СВВМИУ.ru

[Иван Лукашенко]

Пишут всякое:
ВМФ России больше не нужны корабли
https://topwar.ru/130559-vmf-rossii-bolshe-ne-nuzhny-korabli.html?utm_referrer=https://zen.yandex.com
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Георгий Куц]

Среди былого великолепия боевых кораблей ВМФ и мой ТАРК "КИРОВ"..., обреченный на металлолом...
https://lenta.ru/photo/2017/11/30/flot/#6

[Иван Лукашенко]

А кто-нибудь из наших, покупал эти модели лодок? Какие-то цены, на мой взгляд, сильные..Или так и есть?
http://www.podlodka.su/main/price.htm
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Беломорский В.О.]

В Северодвинске модели стоят гораздо дешевле, единственное, везти нужно с оказией, либо отправлять каким -нибудь "Деловыми линиями" и т.п., что тоже стоит денег.
У меня в коллекции "Борей", "Ясень", "БДРМ" и немка "VIС". Покупал их относительно давно. Немку мне делали под заказ. Ждал месяц, отдал за неё немало - там очень хорошая степень детализации.
_________________

[Тимофеев Владимир]

Брал 667б на заказ (139,0 х 11,6 х 8,4), в 2007 году за 20 000,00, а теперь, что называется - почувствуйте разницу. Сделали хорошо, в корпусе из плекса, не пылится.
_________________
Будь здрав бояре.

[Беломорский В.О.]

У меня модели тоже в колпаках, но брал я их в те же годы за 6000. Что-то уж больно дорого Вы заплатили.



_________________

[Иван Лукашенко]

В Северодвинске проживает одноротник Вовка Юрин, надо будет его спросить , что там и как...
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Беломорский В.О.]

Спрашивать незачем. Можно навести справки тут: https://vk.com/club67189726 https://vk.com/club16620970 https://vk.com/nordmodels
_________________

[Иван Лукашенко]

[Иван Лукашенко]

Найдено в интернете:

Продолжаем серию воспоминаний о службе на "К-517".

Сегодня в "эфире" нынешний украинец, а тогда наш собрат Владимир Колесниченко, капитан 1 ранга



Службу на большой атомной подводной лодке К-517 я начал еще, будучи курсантом 5 курса Севастопольского ВВМИУ, т.е. проходил на ней стажировку в 1981 г. Все знают, что у офицера есть, чуть ли ни единственная возможность выбрать место службы – это распределение после окончания училища. И я этот выбор сделал. Конечно же, это «северная столица» – Западная Лица и К-517. Экипаж мне сразу пришелся по душе, оставалось только понравиться ему. Видимо мне это удалось, и со стажировки я приехал с запросом о распределении на этот корабль.

Приехав на флот у меня не было проблемы с распределением, в отделе кадров 1 флотилии атомных подводных лодок, без лишних вопросов мне выписали предписание на должность инженера группы автоматики, дивизиона движения на К-517, которая в это время была в море на контрольном выходе перед боевой службой.

Повторное знакомство с экипажем прошло быстро, хотя почувствовал некоторую разницу между курсантом и лейтенантом и, прежде всего в отношении со стороны офицерского состава. Если для мичманов и матросов я стал уже лейтенантом, то для офицеров я был еще лейтенантом. Специфика состояла в том, что экипаж прошел по, так называемому «большому кругу», т.е. через новое формирование. На первичных должностях, в дивизионе движения были капитан-лейтенанты, выпускники «Голландии» и «Дзержинки» на 5 лет ранее и все уже готовые командовать дивизионами, но на всех должностей как всегда не хватало, а их «люксовые» однокашники уже начали делать карьеру. Этот факт несколько бил по их самолюбию, и появилась возможность хоть как то приподняться в собственных глазах. С одними сразу сложились товарищеские отношения, как с коллегами, а другие требовали обращаться к ним исключительно на Вы и по имени-отчеству.
С особой благодарностью вспоминаю помощь и поддержку, оказанную мне в тот период капитан-лейтенантами Геннадием Плахтюковым, Леонидом Голстовым, Виктором Синицким, Георгием Кругликом, Александром Дегтевым, Олегом Алешиным.

О том, что «автономка» будет не обычной, а подледной не знал никто, за исключением, может быть, командира лодки, капитана 2 ранга Равката Загидуловича Чеботаревского и тех немногих, кому это было положено по долгу службы. Остальные считали, что это будут южные широты, по аналогии с предыдущей боевой службой. Но оказалось все с точностью до наоборот, и предстоял кругосветный поход в северных широтах, 40 суток которого подо льдами Арктики. Судя по тому, что командиру не хватило сигарет на весь поход, даже он не предполагал, что удастся найти 21 полынью для всплытия во льдах. О «звездности» похода свидетельствовало то, что на корабль прикомандировали походный штаб, состоявший из старшего на борту, представителей штаба и политотдела дивизии, целую группу гидрографов, а также капраза из Москвы (на бирке у него так и было написано – капитан 1 ранга Чумаков). Командир лодки был вызван на инструктаж в столицу и весь экипаж был занят поиском для него уставных ботинок, т.е. на тонкой кожаной подошве. Такие ботинки были положены по нормам довольствия, но практически бесполезные в условиях Заполярья, поэтому каждый искал себе ботинки на микропоре, хотя бы издалека напоминающие уставные. К слову сказать, это касалось всего вещевого аттестата. Странно, то ли никому в голову не приходило, то ли руки не доходили учесть климатическую разницу между Крымом и Заполярьем.
Поняв бесперспективность занятия, командир улетел в своих ботинках. Как по мне, то командир атомохода мог позволить себе такую вольность.

Всем выдали по 7 комплектов разового белья, а это означало, что поход
продлится около 70 суток. Понимания серьезности предстоящих задач добавилась после того, как всем предложили написать на себя «похоронку» (не каждый раз это делалось). Суть заключалась в том, что всем раздали бланки телеграмм, и на которых нужно было написать фамилию и адрес того, кому сообщить в первую очередь в случае чего... Нужно было также оплатить отправку телеграммы, прикрепив к этому бланку один «деревянный» (рубль). После чего все это было сдано в доблестные кадры 33 ДиПЛ для использования по назначению. На сей счет для меня до сих пор остался без ответа вопрос ‑ неужели у Великой страны под названием СССР не нашлось бы 100 рублей для выполнения столь деликатной миссии?

Преодолев все трудности подготовки, корабль ушел на боевую службу, и для всего экипажа начались суровые морские будни, а для трех молодых лейтенантов, еще и сдача зачетов на самостоятельное управление. Загрузка была круглосуточной, так как кроме несения основной вахты, сдачи зачетов нам определили еще несение вахты на зенитном перископе для наблюдения за ледовой обстановкой. Основная задача была ‑ постоянно смотреть в окуляр перископа и по цвету определять толщину льда, насколько это было возможно, ибо после определенной толщины в окуляре была кромешная тьма, а так было практически постоянно. Через каждые 5 минут было положено докладывать в центральный пост. Сами понимаете, радости такая вахта не доставляла. Но ненужной работы на лодке не было, и мы ее делали.

Становление проходило успешно, хотя свободного времени не оставалось вообще. Но было интересно, т.к. практически «все было впервые и вновь...» Первые всплытия во льдах, созерцание бескрайних ледовых просторов, приледнения, митинг и поднятие Государственного флага СССР в географической точке Северного полюса, футбол на льду и пр. Не обошлось и без «экстрима», как то падение аварийной защиты реакторов обоих бортов под паковым льдом и полуторачасовое стояние на стабилизаторе глубины без хода. О серьезности ситуации я догадался по цвету лица командира БЧ-5 капитана 2 ранга Ивана Антоновича Стадника, одного из лучших механиков Северного флота, который в считанные секунды оказался в пульте управления главной энергетической установкой дал необходимые распоряжения и проконтролировал правильность действий личного состава дивизиона движения во главе с командиром дивизиона капитаном 3 ранга Александром Шараповым. Было и погружение из полыньи задним ходом с запредельным дифферентом на корму, уходя от надвигающейся льдины и обычные мелкие аварийные ситуации, без которых не обходится ни один поход.

Благодаря профессионализму экипажа и походного штаба корабль успешно справился с поставленными задачами и был достойно отмечен на всех уровнях. Благодарность всем участникам похода от Министра обороны СССР была объявлена по громкоговорящей связи сразу после всплытия еще до прихода в базу. На пирсе ждала торжественная встреча во главе с командованием флотилии и дивизии, а позже ‑ и высокие государственные награды.

