СВВМИУ.ru

[гарри]

Повесть “Кто видел в море корабли” и ее автор

Автор повести, Немо Игорь Алексеевич, инженер – механик флота, полтора десятка лет служил на атомных подводных лодках первого поколения, что обусловило, на мой взгляд, не только абсолютную достоверность технических тонкостей деятельности электромеханической боевой части, службы и плавания на атомных кораблях, отчасти психологии современного специфического воина – подводника, но и бытовых эпизодов жизни типичной военно-морской семьи. В повести описывается деятельность механиков атомных кораблей, что не часто можно встретить в художественной маринистике, где главные герои это обычно судоводители. И это привлекает. В своеобразном стиле и с неизбежным флотским юмором описаны взаимоотношения персонажей тех далеких времен в Заполярных гарнизонах. Та, не всегда адекватно воспринимаемая в настоящее время, атмосфера взаимоотношений, долга и ответственности, отображенная в повести “Кто видел в море корабли…”, соответствует реальной действительности при всей своей сложности и неоднозначности. Тем не менее, несмотря на негативные события, описанные в повести, это было самое счастливое время нашей боевой молодости.
И до сегодняшнего дня время, проведенное в Заполярье, занимает большую долю в наших воспоминаниях.
Узнал немало прототипов героев, как положительных, так и отрицательных, знакомых по совместной службе на атомных подводных лодках Краснознаменного Северного флота. Считаю, что книга написана без прикрас и излишней романтики, но с реальным негативом некоторых сторон службы на флоте в том отрезке времени. Тем не менее, за ироничным изложением отдельных сторон службы и быта подводников, иногда печальным или саркастическим юмором повседневности, нельзя не заметить героику этой сугубо мужской профессии… Думаю, повесть будет интересна не только подводникам, но, и читателям не морякам. Спасибо автору от североморцев.

Командир БЧ-5 АПЛ К-452, зам. Главного механика ВМФ СССР и РФ 1989-1992гг капитан 1 ранга - инженер Николай Гонцарюк

г. Москва

Моим товарищам по прочному корпусу- механикам посвящаю

Автор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


ЭКИПАЖ

Командир, Леонид Васильевич Марков

Капитанъ имеетъ почтенъ быть на своемъ корабле
яко Губернаторъ или Комендантъ въ крепости и
долженъ пещися, чтобы корабль, которой ему по-
рученъ будетъ въ команду, праведно и порядочно
поступать по указомъ следующимъ, или вновь дан
нымъ указамъ и инструкциямъ нимало отдаляяся
отъ оныхъ, ни для какой причины, ниже для како
го ретексту. Чего ради вверяется его искусству и
верности повелевать своими офицерами и про -
чими того корабля служителями
/Уставъ морской Петра перваго 1720г.
Книга третья. Глава первая/

Командир атомной подводной лодки с крылатыми ракетами капитан 1 ранга Леонид Васильевич Марков, в бытность свою помощником командира прозванный “задумчивым”, ломал голову - как уберечь от списания с корабля своего химика капитан - лейтенанта Сашку Крапивина. Санек, будучи изрядно во хмелю, учинил вечером на ПКЗ* пожарную тревогу, обидевшись на товарищей, не пустивших его в каюту командира БЧ-2 Бориса Цыбешко на вечеринку. Химик решил замочить обидчиков, размотал пожарный шланг, и, приставив ствол к филенке двери каюты, где заседала компания, дал воду.
Напор воды был хороший, мокрый с головы до пят Крапивин безуспешно боролся с вырывающимся из рук шлангом, каюта превратилась в душевую, а по коридору потекла река.
За этим увлекательным занятием его и застал дежурный по дивизии, капитан 1 ранга Сажин, от которого сведения о недостойном поведении химика стали достоянием командира дивизии Караваева… И теперь командир, Леонид Васильевич Марков, должен был идти объясняться… "Задумчивый" - Марков на любой вопрос подчиненных вначале надувал щеки и, глубоко затягиваясь “Беломором”, продолжительно молчал.
- Леонид Васильевич, ну так – как? – “задумчивый”, очнувшись, отвечал, но не сразу, а – через минуту - задумчиво. Но в новом экипаже, куда был назначен после академии, неожиданно получил прозвище “фараон”.
- Леня, - встретил Маркова в своей каюте командир дивизии, - до каких пор у тебя в экипаже будет этот бардак? Вчера кто-то из твоих орлов выбросил тару из иллюминатора и верхнему вахтенному на твоей же лодке пришлось прятаться за рубкой, чтобы не попасть под этот обстрел. И где только они бутылки берут при нашем-то здесь сухом законе? Сегодня твой химик устроил пожарную тревогу и залил… Ну, ты-ы-ы… У меня слов нет, одни выражения… Вы меня доведете, – бушевал Караваев и лицо его полыхнуло вишневым цветом, - или я разгоню вашу шарагу, или меня снимут с должности! Ты думаешь особистам не доложили о ваших художествах? Все уже в курсе…Так, все, Марков! Пиши представление на этого…, Малинина, или, как его там – Клубникина, на списание, пусть идет в тыл собакам хвосты закручивать. У тебя экипаж или лечебно-трудовой профилакторий для алкашей?
- Женя, ну ты не свирепствуй, - вступился за виноватого Крапивина Марков, - где я cегодня возьму грамотного химика, нам скоро в море… Сам знаешь. Мы же…
- А мне плевать, где ты будешь брать, но превращать дивизию в сборище… этих, как его… Не позволю! - орал Караваев и грохнул пудовым кулаком по пластиковому столу. Стаканы в штормовке звякнули. Командир Марков и комдив Караваев раньше служили вместе, но тогда Леонид Васильевич был должностью выше. После долгих лет служения отечеству порознь, назначены в новую дивизию, где пока две подводные лодки последнего проекта. Теперь все оказалось наоборот, поскольку Марков - командир корабля, а Караваев - командир дивизии, и, следовательно, непосредственный ему начальник. Леонид Василевич с трудом переносил служебные метаморфозы и споры были неизбежны. Один на один и на повышенных тонах.
- Женя, но это же молодые ребята, что ты от них хочешь? Чтобы они сидели по каютам и перечитывали «Анну Каренину» и лили слезы об ее несчастной судьбе? – не сдавался Марков, - да этим…, молодцам, нужна живая Анна Каренина и в своей постели…, а не в книжке. А коли ее нет, вот и бурлят в них… Ты - как с Луны… Вспомни себя в эти годы! Забыл, как на практике в Лиепае, попал на гауптвахту по пьяному делу, вырвал в камере батарею отопления, протаранил двери и сбежал вместе с железякой, а за тобой гналась вся комендатура? Забыл? А как выпрыгивал со второго этажа на клумбу из женского общежития в Обнинске тоже забыл? – комдив засопел, выпуская пары, но не найдя возражений, достал из шкафа бутылку коньяка, два стакана и лимон.
- Ладно, Леня. – сдулся Караваев, - хрен с тобой и с твоим Крапивиным. Но… это уже в последний раз, - и, нарезав лимон, разлил по стаканам коньяк.
- И где ты только бутылки берешь при нашем-то здесь сухом законе? – ехидно заметил Марков, придвигаясь к столу. Компромисс был достигнут и, как почти всегда, спор закончился хорошей выпивкой с воспоминаниями о молодых годах, не утяжеленных еще большими звездами на погонах. Ну - как на флоте. Корабельный химик был спасен от перспективы позорного закручивания хвостов собакам на бербазе и остался в экипаже. Специалист хороший и “овчинка стоит того”, чтобы за него заступиться, хотя, если честно сказать, мерзавец он… с пожарным шлангом.


