим у нас не приня-то. Только слухи.
-А какие слухи?
-Говорю тебе- сама толком ничего не знаю. Есенин же, насколько знаю, встречался с царской семьей, и, как и гомосексуалист Мейерхольд, патронировался Лейбой Да-выдычем, а Персию ему обеспечивал-изображал-делал в Баку некто Блюмкин, дове-реннейшее лицо Давыдыча.
-Это который Мирбаха?
-И не только. Легендарная в своем роде личность. «Не расстреливал несчастных по темницам»- это его поддевал Есенин. Маяковский же, похоже, крепко разочаровался в тогдашней власти, если внимательно почитать его последнее, а особенно «Баню», «Клопа» и заповiт. Что послужило причиной кончины Блока не знаю, но его послед-ние фото- ужасны. Это не он. Чудовище.
-Ладушки. Верю. А вот как насчет белых стихов? «О, закрой свои бледные ноги!»?
-Однозначно- профанация!
-А как же писал Сережа Есенин, которого Саша Блок поддевал АБСОЛЮТНЫМ от-сутствием теоретических знаний стихосложения? – простодушно интересовался я.
Пиэтэсса боготворила Сережу Йес- «РАДУНИЦА»!!!..., и я предложил сравнить верноподданнические ноябрьские опусы ее друзей с «сержиками», после чего мы долго и дружно смеялись вместе. Она - через нехочу- корпоративная этика!!!, но с огромным удовольствием. Разгильдяй, пьяница и бабник Сергей Есенин, привсе-людно и со смаком сморкаясь в обеденные скатерти Асеевых, между делом, походя, писал потрясающие религиозные стихи, но объяснить на тогдашних пиитических толковищах, каким же размером они написаны не мог, понятия не имея о ямбах, хореях, анапестах и прочих разных амбрихариях и тетрагоноптерусах. Более того - даже не желая иметь таковое, и еще более того, абсолютно не страдая от этого. И какие стихи… Произведения же университетских бурсаков были безупречны с точки зрения теории, являясь при этом смешными казенными дровами. Что может быть смешнее диплома о поэтическом образовании? Где они - ДИПЛОМИРОВАННЫЕ отличникопоэты? И как вообще можно дипломировать ЧЕЛОВЕКУ!!! Дар Б*жий?!?!
Вообще говоря, должен отметить, гуманитарии вообще свысока поглядывали на нас, железячников, считая неплохими, но ужасно примитивными и недалекими ребятами. Перед нашим выпуском к Колбасе приехала проконтролировать его поведение и посмотреть на легендарный Севастополь жена - филологиня какого-то Около-уральского универа. Умненькая и хорошая девочка. Мы бродили вместе по люби-мому городу, показывая ей наши излюбленные места, в том числе и те, где можно неплохо перекусить, отдохнуть и вежливо беспатрульно остограмиться – все оба «Рыбьи глазья», «Козью жопу», пельменную на Ленина, пивбар на Большой Мор-ской. Чебуреки, шашлык, люля-кебаб, ткемали, пельмени. Крымские вина. Севасто-польское пиво. Не хлебом единым. Филологиня писала диплом, нечто в духе подме-ны простонародьем звука «ф» звукосочетанием «хвэ» в некоторых местностях, и, считая себя почти дипломированным лириком, на физиков смотрела слегка свысока. Мы простодушно поинтересовались, а так ли хорошо знакома она с великим и могу-чим?
-Не обижайтесь, ребята, но гораздо лучше вас.
-Где уж нам уж выйти замуж… А тогда не подскажете ли нам истинно русское сло-вечко из девяти букв. Одна гласная. Пять минут. Время пошло, - и мы деловито по-ложили старую добрую «Победу» в новом блестящем хромированном корпусе (ин-новационная наннотэхнологическая модернизация тех лет!!!) на пластиковый столик прямо между тарелками с пельменями в сметане, кусочками хлеба, расковырянной, лавово засохшей сверху светложелтого пятна расковыра грязнокоричневой горчицей, булыжнокрупной серокаменной влажной солью в алюминиевой трехямочной штамповке, и тоненькими изподкомпотными стакашкАми с хорошим пятирублевым мускатом. Пять минут, не обращая на нас никакого внимания, она со-средоточенно шевелила бровками и губками, загибая пальчики с коротким аккурат-ным маникюром.
-Мальчики, такого слова в русском языке НЕТ, - уверенно подытожила она свои по-иски.
-А ВЗБЗДНУТЬ?- кротко спросили мы. Секунд десять она так же шевелила бровка-ми, губками и пальчиками, а потом неприлично жизнерадостно засмеялась. Смеялась студентка долго. Мы успели выпить и за филологию, и за «хвэ», и за Севастополь, отдав должное и пилименям, и горчице (в том числе уже и с соседнего столика) с хлебом. Соль как-то вот так и не пошла- крупновата. Хлеба же можно было брать сколько угодно, он лежал грудой нарезанных, но неразделенных полубуханочных продольных скибок-птюх на коцаном алюминиевом подносе в начале раздачи, рядом с горой чистых, причудливо завитых в поросячий хрен нехорошими посетителями алюминиевых вилок-ложек на таком же подносе и стопкой чистых подносов под лозунгом: «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб - драгоценность, им не сори!». Редкая столовка не была облагорожена транспарантом типа: «Хлеб - всему голова», или «Будет хлеб - будет и песня». Позднее их сменят такие же мудрые агитки Про-довольственной Программы. Можно было выбрать горбушку, а можно - мякушек. По желанию. Нельзя было только выносить с собой, но голь на выдумки хитра. Го-рячий чай без сахара, если не ошибаюсь - копейка. Приходил нищий скубент про-хладной жизни, брал стакан пустого горячего чая, приносил с собой бутылку кефира, вдоволь наедался бесплатным хлебом с горчицей, чаем, кефиром и солью, втихаря прихватывал с собой еще хлебца «на потом» и уходил сытый и довольный собой и своей непростой, но сказочно прекрасной студенческой жизнжизнью. Впереди его гарантированно ждала работа, звание молодого специалиста, дающее право на жилье, и так далее, до стадвадцатирублевой пенсии в 60 лет. Без прожиточного минимума, индексаций, дотаций, валоризаций, демонстраций, предложений увеличения пенсионного возраста (при продожительности жизни меньшей, чем даже существующий пенсионный возраст) и шестидесятичасовой рабочей недели, которую Гитлер ввел только в 44-м, на пятом году МИРОВОЙ!!! войны, проектов отмены стипендий и нищенской помойки к старости. При копеечной мировой цене нефти и газа. Проклятый социализм. То ли дело- Мишаня Куршавельман. Душка.
-Девки в универе в осадок выпадут, - досмеиваясь, поделилась будущей радостью с нами студентка-дипломница-гуманитарка.
-МЫ – пскопския - гордо ответили железячники, и ледок снобизма исчез. Гуляли по Ленина, Приморскому, Большой Морской, и филологиня, крепко прижав мужнину руку обеими руками к себе, временами прыскала в его плечо. Золотое времечко, ко-гда общались просто так, по расположенности души, и никому ничего ни от кого не было нужно…
Студентка защитилась, выпустилась, стала учительницей, и честно прошла с двумя детьми все нелегкие северные гарнизоны мужа.
…Так же слегка снобировала и поэтэсса. Но, будучи ознакомлена с бесконечным стихотворным анекдотом-конструктором Паши Колбасы, постепенно сменила гнев на милость. Смысл анекдота - общение привередливого, богатого задним умом и жизненным опытом глубокочерноземного многотертого замшелого редактора Марксэна Трохимовича (церковнокрещеным евангелическим Марком) с юным, пло-довитым на стихи о статуе по любому поводу, вертким поэтом Ливонидом.
…-Леня! Горим! 437-я годовщина освобождения Пропойска от монголо-татарского ига чебуречной №3! Да. Суровая память, мужественная скорбь, трагическое грозо-вое вчера, светлое радостнотрудовое сегодня, лучезарноотдыхательное завтра!
-Бузде, Марксэн Трохимович!
Через пять минут опус на столе редактора:

Стоит статУя
В лучах заката.
Рука поднята,
В руке граната.