Пару слов о наградах. Практически все участники подледного плавания были награждены, в том числе матросы и старшины срочной службы. Вспоминаю, с каким восхищением смотрели девушки на строй матросов идущих по г. Мурманску, у которых на груди сверкали новенькие медали. Было это уже после следующей автономки, когда мне было доверено быть старшим во время послепоходового отдыха личного состава в доме отдыха подводников, что в поселке «Щукозеро» Мурманской области.

При награждении не обошлось без казусов. Кроме двоих человек, которых, на мой взгляд, незаслуженно не представляли к наградам, по ошибке не наградили матроса-кока. Вместо него награду получил мичман, который служил на дивизийном комбинате питания и остался на берегу (впоследствии погиб на «Комсомольце»). Матросу было обидно до слез, но исправить было ничего нельзя. Такая же участь постигла и прикомандированного командира минно-торпедной группы, который прибыл на корабль непосредственно перед выходом, а в приказе была другая фамилия.

В то время награды подводникам вручали не часто. Как то один из, более старших и не менее достойных офицеров-подводников, но не отмеченных государством, увидев на моей лейтенантской груди колодочку от медали «За боевые заслуги», спросил – ты что космонавт? И на мое замешательство, сам же ответил – в нашей стране награждают только космонавтов. Как известно, в каждой шутке есть доля шутки.

Молодые офицеры тоже с задачей справились, получили допуск к самостоятельному управлению по специальности, а также допуск к дежурству по кораблю и БЧ-5, кому это было положено. А положено было мне, вот я и заступил дежурным по БЧ-5 по приходу в базу. Воспринял это как знак высокого доверия и с пониманием выбора механика, тем более что идти мне было некуда. Но об этом чуть позже.

До сих пор в ушах стоит та тишина, которая воцарилась на корабле после приведения всех систем и механизмов в исходное, кроме тех отсеков, конечно, где остались работать системы обеспечивающие расхолаживание реакторов. Впервые пришло понимание того, что в море мы занимались серьезным делом, и сожаление о том, что оно быстро закончилось. Но «усталая подлодка», как и люди, тоже нуждалась в отдыхе, она его заслужила, неоднократно взламывав лед и пройдя тысячи миль под водой. Тогда я еще не знал, что не далее чем через четыре месяца кораблю предстоит следующая боевая служба и еще много раз потом ‑ «холодная война» была в разгаре.

С учетом предстоящих длительных отпусков членов экипажа в походе были проведены отчетно-выборные собрания в комсомольских и партийных организациях корабля.

Для обеспечения своего беззаботного существования политработники организовали работу так, что на выборные должности секретарей всех уровней избирались не передовые и активные комсомольцы из офицеров, мичманов или матросов, а как правило, партийные офицеры. Вот и мне было оказано «высокое доверие», как успешно сдающему зачеты на самостоятельное управление. Вышедший из комсомольского возраста капитан-лейтенант Геннадий Блохин, с радостью передал мне обязанности секретаря комсомольской организации БЧ-5. А дальше по принципу, кто тянет на того и грузят. На следующий год меня «избрали» секретарем комитета комсомола корабля и так четыре раза подряд. Практически до моего ухода с корабля общественная нагрузка только увеличивалась, добавилась должность заместителя секретаря партийного бюро корабля. А ввиду продолжительной болезни секретаря, исполнял и его обязанности. Плюс к этому, замполит на время двухмесячного отпуска передал свои обязанности мне. Было это в г. Полярном во время текущего ремонта. Вот такой воз и маленькую тележку из «уважаемых» должностей приходилось тащить.

Приходили молодые офицеры, но смены не было и не потому, что среди них не было достойных, просто так было удобно политработникам дивизии. Общественная работа отнимала много времени, хотя и давала определенный опыт.

Поскольку основные обязанности никто не снимал, то приходилось учиться военному делу в свободное от общественной работы время. Благо существовала еще и межпоходовая подготовка в учебном центре г. Обнинска.

Как и обещал, несколько слов о жилищном вопросе. В лодке у каждого есть койка, но в базе в атомоходе жить запрещено, в казарме не предусмотрено, в гарнизонном общежитии жили холостяки, в основном, а «женатиков» предполагалось обеспечивать квартирами, которых на всех не хватало. Поэтому первый год службы я жил нигде. Особо остро это ощутил перед выходом на вторую боевую службу. На время меня приютил командир электротехнической группы нашего экипажа, который снимал комнату в общежитии с двумя койками. Но при этом строго настрого запретил мне говорить персоналу общежития, что я проживаю в комнате, боясь, что подселят постороннего человека, после того как я решу свой квартирный вопрос, поскольку я был женат.

Как известно перед выходом на боевую службу экипажу положено 3 дня на отдых. Но на практике это в лучшем случае полдня и то посменно на введенной установке. Так было и в тот раз. Юра Козлов побывал «дома» и ушел на корабль, а я получил свои полдня и вечером пришел в общежитие. Строгая дежурная спросила: «Вы к кому?» Я ответил, что к Козлову. На что она со знанием дела сообщила, что он убыл на корабль и вернется не скоро, поэтому приходите вчера. Мне ничего не оставалось, как покинуть общежитие. Стал я на ступеньках Дома офицеров и размышляю, как быть? На мою удачу мимо проходил мой однокашник, Володя Сидоров и предложил переночевать у него т.к. его жена в тот момент была на «большой земле». Наутро я снова пришел в общежитие, уставшая за ночь дежурная уже не обращала внимания на входящих, и я свободно проник в заветную комнату, взял самое необходимое и ушел защищать Родину.

Следует отметить, что перед выходом на боевую службу на экипаж выделили 2 однокомнатные квартиры, и я наивно полагал, что одна из них моя, раз я такой хороший, а весь офицерский состав жильем обеспечен. Но жилкомиссия решила по другому, распределив одну из них лейтенанту Анатолию Алифанову ‑ начальнику химслужбы, пришедшему на корабль вместе со мной, а вторую молодому мичману Рахматуллину, тоже химику. Я был неприятно удивлен, но позже все прояснилось, он оказался родным братом командира корабля, просто у них были разные фамилии (Однако, со слов А. Рахматулина, ему дали не квартиру, а лишь комнату в 3 комнатной квартире в ноябре 1981 г. - В.О.)

Весь поход меня мучила мысль, куда возвращаться? После прихода с боевой службы я решил обратиться к начальнику политотдела 33 дивизии капитану 2 ранга Дмитриеву, надеясь, что он поможет, т.к. ходил вместе с нами под лед и лично ратовал за выдвижение меня на комсомольскую работу. Но на мой вопрос, он ответил двумя: «А почему ты ко мне пришел? У тебя, что нет замполита?» Я ответил, что конечно есть, а сам подумал, что нет у меня никого. Больше не дожидаясь милости от политработников, я пошел в домоуправление. Там меня встретила и внимательно выслушала очень красивая женщина. К сожалению не помню ее имени и какую должность она занимала, но мой вопрос решила, предложив комнату в двухкомнатной квартире. За это я ей по сей день, благодарен. Замполиту оставалось узаконить ее решение через жилкомиссию. Так и воссоединилась моя семья ровно через год службы.

После «ухода» на новостройку командира группы автоматики ОКС, моего однокашника Константина Исакова, уже в то время командир корабля капитан 2 ранга Михаил Васильевич Моцак, предложил эту должность мне с перспективой назначения на должность командира дивизиона живучести. Я согласился, т.к. командир дивизиона живучести серьезная и уважаемая должность на корабле. В душе я надеялся, что это будет аргументом в борьбе с политработниками, за некоторую комсомольскую разгрузку, т.к. я становился еще и командиром отсека, но не на тех напал, о чем я уже писал выше.