Капитан 3 ранга Андрей Шарый


Должны быть во всякой эскадре по одному фискалу,
а во флоте одинъ оберъ фискалъ. Ихъ должность есть
смотреть во всехъ должностяхъ за офицерами и
доносить…
/Уставъ Морской Петра перваго. 1720 г Книга
Первая Глава осмая. О фискалахъ /
“ В. Шарого… обвиненного по ст.58-11, 58-1-а ...”
/ Из протокола ОСО* при НКВД 1940г/

Осталась пара отпускных дней. Экипаж собрался в городке, кто с семьей, кто без... Еще два дня отдыха. Приятно встретить своих после долгого отпуска. Свои!
С нашего экипажа! А экипаж – семья!
Андрея Шарого жена отправила в магазин за картошкой с списком всего остального необходимого в хозяйстве.
А навстречу - Павлик Могилевич, командир БЧ-4 - связист, за ним Вася Анисин, командир корабельных электриков. Вот это встреча, и как кстати… А то – какая-то картошка…
Анисин в лейтенантах много работал и угольная пыль от щеток электромоторов въедалась в его лицо и руки, за что и получил прозвище „черный Анис”. Он очень старался соответствовать, его старание было замечено и механик Малых стал его прикрывать от придирок и наставлять. Наставничество, кто помнит, тогда было в моде. Дело пошло, было бы желание, а оно у молодого было и по протекции механика он даже пошел на повышение. Только с внешним видом никак не получалось – так и остался „черным Анисом”.
Могилевич и “Анис” без жен, а три моряка в свободное от службы время на берегу – предлог для приятного времяпровождения... Картошку добросовестно приобрели, и начали с квартиры Анисина, пошли по кругу, через Могилевича к Шарому. Жена Настя кормила ребенка и обещала вмиг накрыть, как только…
- Погодите, ребята, накормлю малого и набросаю вам на стол..., - но ребята ждать не стали, собрали на кухне все, что было под рукой, и беседа продолжалась.
... Вскоре Могилевич выпал из обращения и вздремнул над салатом. Вася слушал Андрея, но, казалось, думал о чем - то своем. Затем как-то невпопад, прервав Шарого на полуслове, вдруг заявил, криво улыбаясь:
- Вы знаете, Андрей Викторович, а ведь я на вас писал…, - его что-то мучило, наверное в каком-то порыве он хотел выговориться и облегчить душу.
- Куда писал? - не понял Андрей. - Что писал?
- Ну что вы? Не знаете куда пишут? – Анис смотрел на Шарого большими, преданными и грустными коровьими глазами.
- Что-о-о? Туда? В особый отдел? - Вася кивнул.
- Ты что – стукач, и как ты залетел туда? Что же ты там намарал, мерзавец? – взорвался Андрей, наклоняясь к Анисину, - Вася, косясь на спящего Могилевича, уточнил, видимо, посчитав удачной шуткой:
- Ну-у-у! Лет на пятнадцать хватит! – и криво усмехнулся. Пьяная неудержимая ярость захлестнула Андрея. Он, не поняв шальной откровенности товарища, махнул рукой и со стола полетела посуда - рюмки, тарелки, бутылки.
По стене потекли винные ручьи и повисли капустные листья салата.
- Во-о-он! – заорал он. – Вон, мразь такая…, паршивец…,- Андрей вспомнил деда, кадрового офицера царской армии, прошедшего две войны и умершего в тюрьме НКВД по доносу за год до Великой отечественной…
В открытой двери стояла пунцовая Настя:
- Андрей, что с тобой, как тебе не стыдно, с гостями...
- Молчи, не твое дело! А ты – убирайся! Мы еще посмотрим, чья правда будет! – Андрей наклонился к “Анису” и что-то шепнул ему на ухо. Они сам не миог вспомнить потом – что именно, но василий вдруг побледнел, даже как будто протрезвел и спешно стал собираться. Пашка поднял голову и, пьяно улыбаясь, предложил:
- А давайте еще выпьем! – и снова упал в тарелку.
“Анис” затарахтел длинными ногами по лестнице, а Андрей кричал ему вслед:
- Ах, они, мерзавцы! Я не за страх, а за совесть, а они...! Негодяи! Я - в море, а они доносы пишут. Просрали уже 41-й год со всей своей писаниной. Какой же я дурак! –он метался по квартире, а жена пыталась его успокоить.
Пьяного Могилевича уложили на диван. Он сопротивлялся и хотел уйти домой, но Шарая легко смяла Павлика:
- Куда домой? У тебя что? Дом есть? Ложись, горе луковое, пить меньше надо!
- А ты, бессовестный, - отругала она Андрея, - завтра же извинись перед Василием!
- Да ты знаешь, что он мне сказал? - и Шарый рассказал взволнованно и бессвязно.
- Как это!?? - ужаснулась Настя и лицо ее покрылось пятнами, - Неужели… Почему? А может он…, вот тебе и и ваша флотская дружба!
- Ты нашу флотскую дружбу не трожь, не твоего ума это дело, - вновь обозлился, Андрей, - здесь совсем другое…
На службе Анисин прятал глаза, но долго допытывался – слышал ли что-нибудь из этого разговора Могилевич. Но Шарый и сам делал вид будто ничего не помнит. Однако Вася не поверил, и, когда среди офицеров возникал разговор на политические темы и споры – сколько еще звезд повесит себе грудь Леонид Ильич Брежнев, деликатно выходил из каюты.


*ПКЗ – аббревиатура - плавучая казарма
**ОСО – особое совещание при НКВД СССР( и далее- примеч. авт.)