-Статуя - очень хорошо… Да… очень… Прекрасно… Молодец… Умница… Да. За-кат убрать - безнадега. Не будем травмировать народ действительностью.
-Марксэн Трохимыч…
-Не обсуждается. Да. Рука поднята - крепкая, хорошая мысль. Значит, что-то мо-жет… Творческое начало… Добро… Граната… Надо подумать. Где взял? Зачем поднял? В кого бросит? Бросит, или просто трозит? Кому грозит? За что? Оборони-тельная? Наступательная? Да. Разрешение на ношение оружия? Заковыка… Думай. Да, из обкома напоминали, не забыл? - у областного «Прапора комунiзму» юбилей. Надо отразить. Рожай. Да.
И через пять минут инженеры человеческих душ тайный плод любви несчастной держали в трепетных руках:

Стоит статуя
В потоках света.
Рука поднята
В руке газета.

-Ливанид Вилорович, Вы что - меня, старого дурака, под статью да на нары, и на мое место с чистой совестью?!?!
-?!?!...
-В соседней области попы опять организовали ЯВЛЕНИЕ, у них иконы запросто мироточат, у святых родников с кишечной палочкой толпы уже обалдевшего, но еще не обосравшегося народа ломят милицейские заслоны круглосуточных постов, куда там нашим майским демонстрациям, а у тебя - «потоки света»?!? В два смычка дуете? Статуй твой, случАем - не явление Христа народу?!?! Ты в «ЖМП» бабло куешь, или в «Червоном хлiборобе» пашешь?
-Так ведь Бабаджанян… «Королева красоты»… «В потоке солнечного света у киос-ка ты стоишь…»
-Леня, повезло твоему чучмеку, до явления отдуплился, а то бы сам куковал сейчас у того же киоска по постановлению ЦК. Королевич красоты. Сумбур вместо музыки. Голожопый. Идеологическая диверсия литературного эсесовца. Со своей королевой. Наперевес… Да. Непонятно, чья газета. Газету убрать. Однозначно. Да. Он что у тебя – от солнца заслоняется, срать собрался, мух отгоняет, угрожает кому-то, выражает протест, или что-то одобряет, знакомому машет- выпить зовет, или на са-мокрутки прохожим предлагает? Только не говори мне, что он радуется- в районе буряк снегом покрыло, убрать не успели, московский раздолбон на носу. Нашу ра-дость наверху не поймут.
-Марксэн Трохимыч, вы же сами… Что писать-то?
-Ты ПОЭТ, Леничка. А поэт пишет не по указке начальства, а по вдохновению. Не могу я тебе, поэту, ничего приказывать, но отрази-ка мне, братец, вот это…
…Трохимыч выдрыгивается, ему не нравится то одно, то другое, то рука, то граната, то закат, то статуя, требует радикальных изменений текста и смысла, противоречит сам себе, намекая на различные кампании в прессе всех уровней, Ливон моментально реагирует - «Гаврила шел кудрявым лесом, бамбук Гаврила порубал!», внося неожиданные мотивы в стишок, обыгрываются различные сплетни, новости, сексу-альная революция и прочее:

Перед горкомом
Стоит статуя,
Народ на праздник
Спешит, ликуя.
….

Стоит статуя
В огне заката
А вместо хуя
Торчит граната.
….
Стоит статуя
Рука воздета.
«Скажи-ка, идол,
Чё хлеба нету?»
….

Стоит статуя
И смотрит вниз.
А вместо хуя-
Лавровый лист.
….
Стоит статуя
Рука поднята.
Совсем нет хуя.
В руке- граната.
….
Без пьедестала
Стоит статуй.
Рука устала.
Опал и хуй.
….
Стоит статуя
На пьедестале,
И смотрит тупо
На кучку кала.
….