Пришло время отдать дань уважения службе киповцев ГЭУ. О ее внешней привлекательности свидетельствует то, что после возвращения со стажировки
больше половины нашего взвода изъявили желание служить киповцами ГЭУ, но не всем посчастливилось. Служба «не пыльная», особенно в море, но за этим стояла большая подготовительная работа и высокий профессионализм. Вахта киповца не предполагает постоянного вглядывания в приборы в готовности действовать по ситуации, как того требуется от «управленцев». Но, в случае, какой-либо поломки помощи ждать неоткуда, а ведь системы серьезные. Хотя иногда приходилось нести вахту и у одного прибора, как в случае с прибором измерения температуры в системе фильтров ФМТ-200Г. Этот фильтр предназначен для преобразования угарного газа в углекислый газ и работал при повышенной температуре. Прибор должен был отключать нагрев при достижении определенной температуры. А в случае если он не отключал, то происходил перегрев и взрыв фильтра. Выглядело это эффектно, отсек
наполнялся сажей и дымом, но, к счастью, без огня. Естественно аварийная тревога, с выполнением всех мероприятий, адреналином и разбором «полетов».

Фильтры были в заведовании у химиков, а приборы ‑ почему то у киповцев ГЭУ, поэтому после повторного взрыва в турбинном отсеке и поступила команда нести вахту у прибора, не спуская с него глаз. Так продолжалось несколько дней пока не убедились, что прибор работает исправно.

Специалистам известно, что в автоматике есть две неисправности: плохой контакт и нечистая сила, так в данном случае было второе. Самым слабым звеном в системах автоматики, сигнализации и контроля были датчики любого назначения и работали они в разных средах, в том числе и радиоактивных. Так, в случае выпадения сигнала на пульте управления ГЭУ, приходилось проверять правильность срабатывания датчиков наличия воды в различных емкостях и на поверхностях реакторного отсека и аппаратных выгородок. Убедиться в этом можно было только визуально, и кроме, как отсоединив датчик, сделать это было невозможно. При этом прекрасно осознаешь, что реально может быть малая течь первого контура, а если это и конденсат, то пользы для здоровья от него мало, поэтому каждый раз чувствуешь себя неуютно. Периодически приходилось настраивать датчики положения стержней регулирования СУЗ (системы управления и защиты реактора), стоя на крышке ядерного реактора, в то время когда тот был на мощности хотя и 20% от номинальной. Но незнание «управленцами» положения стержней регулирования СУЗ могло нанести больший вред здоровью всего экипажа и не только. История знает случаи… На новых поколениях ядерных установок такая проблема, наверное, отсутствует. К счастью это бывало редко и не портило общего впечатления о прекрасной и очень нужной специальности киповца ГЭУ, которую в течение двух лет я постигал вместе с вновь прибывшим техником мичманом Владимиром Пяревским да и командиром группы тоже. У каждого из нас было свое заведование, но работали над устранением неисправностей, всегда вместе и слаженно.

Командиром дивизиона живучести на тот момент был капитан-лейтенант Сергей Михайлович Плакунов ‑ профессионал высокого уровня, с которым у меня сложились доброжелательные служебные отношения, выполнена не одна боевая служба. Новая должность потребовала дополнительных сил и энергии для ее освоения, но и с этим я успешно справился.

В этой связи не могу не упомянуть о двух своих помощниках. В первую очередь, это техник ‑ мичман Владимир Кищенко из Украины, пришедший с судоремонтного завода, что в б. Малая Лопаткина, где демонстрировал чудеса сварки. Ходили легенды, что в труднодоступных местах он варил, держа в пальцах одной ноги газовую горелку, а в другой зеркальце. Не знаю, правда ли это, сам не видел, но то, что во время нашего захода в СРЗ, выстраивалась очередь из бывших начальников, попросить отпустить его заварить, что-нибудь эдакое ‑ это факт. Да и сам он шутил, что «варил мокрой искрой деревянным электродом левой ногой». Киповское дело давалось ему сложней, но обладая высокими организаторскими способностями, привлекал для работы коллег со всей дивизии, поэтому его заведование всегда было в идеальном состоянии.

Второй помощник ‑ это матрос Валера Яковец из Коми тоже «киповец» и одновременно заместитель командира отсека. Исключительно ответственный и добросовестный парень. Я бы сказал, что таких матросов не бывает, но правильнее будет сказать, больше не встречал. Его родители, мама коми, а отец украинец, подошли к делу с любовью и получили превосходный результат.

Служил матрос с охоткой, и служба давалась легко, и уволился главным корабельным старшиной, а в последнюю ночь перед увольнением лично вместе с другими матросами, расписанными в отсеке, выкрасил трюм 2-го отсека. А я был дежурным по кораблю и всю ночь обеспечивал работу, ведь красить в замкнутых пространствах небезопасное занятие. Наутро мы обнялись на пирсе и расстались со слезами на глазах.

Вначале службы Валера планировал после увольнения в запас вернуться на малую родину и заняться лошадями, которых любил и постоянно рисовал на любом клочке бумаги, который попадался под руку. Его будущее часто становилось предметом дискуссий во время многочасовых пребываний в отсеке по тревогам и не только.

Не буду утверждать, что именно эти дискуссии повлияли на выбор гражданской профессии, но после увольнения Валера поступил в один из ленинградских институтов и прислал благодарственное письмо на корабль. Каждую автономку он оформлял по несколько рационализаторских предложений. Надеюсь, из него получился хороший инженер и руководитель.

Некоторое время спустя я начал сдавать зачеты на самостоятельное управление дивизионом и успешно сдал благодаря помощи командира БЧ-5 капитана 2 ранга Владислава Альфредовича Бейнаровича и капитан-лейтенанта Владимира Овчинникова, который к тому времени уже был назначен командиром дивизиона движения. Практические вопросы по трюмному хозяйству подсказывал старшина команды трюмных мичман Николай Миронов.

Шло время, менялись люди и командиры, которые создавали славу К-517. У одних это получалось лучше, и задачи были серьезней, как у Чеботаревского и Моцака. Экипаж добивался и долго удерживал звание «Отличный корабль», завоевывал призы различных уровней и в различных «номинациях». У других задачи были попроще, как у капитана 2 ранга Евгения Николаевича Кудрявцева в период текущего ремонта корабля в г. Полярный. Настало время командовать и капитану 2 ранга Юрию Антонович Сазонову, который пришел на корабль уже в зрелом (по корабельным меркам) возрасте, с определенным багажом знаний и опытом службы в других экипажах, несколько отличным от традиций К-517, но с желанием возродить утраченную за период текущего ремонта выучку и слаженность экипажа. «Костяк» корабля с желанием стал помогать ему в этом поскольку, за многие годы предшествовавшие ремонту, привык быть лучшим и помнил, как это было «круто». Экипаж успешно прошел обучение в учебном центре г. Обнинска и выполнил задачи боевой службы.

В это время «засобирался» уходить в запас мой комдив, но «комдив-
общественник» не вписывался в представление командира о механической службе. Изменить ситуацию он не мог или не хотел, поэтому на должность комдива подобрал офицера с другого экипажа, не обремененного лишними обязанностями. К счастью, не пришлось выстраивать отношения с новым комдивом, т.к. в это же время освободилась должность командира дивизиона живучести в 172 экипаже большой атомной подводной лодки, капитана 1 ранга С.П. Малациона. Командование дивизии предложило эту должность мне, как единственному из перспективных офицеров дивизии, на тот момент, допущенному к самостоятельному управлению дивизионом живучести. Мне ничего не оставалось, как согласиться, хотя уходил с К-517 не без сожаления и с некоторым ощущением того, что мною попользовались. Плюсом было то, что со сдачей должности, я оставил и все общественные нагрузки.

Знания и опыт, полученные на К-517 пригодились сразу же по прибытии на корабль. 172-й экипаж готовился «морячить» и сдавал задачу Л-1, одним из основных элементов которой является проверка отработки экипажа по борьбе за живучесть подводной лодки в базе. Ввиду того, что командир БЧ-5 в то время находился на боевой службе с другим экипажем, учение было доверено проводить молодому командиру дивизиона живучести, как первому заместителю командира БЧ-5, хотя два других комдива были на 5 лет старше меня по выпуску и опытнее по стажу в должности. Учение было отыграно в лучших традициях К-517 («а-ля Стадник»). На разборе, представитель штаба сказал, что была бы оценка «отлично» если бы был штатный механик, а так только «хорошо». После разбора командир, построил экипаж, поблагодарил всех и объявил: «Вот наш будущий механик!» А я с благодарностью вспомнил всех своих командиров, наставников и просто коллег по ратному труду на К-517. Имея доверие и поддержку командира, мое становление в должности комдива прошло быстро и гладко.

Награда за подледное плавание, пошла в зачет при поступлении в Военно-морскую академию, а опыт, приобретенный в период службы на корабле, сопровождает меня по жизни, и по сей день. Фотография родной подводной лодки, вырезанная из «Огонька» в далекие 80-е, неизменно висит над моим рабочим столом.