Настя

Какие песни пел я ей про Север дальний…
/ Владимир Высоцкий/

Да уж пел. И такая получалась красочная картина с северным сиянием, синими сопками, дикой природой, что хотелось романтики немедленно. Уже. Но Андрей все не вызывал и не вызывал. Мало того – и писал редко. Настя обвиняла мужа в невнимании и недостаточной настойчивости в оформлении пропуска. Наконец, ее вызвали и она улетела от мамы с папой на Север из цветущего мая южного города. Действительность настолько не совпала с нарисованной в воображении картиной чудесного, овеянного романтикой, Заполярья, что, ухнув в английских туфлях в месиво грязной снежной жижи прямо с трапа самолета и получив в лицо колючий весенний заряд, ей немедленно захотелось обратно.
Настроение совсем упало, когда она не увидела среди встречающих мужа. Вместо него ее чемодан подхватил какой-то небритый офицер в мятой шинели и затерханной фуражке, видимо, вычислив ее по описанию Андрея.
- Я - Крапивин, мы с Андреем на одной лодке, - скороговоркой представился он.
- А где Шарый, почему он не встречает? - Настя вырвала чемодан и направилась обратно к самолету.
- Да не может он встретить. Он на корабле…, ну - в море. А я здесь в командировке и Андрей попросил… Послушайте, куда вы рветесь? Этот самолет сегодня уже никуда не полетит, перестаньте валять дурака! - Крапивин тянул чемодан на себя.
- Мог бы и отпроситься. Я ему все-таки жена, а не какая-нибудь подружка, чтобы…, - и злые слезы брызнули из глаз, смывая с ресниц, наведенную перед посадкой самолета, тушь.
- Андрей приедет завтра. Идемте со мной, я снял для вас номер в гостинице, - барышне пришлось подчиниться. Она тогда не знала, как много, как часто и с какими обстоятельствами ей еще придется мириться.
Утром приехал Андрей. В такой же, как и у Крапивина, мятой шинели и картузе, в котором с трудом можно было опознать военно-морскую фуражку. Это уродство, ввиду его чрезвычайно малого размера, чудом держалось на лохматой голове мужа. Короче, от внешнего вида того блестящего флотского офицера, которого она полгода назад окольцевала в старинном городе Ленинграде - Санкт-Петербурге, где они познакомились, не осталось практически ничего.
- Что за вид? Андрей…
- Да я... с корабля. Мы только что пришли с моря, а я так спешил, чтобы не опоздать на попутную фуру, что схватил фуражку и шинель первые попавшиеся. Ну вот и… вид.
- А пропуск есть? – пропуска, конечно, не было. Канцелярия…
- Пропуска нет, но мы как-нибудь… Надо идти в порт, там через час в нашу базу отходит “ Санта Мария”. Тьфу… Ты же не знаешь… это “Кировобад”. “Сантой” его обозвали за то, что он ходит в наши неизведанные края. Америку открывает…
- А где мы будем жить?
- Да тут один… сослуживец, отправил жену рожать в Ленинград и отдал квартиру. Однокомнатную. Правда, она тоже не его, но это неважно.
- Как это… отдал? Что значит неважно? Как понимать - не его? Кто в наше время отдает свои квартиры незнакомым людям? Ты меня обманываешь, это какие-то небылицы!
- Ты не понимаешь, здесь все совсем по-другому…, - но Настя так и не поняла и они поссорились.. На “Санту Марию” Андрей посадил жену c кормы через борт, минуя трап и патруль, который проверял документы. А что было делать? Не бросать же ее здесь одну. И на корабль возвращаться надо. Доисторический пароходик, отвалив от причала, пыхтел из своих последних лошадиных сил, с трудом разрезая натруженным форштевнем неровную поверхность Баренцева моря. Всего-то шесть часов с копейками. Хорошо еще, что не болтало. Другой путь был возможен только на перекладных, с попутными грузами. Окружающий пейзаж с серыми свинцовыми волнами, низким лохматым небом и полоской ничем не впечатляющего берега с пятнами еще нерастаявшего снега, не располагал к романтике. На причале, в базе, куда пришвартовался “Кировобад”, ожидал патруль, опять для проверки документов.
- А пропуск где? – где, где… В Караганде…, - Шарый вручил старшему наряда, бравому старшине с пистолетом на ремне, бутылку водки с Большой земли и, предъявив паспорт Насти и свое удостоверение, где значилось, что они женаты, сошел на берег.
Каменистые серые сопки, покрытые клочьями снега, быстро бегущие низкие черные облака, надпись на отвесной скале “Помни войну!”, темные силуэты каких-то кораблей на соседнем причале, предстали перед Настей во всем своем суровом и загадочном виде. Она поежилась и смахнула слезу. Толи от ветра, толи от северных впечатлений после цветущих вишневых садов родного южного города с мамой. Утром, часов в 6, когда они еще спали в оставленном Шарому жилье, какие-то люди, отперев дверь квартиры своим ключом, пыхтя, втащили диван и, извинившись за ранний визит, торопливо удалились.
- Брали взаймы, - объяснили они, - а сейчас срочно убываем, потому и потревожили вас…, - назавтра приехал Крапивин. Он со своей Натальей пришел к Шарым в гости и жены немедленно подружились. На другой день мужья снова ушли в море. Андрей долго вырывался из цепких рук молодой супруги, которой страшно было оставаться в этом незнакомом военном поселке, состоящем всего-то из несколько домов.

Наталья

Я готова на жизнь гарнизонную,
Лишь бы быть только рядом с тобой.
И молюсь я ночами бессонными,
Чтоб не стать офицерской вдовой…
/ А. Резникова Офицерские жены./

А на Крапивина жена свалилась… с неба. Наталья прилетела на Север из Краснодара экспромтом. Сашка служил тогда химиком на лодке командира Сажина и при освоении новой техники на корабле случился пожар. Крапивин проявил мужество и смекалку при ликвидации, но вместе с ликвидаторами, членами экипажа, получил сравнительно легкое отравление угарным газом и коллективно угодил в специальное отделение госпиталя – для подводников атомных подводных лодок. Наталья была его юношеской курсантской любовью, случившейся в отпуске, когда он, приглашенный однокурсником, приехал в Краснодар. Студентка строительного института ухаживания приняла тогда всерьез, но курсант уехал и писал редко. Однако в душу запал, как потом оказалось, прочно. По окончании института Наталья неожиданно вышла замуж за настойчивого сокурсника:
- Зачем тебе, Ната, моряк? Моряк, Наташа, это несерьезно, - и убедил. Но вот сосед, однокашник Крапивина, приехав в отпуск, невзначай сообщил, что герой - подводник Крапивин, проявивший мужество и отвагу при аварии на корабле, лежит в госпитале.
- И, между прочим, еще холостой, - провокационно заявил однокашник. Наталья взяла билет на самолет и улетела на Север, сама удивляясь своей неожиданной решимости... На одном дыхании. С одной мыслью – он же там один, он же сирота и… в госпитале. С КПП позвонили Крапивину в часть:
- Товарищ лейтенант, к вам приехала жена, - сообщили ему.
- Какая, к черту жена, я холостой! – Сашка подумал, что кто-то хохмит.
- Говорит, что жена, приезжайте сюда, а то мы не знаем, что с ней делать, - пришлось ехать.
– Которая же из них, - размышлял он по дороге, вспоминая все свои похождения. Он думал, что это какая-то ошибка, но увидев Наталью, понял все.
- Саш! Я приехала…, - лепетала она, даже не вытирая льющихся от смущения слез, - возьми меня в жены, я без тебя не могу. Жить не могу. Правда... Как же ты здесь один, без меня? Не возьмешь – уеду… Но…
- Подожди, но ты же…, - он хотел сказать – замужем, но остановился. Она была уже здесь и это - факт.
- Беру, - решительно заявил он и сердце забилось быстрее... От неожиданности, от радости, или…? Да кто его знает…, - развод и новый брак оформили уже потом. Нашелся в экипаже добрый человек – Тимофей Лисицын, который и предоставил молодым свою пустующую квар -
тиру, пока его Катерина рожала в Пскове очередного отпрыска – третьего по счету. Потом, правда, этот мерзавец долго приставал к Крапивину с вопросами:
- Ну, как, Сашок? Какие впечатления? - и было не совсем ясно - от его распрекрасной квартиры или от крапивиной невесты. Пока Сашка не послал его…

Связист Паша Могилевич

Жид проклятый, чтоб ты пропал...
/ Жена – мужу... /

Пашка женился еще на четвертом курсе училища связи им.Попова. Могилевич попал в училище и на флот во времена оттепели, когда временно пятая графа не влияла на карьеру. К выпуску Могилевича из училища Жанна родила дочку. Его направили на Северный флот на лодку, а она осталась с дитем на Большой земле….
У родителей в городке под Ленинградом хорошая квартира, чего ехать на Крайний Север и ждать там мужа с моря, когда дома с мамой так хорошо – и поможет и подскажет. Приезд семьи оттягивался много лет и острота бессемейной жизни временами притуплялась кратковременными /недельки на две/ наездами Жанки без детей на Север, случайными связями с женщинами при стоянках корабля в цивилизованных базах и употреблением спиртных напитков в свободное от службы время... Со временем такой уклад жизни укоренился, хотя Пашка порою и бунтовал. Сначала дети были поочередно маленькими, а Север, суровый и
холодный, не очень подходил по климату и условиям. Затем дети стали один за другим болеть и переезд откладывался. Потом стала прихварывать и сама Жанна. Северных денег, которые высылал Могилевич, вполне хватало и на прожитье с детьми на Большой земле, и на наряды, и на девичники, которые она устраивала... Городской быт устоялся, работать не было нужды, и со временем ехать на Север совсем расхотелось. Только на побывку, чтобы ублажить добытчика Павлика, когда корабль у стенки и у него есть возможность сойти на берег... Жанна приобрела повадки приходящей жены, а на Большой земле у нее сложился круг подруг и ... знакомых и вскоре ездить на побывку ей стало тоже в тягость... Могилевич страдал, неумеренно напиваясь иногда в свободное время, чтобы погасить в себе тягу к дому, к детям, к жене..., да и просто к женщине... В очередной ее приезд он здорово набрался в гостях у друзей, да и она от него не отстала. Накопившаяся тоска бурно вырвалась из него обвинениями супруги в том, что... „ ей там неплохо живется, что детей она сюда не возит и он их не видит, сама бывает редко, что ее сюда к нему не тянет и наверное у нее там кто-то есть...” И много - много чего еще, но и этого хватило, чтобы „боевая подруга” взъярилась и выдала „на-гора” свое неудовольствие тем, что ...”ездить ей сюда раз в три месяца надоело, ублажать его набрыдло и что таких, как он – пятак пучок в базарный день, не нужен он ей, жид пархатый, и вообще – пошел на хрен, завтра уезжаю!”
Пашка сорвал со стены хозяйский кортик, супруга завизжала от страха, но он в исступлении стал рубить клинком собственную руку и кровь, брызнувшая фонтаном, залила Жанку, друзей, обои на стенах, стол с недоеденным и недопитым. Он рубил и кричал:
- А-а-а! Пропади оно все пропадом! Такая жизнь долбаная... такое все... К едреней матери всех и вся... Уматывай отсюда, шлюха! Уматывай! Чтобы духу твоего здесь не было!
- А-а-а, - визжала супруга, - убиваю-ю-ют! – опомнившиеся друзья навалились на него, повалили, отняли оружие и, наложив на руку жгут, вызвали ”скорую”. Об инциденте доложили, куда следует... Вот именно – туда... А как вы догадались? Связист имеет допуск к секретам по форме номер один и по всем правилам должен быть выдержанным и морально устойчивым воином. А здесь налицо… сами понимаете.
Каким-то чудом допуск сохранили и ссылки в тму-таракань удалось избежать. С семьей эта бодяга тянулась еще долго, разводы тогда были не в моде, да и дети...