И так далее, и тому подобное… Поиграли в эту игру и мы с ней, поочередно побы-вав и редактором, и поэтом, посмеявшись вдоволь. Редактор из нее выходил потря-сающий, чувствовалось знание предмета и среды изнутри, у меня так не получалось, а подбор рифм, удовлетворяющих изнуренному вкусу редактора, был, в конечном итоге, совместным - каждый предлагал свой вариант. Со смехом выбирался лучший.
…Ушло время разбрасывать камни, пришло время их собирать и классифицировать.
Осиротевшие сушилку и бытовку изредка навещал здоровенный штангист Шура Малий, и, люто терзая ни в чем не повинную дешевую потертую гармошку с цвета-стыми мехами, обстоятельно рассказывал молчаливыми прохладным помещениям, знававшим лучшие времена, что растаял в далеком тумане Рыбачий, родимая наша земля, а он неброской походкой матросской идет навстречу штормам, и у него еще хватит для битвы огня, несмотря на бушующие и плещущие волны, бьющиеся «аб-борт» корабля. Шура был легендарной личностью - даже в городе знали, что в Гол-ландии учится парень, радикально не признающий женщин как явление природы. В ротном же помещении на койках вальяжно возлежали слегка прибалдевшие капита-ны Блады, вернувшиеся из своих городских одиссей, и угорали, комментируя песню применительно к своим недавним похождениям. Тут из бытовки выскакивал Шура, но уже не как штангист-гармонист, а как коммунист-ленинец, поборник чистоты по-ловых взаимоотношений в виде полнейшего отсутствия таковых, и великого и мо-гучего русского языка. Мягко, по-украински, окая и пришепетывая, захлебываясь словами, он начинал яростно клеймить позором пошлых комментаторов его творче-ства, обещая завтра же!!! познакомить их всех ЛИЧНО!!! с начпо, многократно и глубокоуважаемым капразом Ковтанюком. Будут ли они ТАМ, при начпо, такими красноречивыми, как сейчас?
-А мы за это послезавтра познакомим тебя с девушкой!
-ЛИЧНО!
-Девушками!
-Какими девушками?!?!- ошалело недоумевал Шура, теряя суть наезда.
-Да такими!
-Шустрыми!
-Простыми!
-Как три рубля!
-Свяжут руки-ноги. Кляп в рот. Поза
«Будет солнце, или буря,
мы с тобою навсегда!».
-«Русский с китайцем- братья навеки!»
-«Она его за муки полюбила,
А он ее- за состраданье к ним!»
-Ха-ха-ха-ха-ха!
-Не! «Задави врага любовью»!
-А это как?
-Партиец снизу, чтоб не убег, она на динамичном стреме!
-Тогда это не «любовь», или «дружба», а «Лимонадный Джо»!
-Ага! «По саванне мчит парень на коне, золотом блестит палец на курке»!
-Не парень- девка, девка!!! На Шурке!!! Верхом!!!
-Пеши по конному!!!
-А палец?! Не понял, где палец?
-В жопе, в жопе палец!!!
-В чьей?!
-«Милый мой, хороший, догадайся сам»!!!
-Хо-хо-хо!!!
-Гасспада аффицеры!!! Прошу уточнить- в чьей!!!
-Палыча!!!
-Ха-ха-ха-ха!
-Так они оба- Палычи!
-Значит- в обеих!
-Родео!!!
-А как же он, такой большой, шевОлиться-то под ними будет?! Без фрикций- не в кайф!
-А они ему большую… совковую… лопату… ха-ха-ха… под задницу… ах-ха-ха-ха-ха… БЭСЭЭЛ… и качай себе черенок… вниз-вверх… вниз-вверх…
-И пайехали! Загрибами-зааррехами!!
-ЙЕ-йе-йе, хари-галю! Йе-йе-йе цоб-цобэ!!!
-Ха-ха-ха!!!
-Шагаю я по этажам-
то ТУТ, то ТАМ, то ТУТ, то ТАМ!!!
-Ребята! Я на шахте такую видел- «Комсомолочка»!
-А если девки промажут?
-Тогда разомнут простату!!!
-Хо-хо-хо-хо!!!
-Не… «Стахановка», «Стахановка»!
-Отбиться ты от них не сможешь - коммунист поднять руку на девушку не моги… Моральный кодекс… Ты… им… ха-ха-ха… покажешь… как Никита Сергеич… хи-хи-хи-хи-хи… кузькину мать… вид сверху….
-Снизу, снизу!
-Ах-ха-ха-ха!!!
-И без ботинка!
-Поддашь… огня… для… битвы…
-Каччигарры!!! Харрэ тапить антрацитом! Клиент паттеит! Из рук выскальзываит!!!
-Ох-хо-хо-хо!!!
-А они тебе… абборт… абборт… корабля… лаппатай… лаппатай!!!
-Хи-хи-хи-хи…
-А потом… послушаем… твои… ха-ха-ха… комментарии!
-Ха-ха-ха-ха… Не могу… Хватит… Уссусь, братцы…
-Дневальный - утку!!! Пятак на обоссаньи!
-А что… Шура… нам… ха-ха-ха… потом расскажет… не могу…
-А мы… ха-ха-ха… к начпо его, к начпо!
Ах-ха-ха-ха-ха….
-Назавтра… хо-хо-хо…
-Обратно… вернется… не скоро… мамочки… помру… не надо больше…
-Хи-хи-хи-хи….
-Го-го-го-го-го…
-Ха-ха-ха-ха…
-Хо-хо-хо-хо…
-Гы-гы-гы-гы-гы…
-Оооох… как бы мы без Шурки жили-то… - постепенно успокаиваются вдоволь насмеявшиеся Блады.
-Спасибо, Александр Григорьевич…
-Мы больше НИКККАГДА! не будем… НИ-ККА-ГДА!!!
-Прости ты нас, непутевых, заради Б*га…
-Христа ради!!!
-Ха-ха-ха-ха-ха….
Шура набирал полную грудь воздуха, но слова его пропадали где-то внутри груд-ной клетки, его клинило, он нехорошо, как статуя Свободы факелом, взбивал указа-тельным пальцем богатую огнедышащими выхлопами атмосферу спального поме-щения роты, и косноязычно обещал всех нас запомнить, чтобы потом страшно наказать по всем коминтерновским линиям. Затем с огромным чувством плевал в сторону не совсем трезвых отдыхающих после трудов неправедных, и большими шагами, с грохотом закрывая за собой все двери, возвращался в обнимку с гармош-кой к туману, скалистым берегам и бортам корабля, а мы продолжали. Приходило время конкурса «Кто? Что? Где? Кого? Как? Сколько?». Начинали с еды. Чья лю-бовница кормит лучше? А кто лучше всех выпил? Решение принималось коллеги-ально, иногда неадекватно. Так, однажды, первое место по харчам взял товарищ, напрочь лишивший мужа своей любовницы яиц. Дульцынея Севастопольская опро-метчиво пришла на встречу с оглоедом к нештатной скамейке в кустах Историка с двумя десятками дефицитнейших в то время яиц, прикупленных ею адресно, по конкретному мужниному блату. Якобы де вышла из дома за яйцами. Ея нежнейший супруг, обожавший сей продукт во всех видах, в том числе и как афродизиак, дого-ворился со знакомыми севастопольскими торгашами ЛИЧНО. Незаметно во время встречи произошел товарообмен – мужу-яйцелюбу достались небольшие, но на диво ладненькие и крепкие рожки, а перманентно несытый рыцарь неунывающего образа взял в нагрузку ко взаимному интимному удовольствию еще и яйца. Без соли. Прав-да, как они афродизиячат, до конца так и не разобрался. Кажется, не мешали. Так ведь, вроде, и не танцы… Перед расставанием, ошарашено глядя на шуршащее буй-ство скорлупы, белеющей в полумраке под ногами, его боевая подруга чужого мужа риторически вопросила у дремлющего в сумерках колеса обозрения:
-Что же я ЕМУ теперь скажу-то…
-А ччё там! Так честно и скажешь- разбились. Вдребезги. ЯЙЦА! Не сахар. Его бы просыпала. Ты это… в следующий раз при таких делах соль не позабудь. Ммм?
-Ладно…
…Незаметно из бытовки возвращался успокоившийся Шура, послушать о харчах и выпивке. Разбор основной темы - первенства по интимной джигитовке - опять начи-нался с скандала.
-Да сколько же можно? Одно и то же? Похабщина, прости Господи!- устало возму-щался целомудренный Шурик.
-Шура, не мы подошли к тебе - ты подошел к нам. Мы разговариваем о чем хотим. Не нравится слушать- рота большая, сходи в ленкомнату, посмотри в телевизор на Ильича. Брови черные, густые, речи длинные, пустые. Поконспектируй. Почитай «Красную звезду»- там наш Азаев, перед отчислением из системы, насмешил народ розмыслами про целомудренные курсантские танцы. Тем более, что, как он говорил, кроме подписи под статьей, в ней не было ни одного его словечка. Поэтому, пополь-зовавшись его анкетными данными, ему ни копейки и не дали. Или «Флажок». По-радуйся мастерству комендоров энскава корабля, успешно выполнивших очередную учебную задачу. Небывалому подъему уровня марксистско-ленинской учебы под руководством доблестного офицера Бесштанько. Ознакомься со звериным обликом жандарма Средиземноморья, авианосцем проклятых американских империалистов «Форрестол». Мы тебе не мешаем, и ты нам не мешай. Иди, партеец ты наш злато-кудрый, не порть нам радость общения.
-Павка Корчагин.
-На станцiю, Павэл, на станцiю. Смэны нэ будэ.
-И не вздумай играть в другого Павлика - нехорошо это.
-Грех и позор.
-И кончил он плохо.
-Рано и на себя.
-Ха-ха-ха-ха-ха…
-Го-го-го-го-го…
-Хе-хе-хе-хе-хе…
-Гы-гы-гы-гы-гы…
Шурик, размахивая руками, плюясь и бурча под нос что-то нехорошее, удалялся.