Я благодарен судьбе, за то, что причастен к славной истории ПЛА К-517. Из 10 боевых служб выполненных К-517, участвовал в 5, а это ровно половина. К сожалению некоторых сослуживцев, в том числе и из упомянутых выше, уже нет в живых. Светлая память ушедшим и многие лета ныне здравствующим.

Честь имею!
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

Из интернета:

«К-517» – боевая единица атомного подводного флота
(непридуманная история от инженер-механика)



Как известно, солдатами не рождаются – ими становятся. То же самое и с подводниками. И совсем не обязательно, чтобы «тот, кто родился у моря», становился моряком. В нашей стране эти ребята, за редким исключением, почему-то, как правило, становились юмористами и певцами, а на флот приходили служить те, кто моря и в глаза никогда не видел. Так и в экипаже подводной лодки «К-517», за исключением немногочисленных представителей города на Неве, в подавляющем большинстве служили парни из глубинных районов России. Собравшись вместе, никто тогда и не думал, что с борта их корабля в разные годы сойдут три Героя России, пять адмиралов, два доктора наук и шесть кандидатов наук, а из остальных офицеров ‑ проще назвать тех, кто не стал капитаном 1 ранга. Да и из оставшиеся ‑ в основном оказались порядочные люди.
Наш корабль был заложен на Адмиралтейском заводе Ленинграда 23
марта 1977 г. под заводским номером 627. Он стал последним седьмым корпусом из серии многоцелевых атомных ракетно-торпедных подводных лодок 671РТ проекта, а потому уже отличался от своих старших собратьев вооружением и системой управления атомной энергетической установки (АЭУ), получив их в «подарок» от идущего на смену нового 671РТМ проекта. За счёт частичной модернизации и отлаженной технологии сборки наша лодка была уже более просторной (можно было свободно ходить по отсекам, не опасаясь расшибить себе лоб о какой-нибудь торчащий в проходе клапан) и комфортной для «проживания».
Как говорил товарищ Сухов в известном кинофильме: «Народ подобрался всё больше душевный». Первым командиром стал капитан 2 ранга Александр Яковлевич Чугунков – человек, пользовавшийся (и таковым оставшийся поныне) непререкаемым авторитетом и уважением в экипаже. Он даже не командовал, а убеждал в необходимости того или иного действия, и это у него хорошо получалось. Вот как он вспоминает о своём назначении: «На предлагаемое мне назначение командиром ПЛА «К-517» 671РТ проекта я прислушался и не жалею об этом – судьба подарила мне возможность и в этой должности участвовать в создании нового экипажа Флота Великой Державы. Так уж совпало, что формирование экипажа (приказ МО СССР № 324 о начале формирования подписан 24 августа 1976 года) происходило одновременно с обсуждением секретных официальной и неофициальной версий бесперспективных действий замполита БПК «Сторожевой» Балтийского флота капитана 3 ранга Саблина В.М., расстрелянного за измену Родине 3 августа 1976 года».
Я много слышал об Александре Яковлевиче от офицеров. Чаще всего звучала такая фраза: «А вот Чугунков бы…». При этом мне рисовался образ мужественного, умного и заботливого командира. Так получилось, что я, не зная его до встречи экипажа в 2006 году у него на даче под Питером, теперь общаюсь с ним чаще, чем с остальными сослуживцами. Александр Яковлевич оказался, действительно, здравомыслящим и душевным человеком, для которого понятия «честь» и «совесть» – не пустой звук.
Старпомом к нему был назначен капитан 3 ранга Юрий Александрович Зеленский, ставший впоследствии первым командиром АПЛ «Комсомолец».
Кстати и я чуть было не попал на этот корабль. Будучи на стажировке на «К-517» зимой 1982 г., меня отправили поработать в отдел кадров флотилии, куда с экипажа перевёлся командир группы автоматики ГЭУ Александр Емельянов. А когда я уже прибыл туда лейтенантом для распределения, то запомнивший меня офицер отвёл в сторону и «по знакомству» предложил пойти на новейший и единственный во всём Военно-морском флоте подводный корабль. Мне уже было выписано предписание, но, выйдя из отдела кадров, я остановился, подумал и вернулся обратно, заявив, что пойду служить только на 517-ю. И, как видно, это дало мне возможность сегодня писать об этом…
Механиком (командиром БЧ-5) тоже был опытный моряк капитан 2 ранга Иван Антонович Стадник. Я помню, как меня разыграли офицеры-управленцы (операторы ГЭУ), сказав, что он является автором романа «Война» (настоящий автор – Иван Стаднюк). А тот, не моргнув глазом, подыграл им, заявив, что готов в любое время подписать «авторский» экземпляр…
Костяк экипажа составили молодые офицеры 1976 г. выпуска. Сразу же после формирования экипаж был направлен на подготовку в учебный центр г. Обнинска, после чего все прибыли в Ленинград на достройку своего корабля.
24 августа 1978 г. лодка была спущена на воду и по внутренним водным системам переведена в Северодвинск для прохождения сдаточных испытаний, где 20 декабря на корабле был поднят Военно-морской флаг СССР, что по всем официальным канонам ознаменовало дату его «рождения».
В те времена любые сдаточные мероприятия подгонялись под конец года, т.к. от этого зависели премии рабочему классу и награды руководящему составу. Все это понимали, поэтому и наша лодка не стала исключением – приёмочный акта с большими недоработками был подписан 31 декабря. Поэтому после того, как 24 января 1979 г. корабль вошёл в состав 33-й дивизии 1-й флотилии подводных лодок Северного флота, по установившейся «традиции», рабочие СМП продолжали приезжать к месту постоянного базирования в Западную Лицу для проведения доработок.
Вскоре после этого А.Я. Чугунков сдал корабль капитану 2 ранга Равкату Загидуловичу Чеботаревскому. По моим воспоминаниям, Чеботаревский был человеком вдумчивым и уравновешенным.
Стоять у пирса кораблю долго не пришлось. Доверяя молодому экипажу и его командиру, в июле 1980 года «К-517» направили для выполнения задач боевой службы в Индийский океан. Старшим на борту был назначен капитан 1 ранга Валентин Владимирович Протопопов, впоследствии Герой Советского Союза.
Обогнув африканский континент, мимо всем ныне известных Сомалийских берегов и так называемого Африканского рога, подводная лодка благополучно подошла к о. Дахлак в Красном море. Можете себе представить, в каких условиях проходила эта первая автономка: за бортом + 37, воздух + 45, в энергетических отсеках под 70! Спасали только вентиляторы и смоченные в воде простыни. Однако новые впечатления от диковинной флоры и фауны, перекрыли в памяти невыносимые условия пребывания в экваториальных широтах.
С апреля по июль 1981 г., на корабле испытали систему порохового продувания цистерн главного балласта (ЦГБ) – «Иридий», что дало возможность лодке экстренно всплывать практически с любой глубины. По воспоминаниям участников при экспериментальном всплытии ощущения были сродни поездке на скоростном лифте.
Зарекомендовавший себя экипаж стал готовиться к выполнению специального задания Правительства СССР. Экипажу предстояло идти на Северный полюс. Несмотря на то, что наши первые атомоходы уже штурмовали его, новым кораблям предстояло решать и новые, более сложные задачи. В 8 августа подводная лодка отошла от родного причала в бухте Большая Лопаткина и вышла в море, как было объявлено по корабельной трансляции, «для перехода по плану», о котором никто кроме командира и штурмана не знал (почему-то все думали, что снова пойдут в Африку). Впереди было 76 суток похода, 43 из которых пройдут подо льдами Арктики!
Про этот поход можно писать отдельную статью и даже книгу, ибо в две-три страницы текста не уложишь столько событий, эмоций, тревог и переживаний, которые испытал тогда экипаж. Лодка произвела 21 всплытие во льдах и 17 приледнений, в том числе 15 сентября всплыла в точке, близкой к географической точке Северного полюса!
Наиболее запоминающимся событием для экипажа стал митинг и подъем флага на Полюсе, а кроме того ‑ блины и футбол «механики» против «люксов». Мяч был изготовлен доктором Валерием Зеленовым
(по другой информации – главным турбинистом Герой Кругликом) из медицинских перчаток. Механики тогда выиграли 4:2.