Среда обитания. Первый командир

Бытие определяет сознание
/ К. Маркс К критике политической экономии/

Плавучая казарма финской постройки. Плавучее средство, похожее на речной теплоход, что ходит по Волге, с довольно комфортабельным внутренним устройством для проживания 2-х, 3-х экипажей подводных лодок, одно-двух-четырехместными каютами для
офицеров и мичманов и просторными кубриками для матросов. Даже финская баня есть на двух палубах. Пока было новое и еще не переломали, все было в диковинку – пластик, шелковые занавески на койках и иллюминаторах, бра у изголовья, уютные диванчики в каютах, сухие бани с автоматикой и все это вместе взятое иностранное чудо создавало впечатление комфорта и достатка. И жили экипажи в плавучих казармах, ПКЗ, вполне чувствуя себя как дома, пока в жилом поселке отстраивались квартиры для семей. В городке квартиры имели только первый командир Харченко, заместитель по политической части Пахомыч, старпом Коваль и механик Малых. Но командир жил, как и все бесквартирные, в казарме, потому что семья в Питере. Харченко участник войны и относился к своим офицерам в экипаже совсем по – отцовски - и по возрасту и по опыту жизни. Из фронтовиков еще Пахомыч - Арнольд Пахомович Черновский, воевавший в морской пехоте. Экипаж осваивал новую технику – подводный атомный ракетоносец.
Время расписано до позднего вечера и почти без выходных. После 21-го часа, если не в море, офицеры по каютам и на ключ, потому что развлекался каждый, как мог. Кто-то продолжал изучать материальную часть и совершенствовать боевое мастерство теоретически, как ракетчик капитан-лейтенант Цыбешко. Борис говорил:
- У меня на первом месте – служба, на втором – здоровье, на третьем – все остальное! – по вечерам листал свои хитрые схемы и запивал учебу настоями каких- то трав, которые запаривал себе в банках.
- Для здоровья, - приговаривал он, но секреты своих снадобий не раскрывал даже корабельному доктору Николаю Ивановичу Ревеге. Кто-то расписывал пульку в преферанс, а кто-то с нехитрой закуской от интенданта разливал спирт по граненым стаканам, чокаясь „камушком”, чтобы в округе не было слышно стеклянного звона. Знаете, как “камушком”? Берете стакан ладонью сверху и донышком чокаетесь с соседом. Звук получается точь в точь – камень об камень. Попробуйте – оригинально! Коллеги поддевают большим пальцем дно стакана, а указательным щелкают по стеклу, что означает- – за погружение и за всплытие. И – разговоры, травля… Морская, ясное дело… Механик Малых, по прозвищу „сурок”, запирался в своей каюте и в коллективных развлечениях участия не принимал.
Харченко, отрабатывая как-то в своем полигоне задачу, и, получив от акустика доклад о контакте с субмариной вероятного противника, пытался вежливо уклониться от него по всем правилам подводного плавания и соответствующих наставлений ППСС*, даже подстрочных, которые наставляют судоводителей - не мешай дураку маневрировать. Однако вероятный противник был нагл и назойлив, как осенняя муха. Харченко круто выругался, сыграл боевую тревогу и объявил торпедную атаку! Супостат исчез, как испарился. И правильно сделал - как бы чего не вышло! С этими русскими... чем черт не шутит. Позже появился маневр внезапного разворота на 180, чтобы послушать, что там за кормой – не идет ли кто в кильватер? Американцы назвали этот фокус - “сумасшедший Иван” и стали осторожнее, а советским удавалось от них отрываться. Так и учились.

*ППСС – Правила предупреждения столкновения судов


Механик, Владимир Константинович Малых

… Пятый лик был на груди Поренуты, и глаза его
всегда устремлялись вниз, ибо так божество убе-
регало своих подопечных от подводных камней,
неожиданных мелей и страшных морских чудовищ
(Словарь дома Сварога.Славянская и Русская языческая
Мифология)

Малых на флоте уже лет восемнадцать. Невысок, худощав, волосы русые, за которыми скрывается ранняя седина. Глаза, как и положено у русичей, серо - голубые. В подводном механическом деле – ас, поскольку перед атомными - лет шесть на дизелях с их спартанским бытом, долгими морями и простотой общения.
. С семьей проблемы. Мама жены в Ленинграде, где Малых перед выпуском женился, заболела и супруга не могла ее оставить. Семейная жизнь проходит параллельно. Малых на Севере на кораблях. Мария с больной мамой и детьми в Ленинграде. За время службы дети подросли и старший сын уже на первом курс ВУЗа. Дочь заканчивала школу. За время длительных морей, казенных харчей и проживания в каютах Малых приобрел характер отшельника, кличку “Сурок“ и язву желудка.
В свободное от службы время сидел обычно в своей каюте на диванчике в трусах, накинув на плечи китель, по - турецки сложив ноги, читал и курил папиросы „Беломор”, одну за другой. Атмосфера в каюте сложная. Изучаемая им русская языческая мифология в условиях многолетней спартанской жизни, с собственноручной стиркой всего своего нательного, наложила отпечаток на его характер и пристрастия. Он свято почитал какого-то языческого бога Поренуту, покровителя мореплавателей и подводников, имевшего, как утверждал Владимир Константинович, на груди пятый глаз, устремленный в глубину. Ну, это – у кого как. Кто-то чтил малоизвестного языческого божка, а кто – то в каюте дрессировал таракана, принося ему с камбуза деликатесы. Многолетняя каюта предполагает… завихрения. Главное, чтобы служба не страдала…

Причуды командира Маркова
Бинокль на мостик!