Надо сказать, что и Шура тоже не был лишен неких страстей. Так, курсе на пятом он поспорил с одноклассником- боксером Лапой- кто победит в драке- штангист, или боксер? Решили устроить публичный (для своего курса) поединок- кто кого. Шура был здоровенный лосище, Лапа- верток, техничен, с хорошо поставленным ударом. Обговорили правила- бокс, выбрали место- ринг спортзала, назначили время. Со-брался старшекурсный народ, глухо звякнул гонг и понеслось. Надежды Лапы на блицкриг не оправдались, и, достав пару раз Шуру, вырубить его сразу так и не су-мел. А тут и Шура разок крепко попал по верткому Лапе, и кураж обоих испарился. Болельщики радостно вопили, требуя крови и зрелищ, но гладиаторы осознали ис-тинную мощь и опасность друг друга, и стали гораздо осторожнее. Кончилось все просто. В спортзал пришел майор Пупулька (по-моему, точно не помню), и прекра-тил тотализатор. Кроме разочарованных зрителей, недовольных не было. Ни Шура, ни Лапа, больше не спорили, кто круче, боксер, или штангист, и реальное положение вещей осталось недоступным азартным болельщикам, так и не пришедшим к единому мнению в этом вопросе.
Тем временем начинался третий, основной и заключительный этап выбора на звание курсанта, лучше всего устроившегося в жизни в этот выходной. Баловень выходно-го. Борьба была интересной, но здесь первое место уверенно держал товарищ, без-надежно болтавшийся на шкентеле предыдущих конкурсов. Вначале шли ехидные шуточки по поводу его любовницы - она была старше его более чем в два раза, и скупа как пушкинский рыцарь. Даже больше. Потом наступало молчание. Обсужде-ния не было. Просто после ЭТОГО обсуждать было НЕЧЕГО. Иногда, один из слу-шателей лениво вставал с ложа, и с чувством потянувшись, брал фуражку с тумбоч-ки.
-Схожу-ка я еще разок на Северную… пробздюсь, что ли…- рассеянно говорил он, и, не торопясь, покидал роту.
Прошло много лет, появилось множество «Развеселых картинок», и трудно нынче чем-то удивить грамотную публику. Но ТАКОГО я до сих пор не слышал. Дешевое «Дас ист фантастишь» или тупое «Фак ми»- пошлая понизовщина. «А». «О». «Йя». Ремесленники. Бездари. Партачи.
Нельзя сказать, что мы тупо бродили между выпивкой, харчами и постелью. Разные были темы. Так, однажды, прикидывая Летучего Голландца к нашему времени, пришли к выводу, что лучший FD нашего времени - АПЛ. И понеслась безудержная фантазия грамотеев. Какой проект лучше, каково минимальное количество спецов для правильной эксплуатации лодки, как угнать, где базироваться. Бомбеж круизных лайнеров, откровенно раздето-одетые роковые красавицы в мехах и шелке, принципиально-дразняще обходящиеся без исподников, громадные пароходные сейфы, гнущие могучую палубу левиафана тоннами золота, платины, девизами, аву-арами, облигациями, банальным свободно конвертируемым баблом и ведрами брю-лей, банкеты с древнеримским гусиным перышком, чтоб не затолстеть, танцы и чув-ственные оргии свободной смены мятежного бидона на верхней палубе круизного лайнера под торпедным прицелом субмарины… Это вам не брагу в казарменном ог-нетушителе ставить. Наибольшие споры вызывало окончание рейса FH. Технические вопросы эксплуатации. Срок жизни активной зоны - пять лет, и это без учета возможных поломок. Что дальше? Ремонт? Где? Как и где раствориться потом в людской толчее? Легализовать доходы? Как истратить? В этом интереснейшем раз-говоре мне пришлось быть тихим слушателем. В начале темы, обещавшей быть ис-ключительно интересной, я резко загорелся и уже было перешел из лежачего поло-жения в сидячее - так лучше видны оживленные лица собеседников, да и говорить легче. Но тут посетил меня Ангел-Хранитель, подсказав осмотреться в отсеках. Неподалеку якобы де крепко спал некий одиозный товарищ, и мое желание разви-вать интересную тему резко отпало. У меня и так наблюдался основательный пере-бор с грехами, а впереди маячил выпуск… Асгардия… Нечепоренко… Ну его на хер. И я опять упал в люлю, оценивая со стороны полет фантазии говорунов. Спустя много времени, уже перед госами по научному коммунизму, в ппивбаре на Большой Морской встретил одного из участников беседы. Слово за слово, хуем пО стОлу, вспомнили былое. Оказалось, интересный разговор для них не закончился тем вечером и просто так. Утром, после завтрака, командир роты Тоскливый незаметно вычленил их из роты и привел в Кабинет За Сценой. Отделили друг от друга. И ПОНЕСЛОСЬ:
-Чистосердечно и без запирательств изложите планы угона АПЛ. Назовите сообщ-ников. Вот бумага и ручка. Пишите ВСЕ.
-Ааааа… Ээээ… МЫ ШУТИЛИ!!! Спьяну…
-Про пьянство- потом и в другом месте. Здесь- про сговор в государственном пре-ступлении. Не кривите душой, пишите, что говорили лично вы, а что – ваши по-дельщики. Кто еще входит в организацию. Есть ли связи на флотах. Среди офицеров. Среди гражданских. Кто организатор. Жду правдивых показаний.
-Но я не помню! Я был пьяный!! Мы шутили!!!
-А вот ваши товарищи говорят несколько иначе. Разоружитесь перед следствием, облегчите душу. Вы не спешите. Времени, похоже, у вас будет много. И о вашем пьянстве еще поговорить успеем. Немножко попозже.
Обедать и ужинать им приносили. Допрашивали целый день, много раз, одно и то же. На следующий день уже не так активно, очевидно, в основном, решение уже бы-ло принято, похоже, просто добивали масть. Выборочно таскали еще месяц. Он рас-сеянно хлебнул невкусного севастопольского пивка, и задумчиво поинтересовался:
-Интересно, выползет ли это при распределении? А на службе?
-Мдааа… Служили два товарища в однём и тём полкЕ – неопределенно протянул я.
Рядом два стрелочника, Простой и Сложный негромко обсасывали ту же проблему распределения, но уже с другой стороны. Сложному, его любовница, жена большого флотского начальника, предлагала после выпуска синекуру в Севастополе.
-Во пруха! А ты ччё?- горели счастьем товарища глазки у Простого.
-Чё, чё… Хуй в сранчо… Сейчас у меня пять отличных любовниц - не один год под-бирал. Она если и не знает, то догадывается. Но помалкивает - я от нее никак не за-вишу, у меня кроме нее - четверо в запасе, еще и выбираю, кого сегодня осчастлив-лю. Чаровницы. А могу и отдохнуть ото всех на стороне. Временами почему-то они все очень сильно надоедают. Сам себе голова. Ну, останусь. Только она, в сторону и не моги посмотреть. Еще и невесту подберет, попробуй, откажись… С той же легко-стью, что оставила здесь, засандалит куда нибудь в Якутию вечную мерзлоту пасти, ископаемых мамонтих трахать. Да и то, если повезет откопать. В свободное от службы время. На ВСЮ жизнь. И дембильнут ведь, суки, туда же, заселять Аркти-ку. Плодить эскимосов…
-Чукчей.
-Похуй. Хоть альбиносов. СИСТЕМА.
Помолчали. Приложились к присоленным краешкам кружек.
-И что теперь думаешь делать?
-Сам не знаю. Думаю. И волшебницу терять неохота, и как использовать ситуацию пока не придумал.
-Дааа…
-Везде свои проблемы,- подбил бабки случайно подслушанного мой собеседник, и мы продолжили неторопливый процесс знакомства привередливого организма с но-вой кружечкой далеко не самого вкусного севастопольского пивка.
…А онемевшая бытовка потихоньку меняла обитателей - гитаристы, обнаглевшие собутыльники, неофициальный курсантский суд чести… Пользовался ей и я - фото-лаборатория.
…Сидели на лекциях друзья-товарищи, и подсчитывали - а кто БОЛЬШЕ осчастли-вил собой особ женского полу? Тетрадный листок пестрел цифрами, против них - место, имена, иногда фамилии или прозвища. А чаще всего - звездочки с местом и приблизительной датой итоговой пирровой битвы и количеством сладострастно павших. Что с вами стало, королева грез моих, что с вами стало, мое призрачное счастье? А ничего. Просто вы обрели вечный покой, который вас вряд ли обрадует, на неаккуратно вырванном жеваном листочке в клеточку, как
№163 * Учкуевка, май 72-го,
или:
№№37-43 свадьба такого-то - СЕМЬ штук.
Звездочка - когда джулиано бальзамо уже не помнил, как именно звали ту фею Уг-лекислых прудов. Безымянный солдат любви. Победитель в нашей роте имел не то 253, не то 523 звездочки на фюзеляже, уже не помню точно, и почетные заспинные звания Кошачий Ёбарь и Ёбарь-перехватчик. У некоторых встречи переросли в нечто более серьезное, незаметно подошла пора свадеб, и следующие увлечения.