Из экстремальных ситуаций всем врезалось в память срабатывание аварийной защиты реакторов и автономных турбогенераторов обеих бортов по «засолению» второго контура (подачи воды на парогенераторы). Серьёзность ситуации определяли два фактора: изрядно подразряженная аккумуляторная батарея, ёмкостью на полтора часа работы установки, и полная невозможность всплытия (готовились даже к подрыву льда боевой торпедой). В результате до возобновления работы ГЭУ, лодке пришлось полтора часа «висеть» на стабилизаторе глубины без хода. Здесь особо хотелось бы подчеркнуть роль командира дивизиона движения капитана 3 ранга Александра Валентиновича Шарапова в ликвидации последствий аварийной ситуации. С тех пор сигнал «Соль» на мнемосхеме пульта управления ГЭУ (ПУ ГЭУ) вызывал у операторов нашего корабля особенное внимание и тревогу.
Не менее, а может даже более опасная ситуация сложилась при очередном погружении после приледнения, что чуть не привело к гибели корабля. Тогда дифферент достиг 32-х градусов на корму при предельном – 36. «Засада» состояла в том, что при приледнении поддувается носовая группа ЦГБ. А так как клапан вентиляции ЦГБ № 1 находится в конце цистерны, то при его открытии при погружении пузырь воздуха все равно остается в цистерне, и корма уходит вниз гораздо быстрее, что собственно и произошло. В самый критический момент быстрее всех сообразил старший помощник Леонид Фёдорович Катухин, который дал команду заполнить быструю, в результате чего нос «отошёл». Однако лодка стала стремительно проваливаться на глубину. Продуть быструю удалось уже после отметки 100 метров. Ветераны эту ситуацию до сих пор вспоминают с душевным трепетом…
За этот поход командир был удостоен ордена Ленина, а остальные члены экипажа награждены орденами и медалями. «Обделёнными» остались только один человек, имевший партийное взыскание и один ‑ исключённый из КПСС. Это были командиры второго и третьего дивизионов капитаны-лейтенанты Леонид Викторович Голстов и Сергей Михайлович Плакунов, хотя они внесли не менее весомый вклад в обеспечение успешного плавания... Когда все на корабле, включая матросов, ходили с боевыми наградами, это впечатляло!
Р.З. Чеботаревский, вместе с командиром 513-й, ныне вице-адмиралом Анатолием Ивановичем Шевченко, который по сей день в качестве наставника водит командиров атомоходов «под лёд», стали самыми опытными подводниками по части подлёдных походов. Собственно говоря, этим двум людям мы обязаны тем, что походы наших многоцелевых атомоходов под лёд стали «плановыми».
После небольшого отдыха экипаж в первой половине 1982 г. совершил очередной поход уже в Средиземное море, которое затем станет основным местом несения боевых служб нашим кораблём.
Когда я прибыл на лодку в конце июля 1982 г., Р.З. Чеботаревский, уже готовился сдать должность капитану 3 ранга Михаилу Васильевичу Моцаку. «Старый» командир, помня меня ещё курсантом, встретил достаточно дружелюбно и по-отечески пожелал успешного прохождения службы. В последующем, будучи на вышестоящих должностях, при встрече всегда интересовался моими делами. К сожалению, Равкат Загидулович не дожил до сегодняшних дней.
Став народным депутатом Верховного Совета РСФСР, а затем и Российской Федерации, контр-адмирал Чеботаревский в очередной поездке в Югославию 19 июня 1994 г. скоропостижно скончался.
Со стажировки запомнил меня и старший помощник командира капитан 3 ранга Л.Ф. Катухин (бывший до этого помощником командира на этом же корабле, а при формировании экипажа ‑ командиром БЧ-4), который не преминул мне заметить: «Если ты у меня курсантом с кукана сорвался, то лейтенантом никуда не денешься!»
На самом деле Леонид Фёдорович хотя был нарочито строгим и где-то даже грубоватым, но в принципе справедливым начальником и очень толковым офицером. На нём фактически держался весь экипаж. Будучи трудоголиком, он терпеть не мог бездельников и любого рода беспорядки. В казарме дверь его каюты всегда была открыта. Праздно шатающихся офицеров он непременно останавливал и задавал вопросы по специальности. Горе было тому, кто не мог правильно ответить…
Моё становление в экипаже проходило под командованием М.В. Моцака. Это был командир больших познаний и опыта (в том числе похода на нашем корабле). Он мог заменить на боевом посту практически любого офицера ГКП. Обладал большой эрудицией, феноменальной памятью и потрясающей работоспособностью. Но при этом командиром был достаточно жёстким. Как тогда у нас шутили, «в близости к личному составу замечен не был». Он не стеснялся крепких выражений, на которые в запальчивости никогда не скупился. Личный состав любил смотреть с ним кинофильмы, потому как его смачные, ядрёные, и язвительные комментарии значительно улучшали восприятие любого, даже самого неинтересного фильма. В отдельных случаях, офицеры и мичманы ходили в кают-компанию не для просмотра кинофильма, а чтобы послушать командира в неформальной обстановке…
Однако, как бы резко он не относился к подчинённым, перед вышестоящим командованием своих не сдавал. Лично меня два раза прикрыл от необоснованных домогательств политотдельских товарищей и от особистов, за что ему отдельное спасибо.
Экипаж прошёл с ним две боевые службы в 1982 и 1984 гг. в Средиземное море. При нём лодка ежегодно подтверждала звание «отличный корабль», дважды выигрывала торпедные стрельбы на приз Главкома, и ей было доверено (всё было не просто так) выступить инициатором социалистического соревнования на флотилии. А так как имя командира было закрытым, то в агитационный плакат попало имя никому неизвестного «лейтенанта В. Овчинникова», после чего ко мне в экипаже приклеилось прозвище «инициатор», данное прикомандированным начхимом Виктором Ерошеней.
Партийно-политичекая работа, соцсоревнование и прочие подобные мероприятия, на мой взгляд (да простят меня бывшие и «новообличные» политработники), отнимали значительное количество времени и никак не влияли ни на боеготовность корабля, ни на боеспособность экипажа. Мы не нуждались в каком бы то ни было политическом контроле и дополнительной пропаганде, ибо у каждого была твёрдая убеждённость в правоте своего дела. Нас не надо было, что называется, агитировать «за советскую власть». Мне кажется, что более преданных своей Родине людей, чем мы тогдашние,
вообще не было! Но такова была система, и мы воспринимали всё как своеобразную ритуальную жертву, для того чтобы можно было заниматься реальным делом.
Кому-то такое положение дел было удобно. Не имея способностей и трудолюбия в освоении специальности, или в душевном партийно-политическом порыве, отдельные наши товарищи пытались, что называется, продвинуться по партийной линии и, при случае, «покусать» требовательного начальника, одновременно являвшегося товарищем по партии, в которой якобы были все равны…
Не надо ходить к гадалке, чтобы безошибочно сказать, на кого в партийной ячейке экипажа «К-517» больше всего обижались товарищи-партийцы. Это был всё тот же Леонид Фёдорович Катухин. Однако он к этому относился с присущим ему здоровым чувством юмора.
Помниться, встретив меня в коридоре учебного центра Обнинска, куда я был направлен для доподготовки в конце августа того же 1982 года, на моё приветствие он, открыто улыбаясь, громко сказал идущему рядом замполиту капитану 2 ранга Борисову: «Виктор Петрович, смотри, лейтенант служит у нас уже два месяца, а ещё не имеет партийного взыскания!» В ответ на это замполит, в общем-то, неплохой человек, любивший посидеть с офицерами корабля в ресторане за рюмочкой «чая», многозначительно кивнул головой…
В первый мой дальний поход М.В. Моцак, с «благословения» зам. НЭМСа 1-й флотилии ПЛ капитана 1 ранга Николая Ярехтовича Щербины, взял меня ещё не допущенным к самостоятельному управлению командиром реакторного отсека, причём, вопреки принятому в таких случаях правилу – без дублёра. Мои коллеги Александр Дёгтев, Георгий Круглик, Павел Николайчик, Геннадий Блохин, Виктор Синицкий и другие, будучи старше меня на шесть лет, мало того, что несли за меня вахту (за исключением А.И. Дёгтева –
командира дивизиона движения), но ещё и возились со мной буквально как с сыном полка.