Когда какая вещь из артиллерии, такеллажа, какова бъ звания оная ни была, испортится на корабле тогда оную хранить и по возвращении из компании отдавать в магазинъ Ибо без всякой отдачи не будетъ выдано из магазина, вместо того новаго, разве что на употребление корабля изъ оныхъ отойдетъ или потеряно будетъ какою причиною. И то очищать имянно в запискахъ, которые велено чинить по указу, о расходахъ
/Уставъ Морской Петра перваго.1720 г Книга третья. Глава первая ст 18/

На мостике в надводном положении "фараон" сам по себе. Задумчиво „пыхтел" “Беломором” и молчал. Всегда. Вахтенный офицер, старший лейтенант Сапрыкин, весь, как сжатая пружина, с боцманом и сигнальщиком - почти шепотом. Вдруг командира что-то заинтересовало на горизонте:
- Вахтенный офицер! Бинокль на мостик! - снизу передали бинокль. Леонид Васильевич долго изучал горизонт, ничего там интересного, чтобы „научить” вахтенного офицера быть бдительным на ходовой вахте, не нашел и повесил бинокль ремешком на выносной репитер гирокомпаса. Минут 15-20 лодка шла еще надводным ходом, после чего "фараон" скомандовал:
- Все вниз! Срочное погружение! - все, кто на мостике, скатились по трапу вниз, командир последний:
- Задраен верхний рубочный люк! Боцман, ныряй на глубину 40 метров! - механики приняли балласт, боцман горизонтальными рулями “ныряет” лодку. "Фараон":
- Штурман, я погрузился! Мое место? - откуда-то из-за щитов, слышится ехидное - А мы? - "Фараон" делает вид, будто не слышит, и, задумчиво глядя на глубиномер, интересуется:
- Вахтенный офицер! А где наш бинокль? - Сапрыкин, предчувствуя беду:
- Дак, тыщ командир, бинокль-то был у вас! - командир удивленно:
- Да-а? - долго о чем - то думал, потом, с сожалением:
- Да-а, я погрузился…, но бинокль МЫ, кажется, забыли на мостике. - Сапрыкин облегченно вздохнул.
Когда забываем МЫ, МЫ и списываем на стихию - волну, ветер и всякое такое. Когда забываю я - вычтут из денежного довольствия, как пить дать! А это две большие разницы, как продолжают говорить в Одессе.
На этот раз пронесло. Стихия же…

Женщина на корабле!

Запрещается офицерамъ и рядовымъ привозить
на корабль женский полъ, для беседы ихъ в ночи
но токмо для свидания и посещения днем …
а ежели кто свою жену на корабле иметь похо-
четъ, то ему вольно пока в гаване, на рекахъ
или рейдахъ, а на путяхъ противъ неприятеля ни
кому, какъ вышнимъ такъ и нижнимъ женъ не иметь
подъ штрафомъ…
/Уставъ Морской Петра перваго1720г. Книга четвертая.Глава первая ст. 36/

Леонид Васильевич Марков суеверен, как большинство людей, выполняющих сложную и опасную работу. Выход в море в понедельник или 13-го для него - чрезвычайное происшествие. В обычных условиях делается все, чтобы в понедельник не выходить.
И тут механик оказывается временным союзником, потому что предъявить какую-нибудь мелкую неисправность в электромеханическом хозяйстве громадного атомного корабля - раз плюнуть. Особенно, если механик знает, что за это ему не дадут по шапке.
А механик, Владимир Константинович Малых, это знает, потому что – понедельник! Докладывает и получает команду - устранить до 0 часов вторника, что успешно и делает. Заодно устраняет еще десяток всяких мелочей. И выход в море благополучно состоялся.
Но - во вторник! Хуже, когда нужно выходить в понедельник или 13-го по боевой задаче. Переворот в Чили случился 11 сентября, а 13-го подводная лодка вышла на боевую службу в океан, хотя по плану должна была - 15-го! Да какие уж тут планы? Ввиду таких политических событий поступил приказ выйти 13-го! И вышли! Куда деваться...
Командир доложил командующему флотом – отдохнули! Да уж какой там отдых, когда такие дела. Чили, Пиночет, переворот... Командир не спал всю ночь и от нервоза покрылся красными пятнами с головы до пят, как потом призналась его жена Тамара.
Несмотря на 13-е число плавание прошло, в общем, благополучно... После 90 суток похода лодка, наконец, прибыла в базу, но расхолаживать ядерную энергетическую установку, как почти всегда, не разрешили. Оказалось, что наутро снова выход в море. Теперь с научной группой, приехавшей с Большой земли испытывать какой-то акустический прибор. Не посылать же еще один корабль для этой цели. А эти… Ну, подумаешь – 90 суток... Еще недельку поплавают, ничего с ними не случится. С женами поцеловались через забор. Злой донельзя "Фараон" приказал старпому Ковалю разместить научную группу и поставить ее на довольствие. С тем и убыл. Вечером на лодку прибыла научная группа в составе двух офицеров и старшего научного сотрудника - женщины, довольно привлекательной тетки, лет 35-ти, в брючках и полушубке. Старпом поселил их вместе в одной каюте и они, попив чайку в кают-компании, благополучно отошли ко сну, провожаемые любопытными, мягко говоря, взглядами личного состава. В 8 утра снялись со швартовых и, пройдя “узкозть”, вышли в море. Объявили "готовность-2", разрешили выход наверх на перекур. В центральном посту появилась эта милая особа - старший научный сотрудник, и, испросив разрешения, полезла по трапу наверх, собрав толпу провожающих под люком. Через минуту с мостика голосом "фараона" загрохотало:
- Старпома на мостик! - в центральный пост по трапу скатилась перепуганная научная сотрудница и, мелькнув в переборочной двери привлекательной попкой, исчезла в третьем отсеке. Старпом вихрем взметнулся наверх и оттуда немедленно раздались привычные словесные обороты командира, вперемежку с невнятным оправ-дательным бормотанием Коваля…
- Я вам что сказал? Принять на борт науку! А вы? - слышалось с мостика.
- Так то ж и есть наука, - лепетал старпом.
- Какая, к … твоей маме, наука! Это же - баба! Папуасы, ну что с вами говорить!
- Тыщ командир, - стоял на своем старпом, - так старший же научный сотрудник!
- Ты мне зубы не заговаривай, - наставлял "фараон" старпома, - нужно было немедленно – мне! Доложить!
И вообще, Коваль, впредь - чтобы я от тебя больше трех слов подряд не слышал! - старпом, Петр Иванович Коваль, родом откуда-то с хутора близ Диканьки, что на Украине, из самых гоголевских мест. С милым украинским акцентом он смешно выговаривал –„товарищи ахвицеры”, что вызывало, правда, нездоровое веселье офицерского состава. Старпом свалился
сверху в пилотке поперек головы, красный, как ошпаренный:
- Ну скажить мени… бильше трех!!! А у нього – товариш капитан першого рангу – вже чотыры! Як же я? - от волнения старпом всегда переходил на родной украинский.
- Ну что там, Петр Иванович? - поинтересовался механик.
- Та, що? Вставил фитиля и приказал расселить! Я ему - це ж не баба, це ж… научный сотрудник! А вин мени – баба, бляха... А я йому – яка бляха… Це ж наука! Наказав вахту поставити! - и старпом пошел расселять. Освободил от офицеров целую четырехместную каюту, вселил туда научного сотрудника и выставил часового. Еду носили в каюту, в гальюн водили в сопровождении вахтенного матроса. Подполковник - инженер, руководитель научной группы, вежливо спросил у механика Малых:
- Правда, что у вашего командира прозвище - "фараон"?
- Правда, - ответил механик, а чего скрывать? В море ничего не случилось, хотя женщина и была на корабле.
Может быть, потому что "фараон" вмешался в процесс?
Вот и верь после этого приметам…

Замполит Пахомыч

Наш командир удалой, мы все пойдем за тобой…
/ Шашки подвысь. Слова Е. Карелова/

Когда на флоте заместителей командиров по политчасти заставили сдавать на самостоятельное управление подводной лодкой по примеру летающих политработников в авиации, замполит Пахомыч сразу же сдал все экзамены. Знакомых и друзей среди экзаменаторов у него было великое множество и те, зная, что управлять ему все равно ничем не дадут, понаставили в зачетном листе пятерок. По всем предметам. Зам явился в экипаж с командирским знаком "подводная лодка” на груди и был бурно встречен личным составом. Сразу же появились матросские байки о том, что Пахомыча назначают командиром корабля, или он будет командовать даже целой дивизией. Немедленно появилась эпиграмма:

- Между бонами, буями, на простор морских широт,
Громыхая дизелями, выгребал атомоход.
Вел его Пахом Черновский, знаменитый капитан
В Атлантический широкий, необъятный океан.