Есть в штанах у военных заветное место,
Где содержится то, что дороже всего.
Это место - карман, а в нем- фото невесты,
Что в далекой Москве ожидает его.

Стишок из коллекции капитана второго ранга Евгения Карташова, собиравшего вся-ческие стихотворные казусы.
…По традиции училища, каждая севастопольская свадьба игралась с представлени-ем. Костюмы, сценарий у каждого класса были свои, придуманные всем миром, а фабула и персонажи - традиционны училищно. Представление – списание проштра-фившегося разгильдяя с корвета «Вольный ветер» вечно мучиться на шаланде «Зо-лотой хомут» владыкой морей и океанов Нептуном, и его приближенными - Капи-таном корвета, Пиратом (пиратами), Чертом (чертями), Писарем и Русалкой прика-зом по всем мировым водам, вплоть до скупой слезы пiонэра. Костюмы и реквизит тоже делались всем классом, кто что мог. Пригодились и прошлые увлечения - краб на фуражке Капитана был чеканкой, изображавшей сидящего на заднице краба, пьющего из бутылки, высоко поднятой клешнями. Увлечение поэзией вылилось в остроумный стихотворный сценарий. Шлюпари разжились на кафедре морпрактики манилой, сизалем, пенькой, синтетикой, и несколько сампо класс был занят изготов-лением париков, реквизита и костюмов. Капитанский бинокль изображали два скрепленные пузыря из-под шампанского. Роли распределялись среди холостяков, Нептуна играли Вячеслав Новиков и Юськович, Писаря - Паша Грозенок, Капитана - Вова Кольцов, Чертей и Пиратов- Толик Захарчук, Виктор Черный, Сергей Бреди-хин- кого помню... Состав менялся по времени. Перед свадьбой - легкий прогон по знанию слов и ходу представления, собирали по трояку, меняли их в банке на «дол-лары»- огромные увесистые юбилейные металлические рубли, и раздавали каждому. Реквизита было несколько разукрашенных чемоданов «Прощай, Германия», они же - «Мечта оккупанта», также являвшихся и реквизитом. Везли р
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[РУДОМИНСКИЙ Михаил]

Андрюха! Ты как всегда бесподобен!!! А майор был - "Кукулька"...

[Андрей Парсаданов]

"тяни пупульку, тяни!"- сдача подъема переворотом


это не я, это жизнь была такая...


реквизит из системы в город, и знающий народ улыбался - СВАДЬБА.
…Когда настрой и веселье народа на свадьбе приближались к опупею, игроки ти-хонько покидали помещение, гримировались, И… Особенность нашего представле-ния заключалась в том, что у персонажей пауз между словами роли не было, никто не стоял столбом, дожидаясь своей очереди на монолог или реплику, а все отчаянно импровизировали на внутриротные темы, отчего действо приобретало особый, сложный и острый вид, и было неповторимо. Гражданские, сидевшие за столами, зачастую не понимали, над чем же они так безудержно смеются за компанию. Это вам не мусляемое десятилетиями «Кушать подано», «Прийехали-с!» или «Волобуев, вот вам вдуй!». Заканчивалось все словами:

-Мы здесь, друзья, посовещались…
-Продали весла, парус, трос!
-По рундучкам поколупались!
-Неси, Русалочка поднос!

Из ниоткуда волшебно возникал огромный блестящий никелированный поднос. Ру-салкой сначала обносились Нептунова братия - на пустой поднос картинно грохота-ли их доллары, народ приходил в раж и неистовствовал, высыпая на блюдо ВСЮ наличность из карманов и лопатников, под комментарии Русалки и грохоток по бу-мажкам на подносе железных рублей одноклассников, сидящих за столом. Поднос с горой денег ставили перед молодоженами.
В последнем составе мне дали Русалку, до меня ее играл Вова Чесалин. Перед бое-вой раскраской в глубоконижнепортовую Кармэн грамотные девушки (красили по-други одноклассников, угорая в приступах истерики от смеха – уж они-то хорошо знали- КАК красить), наученные богатым опытом, поднесли мне полстаканчика ко-ньячка.

-Здравствуй, Гоги!
-Здравствуй, Гай!
-Как здоровье?
-Наливай!