Я же не мог не оправдать их доверия. Жертвуя сном и личным временем, зачёты сдал не за четыре, а за полтора месяца. При этом самым мучительным для меня был подъём на вторую смену вахты в 03.15. Всё бы может быть и было ничего, кабы не мой коллега, на год раньше меня пришедший на лодку из нашего училища. Он так противно меня будил («Вова, вставай! Вставай, Вова!»), что было нестерпимое желание его прибить.
В знак поощрения за досрочно сданные зачёты я был допущен командиром к просмотру через перископ акватории Атлантического океана при выходе из Гибралтарского пролива, ради чего подводная лодка на минуту больше положенного «висела» на перископной глубине. После того, как я оторвал глаз от окуляра, на вопрос командира: «Ну, как?», – смог произнести только одно слово – «вода-а-а», что вызвало неподдельный смех окружающих офицеров ГКП. После этого, мне приснилось, что в каюту светит яркое, слепящее глаза солнце, от которого, собственно, я и проснулся, и весь последующий день ходил как дурак, улыбаясь. Обычный землянин не поймёт, как мало надо человеку, чтобы в тех обстоятельствах быть по-настоящему счастливым...
А ещё я втихоря по учебной тревоге для всплытия на перископную глубину любил ходить в 6-й, когда работал компрессор на пополнение запасов ВВД. Свежий воздух, поступавший в отсек через шахту РКП, пахнущий морскими водорослями, буквально опьянял, и в глазах начинали появляться плавающие синие точечки. И так было хорошо...
Другим, запомнившимся в той автономке событием, стало для меня всплытие в надводное положение в конце похода. Когда все дружно побежали на мостик, кто покурить, а кто подышать свежим воздухом, я пошёл в каюту, где по корабельной трансляции, из которой кроме команд голосом вахтенного инженер-механика или командира БЧ-5 в течение 70 суток не издавалось никаких звуков, лилась незнакомая для меня песня Аллы Пугачёвой «Миллион алых роз». Я стоял и, как завороженный, смотрел на этот коричневый динамик, с трудом справляясь с комком, подкатившим к горлу…
Когда я был уже капитаном 2 ранга, командиром БЧ-5 517-й, осенью 1992 г. мы пришли из Гремихи в Западную Лицу на выгрузку оружия. Михаил Васильевич Моцак к тому времени закончил Военную академию Генерального штаба (в коей автор имеет честь ныне трудится) и командовал 11-й дивизией. Я пригласил его на корабль. Мы прошли с 1-го по 8-й отсеки, поговорили с личным составом. Замечу, что с первых лет, на корабле была своеобразная традиция соблюдать в отсеках и на боевых постах идеальную чистоту, на что Михаил Васильевич, не без удовольствия, обратил внимание.
Указом Президента Российской Федерации от 15 июня 1994 года за мужество и героизм, проявленные при исполнении воинского долга, Моцаку Михаилу Васильевичу было присвоено звание Героя Российской Федерации с вручением знака особого отличия – медали «Золотая Звезда» за № 80. Он стал первым Героем и вторым после Р.З. Чеботаревского адмиралом, вышедшим с 517-й. Затем он занимал должности начальника штаба Северного флота и первого заместителя полномочного представителя Президента РФ в Северо-Западном Федеральном округе.
Вторым Героем и третьим адмиралом, сошедшим с трапа нашего корабля, стал помощник командира Сергей Викторович Кузьмин, который сменил в этой должности ещё одного будущего адмирала – Олега Викторовича Алёшина. Адмиральский чин получил и Сергей Николаевич Баранников. С.В. Кузьмин закончил службу в должности начальника Управления боевой подготовки ВМФ в звании вице-адмирала; О.В. Алёшин – заместителя начальника Военно-морской академии им. Н.Г. Кузнецова по учебной и научной работе в звании контр-адмирала; а С.Н. Баранников – начальника штаба Беломорской военно-морской базы – контр-адмиралом.
До 1985 г. на «К-517» ещё сохранялся костяк экипажа первого формирования. Я бы не сказал, что на корабле был какой-то особенный дух или микроклимат. Отличием, пожалуй, было только то обстоятельство, что экипаж формировался в основном молодыми лейтенантами, за исключением командиров подразделений и командования, а потому стандартная для нашего флота градация членов экипажа на «люксов» и «механиков» была по максиму снивелирована. А реальная боевая работа по-настоящему сплотила и сдружила экипаж, и эта дружба сохраняется поныне.
Другой отличительной особенностью нашего экипажа был значительно более высокий уровень профессиональной подготовки, чем на других кораблях дивизии. Ввиду того, что соединение состояло из лодок однотипных проектов, личный состав часто прикомандировывали для выхода в море на соседние лодки, и практически всегда наши люди возвращались с благодарностями от командования.
Однажды произошёл даже курьёзный случай. На корабле капитана 2 ранга В.А. Терёхина из-за нарушений правил эксплуатации взорвалась аккумуляторная батарея, и весь личный состав из числа электриков срочной службы был направлен к нему для расчистки 1 отсека.
Командир, проверяя ход аварийно-восстановительных работ, сделал замечание нашему старшине 1 статьи Алексею Талашову: «Кто Вас учил так работать?» На что боец, не задумываясь, с вологодским прямодушием ответил: «Нас учили не взрывать аккумуляторную батарею!», за что немедленно с соответствующими эпитетами был выпровожен к себе на корабль, хотя совершенно очевидно, что матрос был прав…
Наиболее ярко профессионализм экипажа проявлялся в экстремальных аварийных ситуациях. Приведу лишь один пример. В конце 1986 г. при выходе лодки из судоремонтного завода на ходовые испытания, в системе 2-го контура (подачи воды на парогенераторы) правого борта из-за нарушения технологии сборки клапана на напоре насоса высокого давления, навешенного на вал турбогенератора (НПН), вырвало крепёжную шпильку с фланца и прокладку. Вода (бидистиллят) под давлением 70 атм. стала стремительно уходить из системы и буквально распыляться по турбинному отсеку, в том числе – заливать распределительный щит самого турбогенератора (как он не полыхнул – до сих пор удивляюсь).
На этом борту сразу же была сброшена аварийная защита реактора и турбогенератора, вся нагрузка переведена на левый борт. Главная энергетическая установка (ГЭУ) аварийного борта переведена в режим экстренного расхолаживания. Сброс защиты на левом борту, как в таких случаях предусматривала технологическая инструкция, с моей точки зрения, был нецелесообразен. Во-первых, мы бы остались без основного источника электроснабжения (АТГ) при выработавшей свой ресурс аккумуляторной батарее (В Гаджиево, куда должна была прийти наша лодка после ремонта, уже была доставлена новая АБ. Командование рассудило, что в море сходим и со старой, т.к. перегружать АБ в базе было дешевле, чем на СРЗ), которая вряд ли бы выдержала такую нагрузку. Во-вторых, лишались бы всякой возможности пополнения запасов даже пресной воды, следовательно, возможности расхолаживания ЯЭУ обоих бортов, тем более, что для расхолаживания понадобилось бы значительно большее количество воды, чем для обеспечения работающей ГЭУ. Естественно возник вопрос, как тогда снимать остаточное тепловыделение с реактора правого борта и обеспечивать работу ГЭУ левого борта?
Быстро отключить повреждённый участок без прекращения подачи воды на парогенераторы было невозможно. И потом в столь экстремальной ситуации сообразить сразу, что делать, тоже было довольно сложно. Некоторых, что называется, просто «заклинило».
Запаса питательной воды явно не хватало для восполнения утечки. Испаритель (опреснитель) также не мог «справиться» с такой потерей, а только потреблял дополнительную паровую нагрузку, потому (опять-таки вопреки инструкции) дал команду на его вывод из действия. Отчётливо наметилась «перспектива» перегрева и возможного подплавления тепловыделяющих элементов реакторов. В общем обстановка рисовалась невесёлой.