Стих в разных интерпретациях разошелся по флотам и никто уже не помнил автора. Как говорят, слова народные. А между тем, автором оказался экипажный изрекатель черного юмора – минер Дима Кулишин.
Зам добродушно выслушивал матросские приколы и не обижался. Матросы любили его за
человечность и отцовское отношение. Правда, Пахомыч имел большой бзик по поводу своего происхождения, которое считал дворянским и интимно намекал, что он потомок голубых кровей. Граф Пахомыч! Звучит? Правда, по тем временам это было не то, чтобы не в моде, но даже и небезопасно для карьеры, особенно политработника. Но сознание собственного благородства /и, в чем-то, превосходства/ очень грело ему душу.
Он не ругался матом, что, можно сказать, для корабельной службы явление уникальное, а по мнению некоторых членов экипажа вообще недопустимое! Не употреблял корабельного "шила", а только коньяк и шампанское. Всячески демонстрировал белую кость и голубую кровь. Изъяснялся, правда, чудовищно.
На партсобрании он убежденно заявлял - „ … это хорошо, что экипаж не занял первого места в социалистическом соревновании среди кораблей дивизии! ” И ...-”это должно быть встречено всем экипажем с большим энтузиазмом…" Мудрый в житейских делах управленец, капитан-лейтенант Лисицын, переводчик с Черновского, объяснил, что мысль зама проста, как двери, и означает, что в середине списка соревнующихся комфортнее и безопаснее. При глубоком осмыслении замовского постулата все пришли к выводу – а ведь Пахомыч -то прав! - “Она забеременела венерической болезнью и привезла ее сюда”, - это о моральном облике некоей дамы. - “У него были многие патроны и могли быть многие жертвы…” и “этим самым оружие было выбито у него из-под ног…” - о происшествии со стрельбой из табельного оружия. Очень убедительный аргумент в споре. Перлы записывал химик Сашка Крапивин в толстую, на 48 листов, тетрадь и однажды она попала к Пахомычу. Обиделся…, но не смертельно, потому что характер имел незлобивый и отходчивый. В дальнем походе. Утречком, выспавшийся, выбритый и благоухающий доступными парфумами, заглядывает в рубку штурмана:
- Штурман, а Сэндвич мы уже прошли? - невозмутимый Коля Петров, склонившись над картой и отыскивая на ней “зайчика”, бормочет:
- Сэндвич мы, Пахомыч, съели утром, а Гринвич прошли еще вчера, - но зам не смущался: - Ах, ну да, - конечно Гринвич! - из любого положения он всегда находил простой выход. Вышли на учения. Пахомыч пришел в центральный пост и весело заявил командиру:
- А мы шифры забыли! - Марков, с ужасом:
- КАК? - зам, перекатываясь с пятки на носок и спичкой прочищая зубы:
- А вот так! – может быть он пошутил? При стоянках в других базах, в доке или ремонтах, он так деликатно прекращал чрезмерное веселье офицерского состава на берегу, что долгое время никто не мог понять, как это происходит. А все было очень просто - Пахомыч звонил домой жене весельчака и говорил, что ее Саша очень скучает по семье, ну просто убивается…, и просил немедленно приехать. А Саша тем временем веселился вовсю, пока, как снег на голову…
Жены приезжали, а зам помогал им с временным жильем. Супругам, которые жаловались на своих мужей, что те не выносят мусор и не ходят в магазин за картошкой в редкие минуты домашней побывки, мудро советовал прекратить на время семейные удовольствия…
До исправления. И помогало. Иногда. Зам заботился о матросском быте и чтобы кино - по
расписанию. Гонял с матросами в футбол. “Вышибал” для молодых офицеров квартиры. Он был фронтовиком и три года войны его многому в этой жизни научили. Если бы такими были все корабельные политзаместители, или хотя бы их побольше, жизнь на флотах была бы куда веселее…
А так…


На пути к знаменательному событию


“ - 50 лет-”
/ Лозунг на уличной растяжке /

Замполит Пахомыч был по горло занят подготовкой к знаменательной дате – 50-летию Октябрьской социалистической революции и буквально одержим штампованием наглядной агитации, боевых листков, проверкой конспектирования первоисточников классиков марксизма, бесконечными партийными и комсомольскими собраниями. Ежедневно он кого-то проверял, наставлял, пропесочивал и командиры всех ступней стонали от энергичного прессинга.
- Его бы энергию да в мирных целях, - кратко оценил пыл Пахомыча минер, капитан 3 ранга Кулишин. И все были с ним согласны. Но заместитель и сам ходил под политотделом… Годовщина приближалась и по всей стране был психоз. Газеты неустанно пропагандировали событие, в прокате крутили “Ленина в Октябре”, а наиболее ретивые политработники старались отличиться в агитации чем - нибудь неординарным. Один из таких, вероятно, с шилом в одном месте, предложил сфокусировать кусочки сала в вареной колбасе в виде цифры 50. Отрезал кусок, а там - 50. И все время 50, пока не съел. Изобретатель трудился, наверное, на колбасной фабрике. Но инициативу не поддержали и даже мягко упрекнули в газете “ Известия”, мол - ну, это уж слишком!
В заполярном городе, административном центре Кольского полуострова, через каждые 50 метров по проспекту висят растяжки - “50 лет”. Гуляешь по главной улице и от цифр рябит в глазах. А на выезде из города по дороге в Североморск “по тещиному языку”, на самом верху барак и его стена, с облупленной до дранки штукатуркой, метровыми буквами извещает: - “Мы идем к коммунизму”! - и пока автобус, крехтя, подымается на верхотуру, лозунг все время перед глазами.
Ловкий прохиндей – украшатель /наверное, какой – нибудь обкомовский Пахомыч/ хватко уловил постоянство наглядности и выгодное географическое положение барака и вот теперь все без остановки… любуются.
А 8 сентября вдруг стали названивать жены. Кто из городка, кто с Большой земли, истерично допытываясь, где их мужья – в море, или где? Или где… Телефонисты с особистами прерывали эти разговоры на полуслове, едва заслышав подозрительные вопросы и тревожные интонации. К вечеру Паша Могилевич шепотом доложил - “вражеское” радио донесло, что у мыса Нордкап
терпит бедствие советская атомная подводная лодка и есть жертвы… Жены услышали это раньше, а на Большой земле практичеки сразу. И на пути к славному юбилею возникла катастрофа, пока еще неизвестного масштаба. Говорить о ней открыто было нельзя не только ввиду неясности последствий, но и потому, что действовал запрет по принципу – у нас происшествий и катастроф не может быть, тем более с гибелью людей. Потому что - политический строй у нас не предполагает катаклизмов. Это у них там такое возможно, а у нас – никогда!
Но элементарная техническая логика объективна и не поддатся политическим аксиомам – современная сложная техника в эпоху научно-технического прогресса и продвижения человека в область неизведанного, неизбежно, вне зависимости от общественного строя, собирает дань, иногда, к сожалению, человеческими жизнями.
У американцев - “Трешер” с 129-ю членами экипажа. Теперь в СССР – 39. Иной вопрос - как максимально предвидеть, совершенстовать технически и организационно эксплуатацию этих средств повышенной опасности. В этом деле и у нас и у них - непочатый край работы. Какие-то подходы нужно менять. Какие ?
А в Заозерске спешно хоронили 39 подводников, вселив в души родных и близких не только погибших, но и живых
моряков, горечь потерь сегодняшних, и возможных будущих. Что-то в нашей жизни нужно менять. Что?


Восьмое сентября.