-Зачем? Мне и так уже очень хорошо,- удивился я.
-Пей, пей. Так надо, сам увидишь.
Если надо, значит, надо, значит, будут цвести сады. Им виднее. На моей голове за-красовался роскошный белокурый нейлоновый парик из каната, короткие черные чулки еле налезли на ноги чуть выше колена, и их приходилось потом постоянно, под хохот зала, подтягивать в исходное, высочайшекаблучные туфли одной из по-дружек подошли как раз по ноге. Набили ватой и присобачили ядовито розовый кружевной лифчик. Я положил в него яблоко, которое потом демонстративно достал оттуда, и схрупал под радостный вой и пьяные аплодисменты зала, и цыгарки со спичками. За спиной уже были крепко на сносях царственный Нептун, с трезубцем, в короне и ластах, щеголеватый развеселый Капитан, пьяные по-настоящему, вдрызг, Черти и Пираты в дранье, хитрожопый жидок-Писарь с огромным чемоданом в наклейках и в канотье- острослов, горький пьяница, циник, ворюга и жульман, одним словом, свой в доску.
-Готов?- отошли в сторону оценить и полюбоваться на свою работу девушки. Суча и притопывая ножонками, приседая, хлопая себя ладошками по бедрам, отворачива-ясь, сгибаясь в рыданиях от смеха, пряча лицо в ладошках, не в силах долго глядеть на труды своих блудливых ручонок, бессильно цепляясь друг за друга, и сползая к полу в приступах спазматического хихиканья, неузнаваемо сводившего лицо и губы судорогой, гримерши согласились между собой: третий сорт - не брак. Таких парок-сизмов девичьего веселья мне не довелось видеть НИКОГДА в жизни. С трудом от-рыдавшись, в отходняковых корчах, хрюкая, икая и всхлипывая, сквозь слезы, весе-ло и единодушно пришли к согласию:
-ГААТТОВА!
И мне дали зеркало… Оттуда на меня настороженно глядела незнакомая, размале-ванная обкурившимися в жвак импрессионистами рроковая загорелая блядища. Мне резко заплохело. Обосраться и не жить - здравствуй, жопа, Новый Год!- самолет летит, колеса стерлися, а мы не ждали вас, а вы приперлися- Николай Иваныч,- дайте жопу на ночь!?!? Стыдоба-то какая… Спрячь под трусами пизду с волосами - выкрадут вместе с трусами… Я дрогнул. Цалавалис бы ешшо, да болит влагалиш-шо.. Нееет… ТАК показаться перед ВСЕМИ?!?! ДА Я…
-Стоп!- резко оборвали мои мысли вдруг озаботившиеся опытные девчушки-распампушки, отбирая у меня зеркало:
-Не готов… Дааббавить!!!
Появились уже знакомые мне пузырь с желто-краснозвездной этикеткой и стакашок. В него хорошо плеснули на донце, я густо испачкал стакан помадой и неожиданно успокоился- где наша пропадала. Пришел КУРАЖ. Успокоились и гримерши.
-Запускай берлагу!
Абстракционистки ласково, во всю ладошку, увесисто шлепнули меня по заднице на удачу, и мы ЗАПУСТИЛИСЬ. В банкетный зал с галдежом ввалилась разухабистая веселая пьяная орава ОТОРВИИБРОСЬ, почтительно мельтешащая вокруг богопо-добного Нептуна, важно шлепавшего по полу огромными ластами.
…Сладострастноприятно и упоительно божественное чувство ОБЩЕГО БЕСПРЕ-ДЕЛЬНОГО ВЛАДЕНИЯ залом. До сих пор. Мы не играли, а ЖИЛИ, в перерывах между репликами безгранично и отчаянно куралеся, вместе и поодиночке. Обыгры-валась вся внутренняя училищная жизнь, непонятная посторонним. Увлеченные представлением зрители тут же становились участниками. Можно было подойти к солидному лысому «свадебному генералу», важно сидящему в обществе представи-тельной супруги с налакированным пергидролевым вавилоном на голове, лихо за-ломить кисловатую духмяную папырроску «Сальвес», достатую из лифчика, нахально сесть к нему на колени, потрепать двоеперстно отвисшую лаперузовскую брылю, дохнуть на ошалевшего мамонта сизым дымком, задушевно, проникновенно и томно предложить:
-Бруннэтик! Уггасститте маддэрай!- оставить на его щеке огромное помадное пятно и демонстративно, с поддевом, засандалить налитый его страшно забеспокоившейся супругой полный фужер винища.
Лица окружающих, «генерала» и супруги - НЕ ПЕРЕДАТЬ. Зал выл, улюлюкал, ре-вел, истерично ржал до слез и судорог, гремя по столу кулаками под жалобный пе-резвон посуды, брызгая слезами и слюной, бешено аплодируя ВСЕМ НАМ, зара-зившись от нас беспредельным куражом, забывая о том КАК все ЭТО выглядит со стороны… Выглядело - ПОТРЯСАЮЩЕ.
…Можно было… Можно было ВСЕ, на что была способна буйная, лишенная пре-град коньячком и куражом, фантазия голландера. Что делали остальные игрули - не помню, хоть убей. Помню ЗАЛ.
…Возвращающихся после представления зал встречал теми же воем, ревом и хохо-том, узнавая персонажи, смачно комментируя особо запомнившиеся игровые мо-менты. К сожалению, игрули выпадали в осадок первыми. Свадьба, для них, как правило, заканчивалась представлением. К концу свадьбы все перепивались в жвак, и она запросто могла закончиться так: пока «енарал» тупо гастеллировал селедку под шубой в своей тарелке (причем цвет его лица был подстать свекле с майонезом, в которую оно упиралось), «мадам енаральша», очевидно, вспомнив молодость, же-манно отдавалась желающим в ночных учкуевских кущах. Впрочем, не она одна, и не только там. Всяко бывало.
Отходняк был ужасен. Остатки помады чувствовались на губах четыре дня.
Справедливости ради скажем, что и свадьбы бывали разные- искристо развеселые как шампанское, и занудно скучные как комсомольское собрание в день дурака.
…Наконец - самое последнее - ВЫПУСКНОЙ АЛЬБОМ. Делался тоже, классом, выбиралась типография, рисунок обложки, фотоателье. Рисовались монтажи, в каж-дом классе свои, обыгрывая личности и ситуации за все пять лет. Увы, диплом и гос по научному коммунизму не давал отдаться процессу беззаветно. Утверждались те-мы и рисунки ВСЕМ классом. Не нравящееся кому-либо - тут же корректировалось. За пять лет было всякое, но ирония была легкой и необидной. НО!!! - три пишем, два в уме… В нашем классе - первый лист - училищные преподаватели, увы далеко не все, и, к сожалению, без фамилий. Потом- «5 лет»; «XXII выпуск»; два листа - свадьбы и представления; губа и караул; «В бане все равны»; учеба; раздача Палы-чем «морковок» в каре, вид сверху; разухабистый «Вольный ветер» с последними холостяками из Интернационального железного летучего смертельного матросского отряда беспощадного полового гнева; «Золотой хомут» с невеселой командой, раз-вешенной любимыми по реям и выброшенными ими же за борт; животрепещущий, нехорошо и долгопомнимый спорт; неуставной отдых; практики; еда, камбуз и бу-фет; «Когда начальственное око на миг оставит нас одних» и «Стучись в любую дверь» с адресами. Один-единственный был без адреса. По своей лени, я сделал СВОЙ альбом не сразу по выпуску, а году в 80-м, благо негативов было море - все пять лет училища я проходил со своим верным «Зорким-С», который аккуратно ло-жился во внутренний нагрудный карман просторной синей робы, как будто там и родился. Такого альбома больше нет ни у кого. И, до знакомства с СВВМИУ.ru и инетом, альбом и конверт с монтажами были почти единственными материальными воспоминаниями о СЕВАСТОПОЛЕ и СИСТЕМЕ.

«…Только где ты, где ты, середина лета?...
В полевых цветах земля…
Неужели все прошло?...»

Вот перечитал и подумал- а ведь наверняка некто глубокосухопутный гражданский приверженец ветхозаветной старины и Орфей царизьма (а сейчас можно не только всё, но и везде), брезгливо приоттопырив губенку, презрительно процедит:
-Дааа… До чего же довели флот коммунисты-суки… Да и автор, похоже, разгильдяй еще тот. А вот раньше… Раньше ТАКОГО не было, и быть не могло в принципе. Поручик Голицын, корнет Оболенский… ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ…
Наградим пышущего богатырским здоровьем мудреца-белобилетника его Евриди-кой? Легко! Пара эпизодов из дореволюционной истории «Высш. воен-мор. ордена Ленина, Краснознаменного, ордена Ушакова училища им. М.В. Фрунзе», на протя-жении всех своих времен, и царского, и советского, и дэмокрратiческого, бывшем высшим учебным заведением для существовавшей в свои времена тн «элиты».
«…качество обучения резко упало. Стали процветать грубость и невежество. телес-ные наказания, порка провинившихся были обычным явлением. … Что касается ко-мандиров рот, то они, «казалось, хвастались друг перед другом, кто из них бесчело-вечнее и безжалостнее сечет кадетов. Каждую субботу… в дежурной комнате целый день вопль не прекращался». Это- 90-е годы XVIII века.
«И все же в памяти воспитанников корпуса оставались не парадные помещения дворца, не гуляния с царем по Петергофу, а боль и унижение пОрок. … Узаконенная система таких наказаний предусматривала сечение трех видов: «келейное», «при ро-те» и «при корпусе». … в корпусной штат включили двух полицмейстеров. Они же приводили в исполнение телесные наказания. …» А это- начало XIX века.
«…дворянские сынки жили затхлой жизнью корпуса. Дисциплина падала. В корпусе участились случаи пьянства, стала процветать картежная игра. … Из увольнения многие кадеты и гардемарины приходили пьяными. Не прекращались азартные игры. … Аресты, запрещение выхода в город, лишение права носить погоны не помогали. …» А это уже- начало века XX.
Вот так. Во-первых, похоже, во все времена воспитанники как ввмузов России (и государств, существовавших на ее землях), так и заведений, соответствовавших им, перманентно и стойко, невзирая на наказания, свято держались завещанного Флоту царем Неадекватом принципа- «не держаться правил яко слепой стены». И если на протяжении столетий, с различными людьми различных социально-имущественных статусов различных социальных систем, несмотря на жесточайшие карательные ме-ры происходит одно и то же- это уже повод для определенных раздумий. Впрочем, не только никому не нужных, но, похоже, даже опасных для самого думальщика.
Во-вторых, чем же отличались баре от крепостных, если и тех, и других запросто секли как сидоровых коз?
В-третьих, если Разины, Пугачевы, Зализняки и Гонты рождались, образно говоря, на конюшне, то не здесь ли, на скамеечке для порки дворян рождались декабристы, с их желанием истребить физически самого венценосца, возможно, как первопричину личного унижения? Шмидт. Интересно, а на какой такой скамеечке родился Саблин. Или Асгардия. Или Нечепоренко.
Ну, и на сладенькое. «… В сентябре 1830 г. царь приехал в корпус разбирать инци-дент, происшедший в гардемаринской роте, которая выразила недовольство плохим питанием. Николай I приказал построить гардемаринов и после площадной брани, адресованной всем, выпалил, что он их не пожалеет, что ему «нужны лбы, а не голо-вы». Тогда из строя вышел гардемарин Большов и заявил, что это он организовал протест в столовой. Царь тут же разжаловал его в матросы, приказал высечь при всех воспитанниках и затем отправить на флот. Из 114 гардемаринов роты 60 были отчислены из корпуса и посланы рядовыми или унтер-офицерами на Кавказ и в ар-мейские полки. …»
Что можно сказать по этому поводу? Интересно было бы посмотреть на Помазанни-ка Божия, простонародно разлагающегося на дерьмо и воду перед своими малолет-ними рабами-рабовладельцами. Интереснее, что Венценосец так круто и безогово-рочно взял сторону воров и казнокрадов, а не обворованных и объеденных. Еще бо-лее интересно- а что еще родится на этой благодатной почве. Такое предсказуемо непредсказуемое.
Нас, конечно же, уже не пороли. Ни «келейно», ни перед системой. Вроде бы, про-шли те времена. Пришли времена нарядов на службу и на работу, основное воспита-тельное воздействие которых, если разобраться, заключалось во вроде бы безобид-ном лишении сна наказуемых. Интересно, что вот так, тоже абсолютно бескровно, простым лишением сна, Органы некоторых стран в большинстве случаев достигали нужного результата. Без замысловатых и малогуманных пыток лучинкой, испански-ми сапожками, пикантной вельей или труднопроизносимой гарроттой. Если у под-следственного не сносило крышу от недосыпа перед расколом до пупа.
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[Иван Лукашенко]