С объявлением аварийной тревоги в турбинный отсек сразу же прибыли только что назначенный начальник электро-механической службы дивизии капитан 2 ранга Борис Александрович Зверев, служивший ранее на первом поколении (Я с особой теплотой всегда вспоминаю этого человека, считая его своим учителем, и горжусь тем, что командующий 3-й флотилии контр-адмирал (впоследствии адмирал) И.Н. Литвинов за публично высказанное мной мнение об уровне подготовки наших подводников назвал меня «зверевским отродием») и командир БЧ-5 капитан 2 ранга Владислав Альфредович Бейнарович – выпускник кораблестроительного факультета. Оба они были исключительно грамотные офицеры с академическим образованием, но судя по выражениям их лиц, я понял, что и они не знали, что в такой ситуации делать. На механике просто лица не было. Несмотря на то, что самым ругательным выражением у него было слово «гадство», он сидел на БП-55, хлопал себя ладонями по коленям и повторял: «Ну, всё, ... !»
Мне 26 лет и это был мой первый выход в море в должности командира дивизиона движения. В уме я прикинул алгоритм развития событий и с удивительным спокойствием про себя подумал: «Действительно, … !»
Самым худшим в этой обстановке было бездействие. Надо было принимать срочные меры по локализации аварии. Для этого следовало попытаться как можно быстрей отключить аварийный участок и разобщить борта паротурбинной установки по водяным трубопроводам при сохранении работоспособности установки неаварийного борта. Но, на моей памяти, подобного никто не делал, а старшие по возрасту операторы ГЭУ, прошедшие поход на Полюс, говорили, что это вообще невозможно. Однако глаза боятся – руки делают, да и выхода другого не было.
Под сплошным потоком воды я проскочил на пульт управления ГЭУ. Разъяснять обстановку командиру корабля (капитану 2 ранга Евгению Николаевичу Кудрявцеву) и спрашивать разрешение на дальнейшие действия уже просто не было времени. Вместо этого по «Каштану» (система двусторонней громкоговорящей связи) в Центральный пост я спокойно, но достаточно твёрдо сказал: «Дизель к пуску приготовить!» (Буквально через несколько минут командир электро-технического дивизиона капитан 3 ранга Леонид Викторович Голстов доложил о запуске дизеля и готовности принять нагрузку на дизель-генератор). В Центральном в тот момент находился, пожалуй, самый опытный человек в нашем экипаже – командир дивизиона живучести капитан 3 ранга Сергей Михайлович Плакунов. Он правильно понял ситуацию и, со своей стороны, тоже без лишних слов стал предпринимать необходимые действия. А чтобы на ГКП была полная ясность в том, что происходит с ЯЭУ, не отвлекая меня на доклады, он оставил включённым «Каштан» с пультом управления ГЭУ.
Для восполнения потери воды в системе, после того, как достаточно быстро стал заканчиваться её основной запас в цистернах питательной воды, мной немедленно была дана команда на подачу обычной пресной (питьевой) воды. Для этого, правда, пришлось отключить один из двух солемеров с целью блокировки сигнала аварийной защиты реакторов и турбогенераторов по сигналу «Соль». Понимал я тогда, что блокировка сигналов АЗ была категорически запрещена? Понимал! Но никакого другого выхода просто не было. Однако всё же, проходя порциями через ионообменные фильтры, вода на выходе соответствовала необходимым параметрам.
Подобный режим предусматривался только для аварийного расхолаживания (проливки) реакторов, но никак не для обеспечения работы одного борта и вывода из действия второго. А что было делать? Я тогда подумал, что лучше загубить фильтры, чем реакторы! К тому же вариант вывода обоих бортов с последующим вводом одного при «еле живой» аккумуляторной батарее был не менее опасным и мало предсказуемым (скорее всего она бы «загазовала» и взорвалась).
Естественно, по всем технологическим правилам так поступать было нельзя. А, в соответствии с руководящими документами, на все действия, связанные с нарушением требований ядерной безопасности, необходимо было письменное приказание командира с записью в вахтенном журнале. Какая там запись – речь шла уже даже не о минутах! А потом, по молчанию из Центрального поста («Каштан» ведь был включён), я понял, что командир мне доверяет. Хотя, как впоследствии выяснилось, он явно недооценивал опасность складывающееся обстановки и не предполагал, что может быть всё так плохо обернуться. Командир тогда был больше озабочен потерей хода.
Далее приступили к отключению аварийного участка. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю своих молодых офицеров и мичманов. Игорь Кунихин и Валера Печко, Николай Логинов и Александр Лопатников, мои команды которым в самом отсеке, нисколько того не смущаясь, репетовал сам командир БЧ-5, уверенно выполнили свою работу. Грамотными и быстрыми действиями они обеспечили и отключение аварийного участка, и подачу воды на работающий борт и на расхолаживание выводимой из действия установки. Потом, разбирая аварийную ситуацию, мы наши более короткий способ локализации аварийного участка, но в реальной обстановке решиться на него было ещё страшнее.
Как бы там ни было, в результате мы не только не допустили, мягко говоря, неблагоприятного развития событий, но и обеспечили работоспособность ГЭУ, следовательно, электропитание без использования резервных и аварийных источников и ход корабля. Это, конечно, была не столь драматичная ситуация, чем та, что произошла подо льдами Арктики в 1981 г. (у нас, по крайней мере, был путь к спасению, правда, для автора это была бы кратчайшая дорога в «казённый дом»), но поволноваться всё же пришлось.
С крейсерской скоростью лодка вошла в Кольский залив и мимо встречающих нас морских буксиров, предназначенных для нашей аварийной буксировки, прошла в акваторию завода.
После того, как мы ошвартовались, приняли питание с берега и планово вывели установку из действия, командир БЧ-5 подошёл ко мне, пожал руку и сказал «Спасибо», назвав по имени и отчеству. Его уже давно нет в живых, но я до сих пор ощущаю тепло его руки и помню его проникновенные слова. Мы тогда оба, как никто другой в экипаже, отчётливо понимали, что, казалось бы, неминуемо должно было произойти, и всё-таки не произошло… Вот это всё в совокупности и называется настоящий экипаж!
Впереди было немало и других «геройских подвигов», о которых может рассказать практически каждый подводник. Но, слава Богу, за всю историю нашего корабля, ни один человек на нём не погиб и даже не пострадал (поэтому никто из нас не является ветераном Подразделений особого риска – шутка)! Такая у нас была работа…
С окончательным переводом лодки в состав 24-й дивизии 3-й флотилии, базировавшейся в Гаджиево, в начале 1987 г. экипаж стал заметно обновляться. Многие, в основном мичманы, оставались на прежнем месте, не желая расставаться с обустроенным бытом. Не всем, однако, в этом стремлении сопутствовала удача. Наш техник БЧ-4 Юра Бродовский, замечательный парень, с которым мы близко сошлись на почве любви к фотографии, перешёл служить на АПЛ «Комсомолец» и впоследствии на ней погиб…
После выхода из завода 517-й стал командовать капитан 2 ранга Юрий Антонович Сазонов – человек тоже достаточно резкий, но отходчивый и не злопамятный. Как-то перед выходом в море, когда при работающей ГЭУ значительная часть моих подчинённых по понятным причинам находилась на боевых постах, было объявлено построение на пирсе.
Несмотря на это, командир в свойственной ему манере, сказал что-то не совсем приличное в адрес отсутствующего на построении моего личного состава («Где Ваш вонючий дивизион!?»). На что, я, соответственно, ответил примерно тем же… Командир понял, что погорячился, и вопрос был закрыт. А после того, как сходили в море и, подобно барону Мюнхаузену, совершили очередной геройский подвиг – и вовсе забыт. Более того, Юрий Антонович представил меня к досрочному присвоению воинского звания «капитан 3 ранга». Таким образом, капитан-лейтенантом ваш покорный слуга проходил всего два года, вместо положенных для подводников трёх лет!
При нём на корабле установился, пожалуй, оптимальный режим службы, когда командиры подразделений полностью распоряжались своими подчинёнными, даже в вопросах предоставления отгулов. Никого без особой нужды не держали до ночи на службе, просто так не вызывали в выходные дни. Мы стали чаще собираться семьями (почему-то, как правило, у меня дома, причём, учитывая начавшуюся борьбу с пьянством, без спиртного) и выезжать на природу.