Вдовамъ и детямъ убитых или умершихъ въ службе
давано будетъ жалованья ихъ по сему: жене 8 доля.
Детямъ каждой персоне 12доля. Жене отъ 40 летъ и
выше по смерть или замужство, а менше 40 летъ,
един раз годовое жалованье мужнее, разве будетъ
такъ увечна, что замужъ итьти будетъ нельзя то
противъ старой давать до смерти.
/ Уставъ Морской Петра перваго, 1720г. Книга третья.
Глава четвертая. Ст. 8/

Они погибли восьмого сентября. Тридцать девять человек – матросы и офицеры. Они погибли быстро в двух носовых отсеках подводной лодки, в которых объемно сгоревший масляный туман разгерметизировашейся гидравлической системы мгновенно съел живительный воздух. За секунды содержание угарного газа достигло тысячи смертельных концентраций. Переборки немедленно задраили, чтобы они остались ТАМ. Это железное правило. Это закон! Это написано в Руководстве по борьбе за живучесть подводной лодки кровью моряков, погибших ранее... Они должны бороться за живучесть корабля и за свою жизнь, победить или… погибнуть. Остальные должны жить. Американцы передали – в Норвежском море, у мыса
Нордкап, терпит бедствие советская атомная подводная лодка... Военный городок замер в ожидании и жутковатой тишине – не слышно музыки, всеобщий ступор, разговоры вполголоса - КТО? Чей муж, сын, брат? На КПП пытаются прорваться приехавшие с Большой земли родственники членов экипажа… Разрываются телефоны… КТО? Кто-то знает, но не говорит. Почему? Зачем всех держать в этом ужасе неведения и ожидания?
С приходом и приготовлением к похоронам, женщины из состава женсовета, Тамара Маркова, Настя Шарая, Наталья Крапивина, Катя Лисицына и другие, под руководством офицеров из компетентных органов плетут фрагменты венков.
Сами венки собирают особисты, чтобы никто не знал – сколько… До самых похорон.
И вот траурный день настал.. Все до последего жителя городка – на кладбище. В вырытом бульдозером квадратном котловане тридцать девять гробов. Значит - их тридцать девять… Подводники надолго запомнят эту цифру. На всю оставшуюся жизнь. Едва сдерживает слезы командир, плачет замполит и тишина постепенно заполняется скорбным всхлипыванием женщин - вдов, сестер и – всех, кто сегодня здесь…
- Наши товарищи не дожили всего два месяца до замечательной даты – пятидесятилетия Великой Октябрьской Социалистической революции! - скорбит в своей речи секретарь Мурманского обкома КПСС, захлопотанный приготовлениями к дате.
- Всего два месяца..., - машинально бормочет за ним вдова старпома Горшенина, не утирая льющихся слез.
- Какие два месяца?!! Что он несет! - слышится ропот в толпе.
- Тс-с-с! – раздается из компетентных рядов, - не мешайте церемонии! - кинули по горсти земли и площадку зарыли бульдозерами. Вкопали деревянную пирамидку со звездой и жестянкой с надписью:
-“ Подводникам, погибшим в океане 8 сентября 1967 года”. Все. Церемония закончена! Все на праздник! Знаменательная дата! Никакого траура, никаких разговоров! Всего два месяца! - мизерные пенсии детям добиться труднее, чем похоронить их отцов...Более десятка лет стояла эта деревяшка и надпись на жестянке тускнела и смывалась полярными дождями и снегом...
И лишь спустя много лет, под какую-то кампанию, с натугой слегка облагообразили…
- Вот так они и нас ..., - подытожил Тимофей Лисицын. Настроение у всех было паскудное и в память о погибших товарищах выпили молча, не чокаясь… И - много!
Потом, до конца своей жизни, до самого “дубового бушлата”, все они, в любой компании и праздновании событий по любому поводу, третим тостом будут вспоминать всех, кто сегодня в море и поминать тех, кто в нем остался навсегда.


7 сентября. „ Русалка”

Своим сынам скорбящая Россия
/ На памятнике броненосцу „ Русалка”/

Золотым блеском сверкает крест в руке ангела-хранителя. В начале набережной по дороге в Пирита на гранитном постаменте стоит величественная скульптура, встречая морские суда на рейде у стен древнего Ревеля /теперешнего Таллина/. Шестнадцатиметровый монумент - памятник морякам экипажа броненосца „Русалка”. „ Русалка” погибла 7 сентября / по старому стилю/ 1893 года в штормовых волнах Балтики на переходе из Ревеля в Гельсингфорс. 177 моряков нашли свою могилу в морских глубинах. Российское общество было потрясено трагедией “Русалки”. Художник Айвазовский создал новую картину и послал ее в Петербург. Там ее выставили на обозренияе для сбора средств в фонд помощи семьям моряков. В Ревеле состоялись благотворительные концерты в пользу родственников.
А памятник морякам, погибшим на “Русалке”, торжественно открывали в Ревеле 7 сентября 1902 года, С утра собрался народ. Море было особенно бурным, как будто напоминало своим видом о том дне, когда погиб броненосец. Вокруг памятника выстроен почетный караул из всех частей, находящихся в Ревеле. На правом фланге депутация Кронштадского учебно-артиллерийского отряда и 16-го флотского экипажа, к которым принадлежал экипаж погибшего броненосца. К 12 часам прибыл губернатор, адмирал Вульф, представители дворянства города, всех учреждений и ведомств, учащиеся школ с учителями и родственники погибших моряков.
В 12.30 со скульптуры сняли завесу и перед взорами людей предстал монументальный памятник морякам броненосца „Русалка”. Нижняя его часть из серого гранита - нос корабля, глыбы неотесанного гранита символизируют волны. Из пьедестала поднимается высокая скала, увенчанная фигурой благословляющего ангела с крестом в поднятой правой руке. В нижней части бронзовый барельеф на гранитной скале со стороны моря высечены имена 12 офицеров „Русалки”, а имена матросов – на металлических плитах, укрепленных на столбиках, окружающих памятник. Исполнен российский гимн. На рейде корабли под флагами расцвечивания.
По окончании печального торжества войска прошли церемониальным маршем. Открытие монумента завершилось обедом в морском собрании. Памятник и домик для сторожей при памятнике по распоряжению морского министра были приняты в Морское ведомство. Оставшиеся у комитета деньги помещены неприкосновенным вкладом в Государственный Банк.
Следственная комиссия полностью исключила версию взрыва на корабле и признала, что гибель произошла „от внешних причин”. Особый морской суд вынес решение, что трагедия случилась по вине флотских начальников, проявивших халатность в определении технического состояния броненосца и возможности его выхода в море в услових ухудшающейся погоды.
Фамилия командира „Русалки” капитана 2 ранга Виктора Христофоровича Иениша в судебном решении не названа.
Спустя три года после гибели подводной лодки „Курск”, общество официально известили о том, что причиной трагедии оказалось „неблагоприятное стечение обстоятельств.” Как похоже, не правда ли? Тогда, во времена трагедии броненосца "Русалка", это называлось гнилые порядки в царском флоте, а как называется это
сегодня? Откуда такая дурная наследственность?
И вранье…Русалка” стоит на дне более 100 лет.
Не лежит, успокоенная, а стоит! Носом вниз, увязнув в иле. Как монумент. Как символ. Или - вековой укор?
Как напоминание и предупреждение, теперь слишком явное, чтобы о нем забывать. Как не забыть и современных трагедий К-19, К-3, К-8, К-278, К-219, К-129, С-80, С-178, “Курска”… и других, да простят нам родственники, что не все здесь перечислены… Жизнями около тысячи человек, офицеров и матросов, флот и страна заплатили после войны за боевое патрулирование в океанах и освоение новой боевой техники, чтобы сохранить паритет сил…
На памятнике „ Русалке” – „Своим сынам скорбящая Россия!” в 1902году, а в 1967... - они всего два месяца не дожили…

P.S.