Андрюша, прочитал... Вспомнилось почти всё моё Голландское прошлое - я почти прослезился...Спасибо тебе
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Владимир Рыбальченко]

... увидев мои эмоции, супруга заставила читать вслух... читаю... угораем... не напрасно ждал...

Добавлено спустя 1 минуту 30 секунд:

...не дочитав настоящего, жду будующего...

[Петрович]

Андрей Парсаданов!
Да и опять я под впечатлением от Вашего рассказа.... а за что Вас в Тихас-то отправили, хотя не отвечайте, сам за это же.... а вот Шура Малий, простите . к.1 р. А.Г Малий, как попал в Приморье? А Вы где служили, ведь я, выпустившись в 89 г. и начав службу под руководством Малия и Е.Б. Борисова на ПРЗ-55, не мог не пресекаться с Вами. С уважением, МохоньС.П.

[Андрей Парсаданов]

[Иван Лукашенко]

[Андрей Парсаданов]

если бы молодость знала, если бы старость могла... а вообще, все, даже самое плохое- к лучшему. как ни странно
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[Иван Лукашенко]

[Андрей Парсаданов]

Черная, плотная, гомонящая толпа курсантов примолкла и длинной темной кишкой растянулась по дороге с пирса портопункта Голландия в казармы, уплотняясь на подъеме у первой казармы, напротив морпрактики. Впереди меня шли и тихо бесе-довали о делах своих суетных два командира - щеголеватый кригсмарине каптри Эрайзер, по прозвищу Израиль, и дяровня, одетый во все не по росту, тощенький и мелкий каплей- то ли Сиваков, то ли Меринчик- не помню. Внезапно лязгнули шпингалеты, затрещало-задребезжало открываемое окно третьего этажа первой ка-зармы. Все подняли головы. В желтом прямоугольнике появился черный вальяжный силуэт курсанта. Мне вспомнился Киев, Пионерский парк, балюстрада, старый еврей в пожилом, местамиблестящем черном костюме и такой же велюровой (не путать с фетровой!!!) шляпе на дореволюционном зацарапанном венском стульчике около фанерки с образцами своей работы волшебными ножницами. В течение пары минут он из листика черной бумаги ржавыми золингеновскими маникюрными ножничками вырезал силуэт заказчика, наклеивал на белую бумагу. Потрясали РЕСНИЦЫ и ВОЛОСЫ. Конверт. Деньги. Следующий. Стоила вся музыка от полутора рублей до трояка. Рядом постоянно стояла молчаливая любопытная толпа - зрелище его работы завораживало кажущейся простотой, наглядностью и сходством.
…Силуэт элегантно облокотился на правую руку, рассеянно глядя через плечо на ночную Севастопольскую бухту, на поднимающихся по дороге курсантов, и, после секундного раздумья, начал неторопливо, громко и с огромным чувством собствен-ного достоинством прощаться со своим исключительно богатым внутренним миром, щедро, бескорыстно и абсолютно безнаказанно делясь им с миром внешним. Внут-ренний мир был не только исключительно богат и объемист, но и удивительно ап-течнопахуч пептуссином. Внешний мир на время опупело притих от непрошенного вмешательства изнутри. Народ тормознулся, с интересом задрав головы направо вверх. Даже цикады охренели и заткнулись.
-ТВОЙ…- Израиль ехидненько толканул правым локтем в бок насторожившегося собеседника. Тот, похоже, этого даже и не заметил, принял стойку бздющего офице-ра, заверещав срывающимся псевдокомандирским голосом:
-Товарищ курсант!!! Товарищ курсант!!!
Курсанты реагировали иначе.
-Во дает…
-Эк его разбирает…
-Силен, брродяга!
-А ведь наверняка, так хорошо начиналось…
- «Абу Симбел»...
-Это же скокка надо было впустую сожрать, мать моя женщина…
-А почему не «Ром Негро»? «Мартель»? ОС «Дагестан»? «Биомицин»? Буряковоч-ка? Наконец, «Тройничок»? «Сакта»?
-Ну, «Сакту» с «Тройничком» на конец использовать не советую. Щипать будет. Лучше на лицо.
-Ха-ха-ха-ха-ха…
-Почему «Абу»?- печальный личный опыт, дружище Щырлинц, печальный опыт. Похабель ебипетская. Бальзам, мама его дышит.
-Хе-хе-хе-хе-хе….
-Сколько бабок - коту в задницу…
-Почему сразу бабки в задницу… может, его угощали? Любящая девушка - приезжай ко мне на БАМ, я тебе меж рельсов дам. Друзья-товарищи. На хвост упал. Семейный праздник.
-Тады ой - на дурняк и уксус сладкий, и хлорка - творожок…
Силуэт товарища курсанта, поглощенный химизмом своего интимного процесса, не обращал ни на кого ни малейшего внимания. Содержимое трудно расставалось с негостеприимным хозяином, пахуче, громко и горько жалуясь окружающему миру на вопиющую несправедливость, отстаивая свое законное право распрощаться с ор-ганизмом по полной схеме естественным путем, обиженно и звучно ляская о равно-душный, видавший и не такое серый асфальт, но владелец ЖКТ был настроен реши-тельно. Здесь вам не равнина, здесь климат иной. Покончив с экзорцизмом, силуэт выпрямился, солидно, по-купечески, округло вытер рот наружной стороной сгиба между большим и указательным пальцами правой ладошки, стряхнул ненужное в заоконье, потянулся, и не торопясь, не обращая ни малейшего внимания на настоя-тельные призывы командира из подоконной темноты классифицироваться и пооб-щаться, гордо удалился вглубь роты. Мелким офицером пульнули из рогатки, и он, придерживая дучкообразную фуражку, несолидно, вприпрыжку поскакал в казарму, продолжая мелким козлетоном так же безответно взывать уже к пустому желтому окну:
-Товарищ курсант! Товарищ курсант!
Толпа оценивала его командирские шансы невысоко:
-Ща, держи карман шире!
-Ну вот, так он тебя, родного, и ждет, сдаться.
-Москва-Воронеж - хрен догонишь…
-Ищи ветра в поле…- наконец сошлись во мнении грамотные зрители относительно шансов незадачливого дворника на поимку ротного зорро.
-А вдруг?
-Отравился колбасой.
-А запашок?
-С ужина держу ватку с одеколоном на больном зубе, от боли голова кругом, ничего не соображаю.