На Ново-Девичьем кладбище в Москве целый сектор военных монументов, памятников полковникам и генералам, размером в бюст, по пояс, в профиль, в анфас, в бронзе и граните.
Мы их не знали и не знаем подвигов многих из них. Искренне хочется быть уверенными, что каждый, с почестями захороненный, внес большой вклад в оборону и военную науку.
Но интересно другое - на большинстве монументов сбоку на гранитных плитах влиты скромные, в бронзе, буквы - „От МО СССР”. Нашлись - таки в министерстве денежки. Только для погибших моряков подводной лодки К-3 , знаменитой “Ленинский комсомол”, их искали очень долго, да так и не нашли...
А на Север 8 сентября лет восемь подряд к “Подводникам, погибшим в океане” приезжала самая безутешная – Настина соседка, вдова старшего помощника командира Сергея Горшенина…


Кому что суждено

Кому суждено сгореть, тот не утонет.
/ Пословица/

В экипаже грустно обсуждали аварию и гибель товарищей. Что-то новое вошло вдруг в жизнь подводников и затаилось в душе у каждого. Вспомнили Сотникова. До Паши Могилевича корабельным связистом был капитан-лейтенант Сотников. Этот – из студен-тов. Кадровые к таким относились не всегда, как к своим. Но этот… сразу вписался в экипаж.
- Андрюха, надоело мне плавать! Ничего нового, все од-но и то же! Жизнь идет, а мы все в прочном корпусе – ни тебе семьи, ни дома, ни детей! – как-то пожаловался ко-мандир боевой части 4 Сотников другу и сослуживцу Шарому.
- Галка вот родить должна, а я все в море да в море. Хватит, семь лет отдал морю, все честно. Я никого не обманул, это меня пытаются... Обязательный срок на лодке и на Севере - 5 лет, ты же знаешь... Все остальное – наш с тобой подарок Северному флоту… или не знаю кому... А кто оценит? И потом - что-то много мы стали плавать, аварии... гибель людей... А я не хочу...
- Славка, успокойся, кому суждено быть повешенным - тот не утонет!!!
- Да я… выдохся, и хочется чего-то нового, какого-то движения, прогресса, перспектив. Нельзя всю сознательную жизнь - в железе... Хочу, наконец, семьи нормальной, и чтобы домой – каждый день. В крайнем случае, через день. А сейчас что мы имеем? Через день - на ремень? И - в море...
Славка Сотников попал в офицеры с должности ассистента кафедры радиотехни-ческого факультета с окладом 120 рэ в месяц. Не особенно проживешь…с семьей. Его оку-ляры с диоптриями - 5, - 6 не смутили комиссию, поскольку, ввиду нехватки кадров на атомном флоте, медицинские требования были смягчены. Не на мостике же ему стоять, в конце концов.
На флоте освоился быстро ввиду коммуникабельности характера, острого ума и независимого мышления, хотя последние два качества консервативный флот не привет-ствует. Точнее сказать, вообще не воспринимает.
- Караваева нет на месте! - ответил по телефону, будучи помощником дежурного по дивизии, капитана 1 ранга Маркова, лейтенант Сотников.
- Не Караваева, а капитана 1 ранга Караваева! - резко поправил его “фараон”.
- Рожкова здесь нет, - ответил на очередной вызов Марков.
- Не Рожкова, а капитан-лейтенанта Рожкова, – резонно заметил капитану 1 ранга лейтенант Сотников.
Марков поперхнулся от наглости салаги, но по сути возра зить не сумел и ограничился междометиями...
На экзамене по устройству подводной лодки у флагманского механика Сотников не сумел показать нужных знаний и придирчивый заместитель флагмеха капитан 2 ранга - инженер Калисатов язвительно заметил:
- Когда я видел на улице гражданских людей с такими портфелями и в окулярах, как у вас, я думал – какие умные люди, наверное, кандидаты или доктора наук. А на самом деле ..., глядя на вас...? - Борис Апполинарьевич недоброжелательно относился к офицерам службы „люкс” за слабые знания ими устройства корабля и задал Сотникову такие вопросы, на которые не ответил бы и механик Его раздражало, что какой-то “лете-ха” не проявляет почтения и не вымаливает зачет.
- Тыщ капитан 2 ранга, а я тоже, когда видел капитанов 2 ранга с молотками на погонах, думал – военные и не солдафоны, а - инженеры... И восхищался! А теперь, глядя на вас...
- Во-о-он! - орал заместитель флагмеха Калисатов, - ты у меня будешь сдавать устройство вечно! Сгниешь в прочном корпусе, - аргумент „сгниешь в прочном корпусе” считался на флоте очень убедительным, - лейтенант, улучив момент, сдал экзамен другому помощнику флагманского механика.
Сотников, придя на должность командира радиотехнической службы /РТС/, быстро пошел по службе, имея неординарное качество, редкое для специалистов.
Он совмещал в себе качества „технаря” и „организатора”. Умел лично разобраться в электронике и хорошо командовал службой. Это заметили и на все неисправности радиотехники на лодках своей дивизии вызывали безотказного и умелого Сотникова. За это ему прощали независимость характера и кое-какие выходки. Его жена, чернобровая казачка Галина, подумывала о ребенке, а ее муж, капитан 3 ранга Сотников, решил круто изменить свою судьбу и, в интересах дома и семьи, списаться на берег.
- Моя хрустальная мечта – военная кафедра гражданского ВУЗа, - говорил он.
- И как ты собираешься туда попасть? Ты же не „инвалид”? “Деловых качеств ” у тебя тоже нет, /“деловым качеством” на флоте считалось наличие квартиры на Большой земле, в Ленинграде или где-нибудь еще, где есть вакантное место для флотского офицера/.
- Поступлю в академию!
- А зрение, а гланды, а дальтонизм? Это ты здесь проскочил, а там...
- Очки сниму, таблицу выучу, гланды вырежу!
- Высшая математика, а ты не занимался!
- Найму репетитора!
- Есть приказ министра обороны – всех, кто пришел из действующей армии в академию, по окончанию обратно - откуда пришел!
- Одену очки, скажу - я вас в упор не вижу, какой флот? И - на военную кафедру!
- Ну-у-у! Дерзай! – что ты ему скажешь...
Очки снял, таблицу выучил, гланды вырезал, репетитора нанял. Поступил! С семьей в Ленинграде! Два года светской жизни на Большой земле.
Закончил академию. Надел очки:
- Я вас в упор не вижу! Какая лодка, какое море? – заявил он.
- А мы вас не на лодку, а в штаб дивизии - флагманским специалистом, с вашим зрением там как раз сойдет! - ласково сказали ему. И сошло. Он уехал на Дальний Восток, в дивизию, флагманским специалистом по связи, вместо военной кафедры в Таганроге...
Последнее, что он увидел и услышал, проснувшись за 20 секунд, которые отделяли его жизнь от небытия, были лакированные буковые переборки каюты подводной лодки, туск-лый мигающий свет, крики и рев бушующей воды, подступающей к горлу. Он вышел

[Пересада Василий Иванович]

Аннотация к книге написана выпускником СВВМИУ 1968г., 151 рота, 502 класс Николаем Гонцарюком. По училищу мне запомнился совершенно положительным курсантом: учился стабильно хорошо, спокойным и уравновешенным, на лице доброжелательная улыбка. Выкладываю фото с его участием на встрече в Севастополе по случаю 45-летия его окончания. Встреча состоялась 14 сентября 2013 года.
На фотографии слева направо:
т. Пилипенко с супругой (Гаджиево),
т. Шарай,
т. Кондратович (Гаджиево),
Дочь т. Валькова,
т. Стародуб (старшина роты 3-5 курс, Гаджиево),
т. Харчишин (командир роты),
т. Молдованенко (Гаджиево),
т. Кадькало (Гремиха),
т. Гонцарюк,
т. Бадло,
т. Анисенко (Западная Лица),
т. Пересада (Гаджиево),
т. Червонюк (Приморье).

[Иван Лукашенко]

[Пересада Василий Иванович]

Исправил.

[гарри]

Коллеги! Извините за невнимательность к технической стороне опубликования повести на сайте СВВМУ, в результате чего нарушена хронология публикации глав, что создает неко-торое неудобство при чтении. Как мог исправил, пронумеровав их...

[chapa]

Классно написано! Бадло и Кадькало лично знаю-живут в Одессе