-И суровый командир-единоначальник, просоленный нордовыми ветрами Мирового океана, сделав шершавые от корабельного гидролизного шила и общения с вышеси-дящими занозистыми от старости задницами, губки дудочкой, малиново вызванивая орденами и медалями «Спят усталые игрушки» и «Встречный марш» одновременно, бережно отнесет на руках незадачливого пьяницу, мудака, блудодея и обжору в ко-ечку, матерински расцелует страдальца в краснопрыщеватые булки и нежно подо-ткнет простынку под матрас, напевая «баю-бай…», да?
-Спи дитя мое родное, Бог твой сон хранит,
Твоя мама-машинистка по ночам не спит,
Брат ее убит в Кронштадте,
Мальчик молодой…
-Думай, дурак, что треплешь.
-А я чё? Я ничё. Военная песня.
-Ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха….
-Нет, провинившийся и чистосердечно раскаявшийся товарищ курсант, со слезами на глазах, будет покорно и робко ждать комроты, охреневшего от счастья ближнего, у столика дневального буквой зю без вазелина, с табличкой на спине- надругайтесь, тащь командир, надо мной, самоходчиком, обжорой и пьяницей, да не просто так, а зверски, через Попенкакен в Роттикдам!
-Потомству в пример!
-Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха:
«Пися в писю- хорошо. А пися в попу - плохо?»
-Хе-хе-хе-хе-хе…
-А вот проявить заботу о заболевшем подчиненном командир ОБЯЗАН. По уставу.
-Ну да. Бляшку почистить. Асидолом. Шнурки погладить.
-Да и прилавливать своего - себе дороже. На заметку - возьмет. При случае, вдует по самые помидоры за все, гамузом.
-Мне отец рассказывал, что в Либаве, в начале 50-х, моряк, в любом состоянии иду-щий В ЧАСТЬ, пьяным не считался. Лежащий головой в направлении части в ко-мендатуру не забирался.
-Кабриолэт-човнык, «елекстрический фонарик на оглобельках», почетная грамота, фотография поцелуя коленопреклоненного командира части марсофлота в ту же ка-зенную часть, но уже через чорние бруки, под знаменем части, американское граж-данство и внеочередной отпуск на Таити с благодарственным письмом в Пентагон!
-И бесплатная путевка. В Сибирь.
-Ну, зачем выдрыгиваться. Грамоту, конечно, не давали, но и жопу на фашистский крест не рвали.
-Бедарева на них не было. Голуба. Миноранского…
-Мдааа… Легендарный Севастополь… Слыхивал я флотских долгожителей о ко-мендантской службе тридцатых в Севастополе. Тех же щей пожиже влей. Эпопеи с памятником Ленину и командующим округом Якиром чего стоят… Комендант, гроза Севастополя, в окошко своего кабинета от Якира сигал, после того, как сдуру круто прилюдно прихватил командующего УВО на Приморском, а тот его, как зай-ца, гнал его от бульвара до комендатуры... Да и до революции - дед рассказывал, что у входа на Приморский табличка висела: собакам и нижним чинам вход воспрещен. Комендатура бдила. В зубы получить от патруля - запросто, что в лужу перднуть. И не только от господ офицеров. Кто сейчас помнит «зубочистку»? Традиции…
-А кем он у тебя служил до революции?
-Не Колчаком, естессно… КондуктОром на «Святом ПантелЕймоне», после воз-вращения парохода от румын.
-Йяаа к мамменьке рроднай, с пасследним прриветом,
Кандуктаррр, нажжми на ттормозааа…
-Загибаешь. ЧФ, во времена Якира и УВО, был единственным флотом, не входив-шим в состав округа. Следовательно, и комендант Якиру не подчинялся.
-Не знаю, но рассказывал не трепач, и этот случай припомнили многие за столом.
-Интересно, а кто назначает коменданта и кому он подчинен?
-Мутный вопрос и неопределенный, даже в уставе. Назначается не понять кем, под-чинение «в части касающейся». Ему же подчинены губа, и, смейтесь- ОРКЕСТР!
- А комендантский взвод?
-Вообще-то- должен коменданту. По логике. Но ты меня смутил. Надо будет по-смотреть.
-И откуда только ТАКИХ в комендатуру подбирают?...
-Вот именно, что ПОДБИРАЮТ. По внутренней склонности исполнять свои обя-занности в мирное, а особенно - в военное время.
-И какие это такие особые обязанности?
-Думай, Вася, думай. Мальков и Каплан. Блохин. Читай про обязанности комен-дантского взвода при военачальниках от Мехлиса до Власова и после… Чем зани-малась комендантская служба Севастополя при восстании на «Очакове». Во время осады.
-А где читать-то?
-Ну, тты трудный… В кабзде. Начни с «Сотрудника ЧК».
-Эх, мне бы ваши заботы… Нашли о чем спорить. Устав и днем задрал по самые помидоры… грамотеи хреновы… вот пожрать бы сейчас, ребята, это дааа…
-А не заплохеет, как корешу в окошке?
-Проснулся. На ночь - вредно.
-А мне - пОхеру, что вредно, мне кушать хочется…
-Титьку будешь?
-Пашшел ты…
-Уже там и ножки свесил.
-Хе-хе-хе-хе-хе…
-А покурить апасля приема пишшы? Хуй, завернутый в газетку, заменяет сигаретку.
-Ха-ха-ха-ха-ха…
-Нехорошие вы, ребята…
-Будь проще. Не бери в голову. Скоро завтрак.
…Распахнутое настежь желтое окно казармы равнодушно безмолствовало - ни тор-жествующих победных, ни жалисных предсмертных кликов. Валькирии не летали. Капитан третьего ранга Эрайзер задумчиво вздохнул, толпа устало примолкла о сво-ем, цикады опомнились и зазудели с удвоенной силой, наверстывая упущенное, ис-точник аптечного амбрэ окончательно смирился со своей участью отверженного, расслабился на асфальте и слегка приподутих. Движение возобновилось. Негустая курсантская речушка поднималась по дороге, расслаивалась на жидкие ручейки, и химерические утробы босховских казарм, подобно гоголевскому Пацюку, в две су-мрачно оскаленные пасти подъездов безразлично, ненасытно и беззвучно глотали черные вареники курсантов. Увольнение закончилось.


хэппи ню йир, товарищи!!!!
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[Иван Лукашенко]

[Андрей Парсаданов]

что поделаешь, Ваня... откуда в жопе пластилину взяться?!
_________________
Когда я служил под знаменами герцога КУМ-БЕР-ЛЕН-СКА-ВА!!!

[Бойко Владимир 81]

[Иван Лукашенко]