Продолжение следует.
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

Продолжение саги о К-517

С 1987 г. в экипаж стали приходить и новые люди. Среди них были Юрий Станиславович Малахов (ныне заслуженный врач РФ, доктор медицинских наук). Он, в свою очередь, сменил Анатолия Сергеевича Попова – будущего главного трансфузиолога ВМФ, заслуженного врача РФ, кандидата медицинских наук.
Вместо «старых» управленцев и офицеров других специальностей пришли Николай Артющенко (ныне капитан 1 ранга, начальник отдела инспекции МО РФ по ядерной безопасности на Северном флоте), Александр Уляшев, Алексей Сильченко, Олег Васильев, Александр Легков, Сергей Горицкий и др. Это было уже несколько другое поколение, с другими взглядами на жизнь и службу, с которыми мы успешно продолжали решать не менее сложные задачи.
В сентябре 1987 г. после межпоходовой подготовки в Обнинске и небольшого планового ремонта на СРЗ-10 (где я, использую наработанные деловые связи с рабочим классом за 3 литра спирта, сумел починить и отрегулировать маневровое устройство паро-турбинной установки) лодка ушла в автономку в район Северной Атлантики с заходом под льды Арктики. Ничего не предвещало неприятностей, всё шло своим чередом. Мы успешно приступили к использованию новой системы поиска подводных лодок супостата по кильватерному следу. Но, не успели мы дойти до кромки льдов, как у одного из управленцев (командиров группы дистанционного управления ГЭУ капитана 3 ранга Петра Сергеевича Гапоненко) случился приступ воспаления аппендикса. До базы было около трёх дней ходу, но командир с доктором Малаховым решили провести операцию в походных условиях, на что было получено «добро» из ЦКП.
Помню, я предложил промыть 7 отсек спиртом и сделать в отсеке максимальное содержание кислорода и минимальное углекислого газа, для чего увеличили количество РДУ. Ассистировать, кроме внештатного химика-дозиметриста матроса Дегтяря, вызвались старпом Александр Альбертович Книпст и командир турбинной группы Игорь Николаевич Кунихин.
Однако с самого начала что-то не заладилось – не удавалось поставить капельницу. Но потом Юрий Станиславович обколол новокаином Петру живот и стал вскрывать полость. От увиденного первым начал «отъезжать» старпом. Малахов, оставив пациента, стал приводить его в чувство. Затем тоже произошло с Кунихиным. Я всё это время фотографировал происходящее, но в какой-то момент почувствовал, что и мне пора удалиться… В конечном итоге всё обошлось благополучно.
Где-то через неделю, когда Гапоненко стал восстанавливаться, но ещё ходил с дренажной трубкой в животе, в 8 отсеке во время всплытия на перископную глубину разорвало трубку системы воздуха высокого давления (ВВД) на понижающий редуктор. Отсек стал стремительно надуваться. Люди находились там по готовности № 1. Я в это время оказался не на пульте ГЭУ, а в 7 отсеке. Тут же вспомнил случай, когда у нас на боевой службе 1982 г. при наддутии 7 отсека для ремонта забортного клапана гальюна, масло, подаваемое к подшипникам линии вала, по системе выдавило его из всех масляных цистерн 5 (турбинного) отсека. Мы тогда находились на волоске от объёмного взрыва масляных паров. Поэтому я тут же бросился к «Каштану» и писклявым голосом из-за повышенного давления сообщил в ЦП о необходимости немедленной остановки турбины и разгерметизации отсеков для сравнивания давления. После этого побежал к опорному подшипнику линии вала, чтобы перекрыть клапан подачи масла. Только я начал его закрывать, как увидел, что туда же подтаскивается и Пётр Гапоненко, придерживающий дренажную трубку…
По команде ЦП отсекли кормовую группу ВВД от общей магистрали и стравили из неё давление за борт. Тем не менее, 8 отсек надулся до 2,5 атмосфер. Наверное, давление там было бы и больше, если бы не самоотверженные действия командира отсека лейтенанта Николая Александровича Артющенко, который под струёй сжатого воздуха сумел пробраться к аварийному участку и отсечь его.
Всё обошлось. Пополнив запасы ВВД, пошли дальше. Но, побыв неделю под льдами и придя в район, произошёл пожар на пульте управления ГЭУ. Я успел буквально пролететь из центрального поста, где нёс вахту, на пульт до того момента, как по «Аварийной тревоге» были задраены переборочные люки в отсеках. Сам пожар был небольшим, и операторы находились без средств защиты. Но случилось куда более страшное. Возгорание произошло в блоке управления исполнительными механизмами системы управления и защиты реакторов правого борта! В результате этого управляющий сигнал на стержни автоматического регулирования пошёл помимо задатчика режима прямо на исполнительный механизм, и стержни пошли вверх! Дойдя до верхнего концевика, соответственно пошёл сигнал на поднятие компенсирующей решётки! Решётка сделала шаг вверх. А далее всё по новой… Мощность реактора стала увеличиваться.
С психологической точки зрения ситуация была абсолютно не воспринимаемая разумом: задатчик режима уровня мощности был выведен в ноль, а реактор разгонялся! Это примерно то же самое, если в машине нажимать педаль тормоза, а она при этом увеличивает скорость…
Я докладываю в центральный о необходимость сбросить аварийную защиту реактора. В ответ – «Разбирайтесь!» После отметки 30% мощности дал команду на увеличение оборотов циркуляционных насосов 1 контура, чтобы не превысить запас до объёмного вскипания теплоносителя, после чего могло начаться подплавление стержней (тепловыделяющих элементов) активной зоны, и, как следствие, тяжёлая ядерная авария. Но мощность продолжала расти и перевалила за отметку в 50% – предельной для пониженных параметров работы системы. Даю команду оператору (выздоровевшему Петру Гапоненко) на сброс аварийной защиты. Но тот, будучи старше меня на 6 лет и по воинскому званию, упёрся, ссылаясь на команду командира БЧ-5 («разбираться»). Тогда я буквально бросился на панель пульта управления и нажал «красную кнопку»…
Пошли дальше на одном реакторе. Командир группы автоматики ГЭУ Виктор Николаевич Чугунов (мой однокашник по училищу) выяснил причину возгорания – короткое замыкание в обмотке на одном из каналов цепи управления (в управлении исполнительными механизмами системы управления и защиты реакторов все цепи зарезервированы параллельным каналом). Я высказал мысль о запуске реактора по оставшемуся работоспособным второму каналу.
На что Виктор мне ответил, что, в принципе это возможно, но крайне рискованно, тем более, после возгорания в блоке. Но, с другой стороны, думаю, ходить в ледовоопасном районе с одним реактором не менее рискованно. Докладываю командиру Сазонову – он даёт «добро». Вводим правый борт – идём дальше с двумя работающими реакторами.
Однако на этом наши злоключения не кончились. Где-то в середине похода сработал сигнал превышения температуры кормового подшипника главной и единственной турбины. Стали наблюдать. Определили, на каких оборотах, идут всплески предельных значений температуры. Оказалось – на самых оптимальных для всплытия на перископную глубину, когда при изменении дифферента идёт максимальная нагрузка на линию вала, а также на оптимальной скорости движения по маршруту. Доложил командиру свои соображения по режиму движения. На что Юрий Антонович сгоряча заявил: «Я не могу всплывать на таком ходу!» Но потом, успокоившись и поняв, что, в противном случае, мы не только не выполним задачи боевой службы, но и не сможем самостоятельно вернуться домой, утвердил мои рекомендации.
Оставшаяся часть похода прошла в напряжении. А тут ещё замполит Смагин Николай Михайлович повадился ходить в энергетические отсеки и «капать мне на мозги», что, мол, подшипник – это дело политическое! И ведь не отстал, пока я не пожаловался командиру.
Когда пришли в базу и вскрыли подшипник – он был буквально «съеден». Вкладыша там практически не было! Как мы дошли своим ходом? Это больше было похоже на чудо. А причиной – наши доблестные ремонтники, так «умело» отцентровавшие линию вала...
На пирсе нас встречал командующий флотилии контр-адмирал И.Н. Литвинов, которому командир, оговорившись, доложил о «имеемой предпосылке к ядерной аварии». Доклад прошёл выше. В общем, пока разобрались, что на самом деле грамотными действиями была предотвращена предпосылка к ядерной аварии, сказали, что теперь с наградными листами к командующему уже никто не пойдёт… Командир, правда, получил орден Красной звезды за освоение новой техники. Мы же были несказанно рады, что, слава Богу, живыми и здоровыми (включая Петра Гапоненко) дошли до дома, встретились с семьями и не были наказаны за выход из строя материальной части, нарушение технологических инструкций и требований ядерной безопасности…
На лодке все знали, что я занимаюсь исследованием жизни и деятельности выдающегося русского флотоводца адмирала Фёдора Фёдоровича Ушакова, о результатах которого извещён практически каждый член экипажа, и, прежде всего, матросы, так как регулярно проводил с ними политзанятия.
В этой связи с дивизионе существовал своеобразный входной тест для молодых лейтенантов. Как правило, все они считали себя очень умными и знающими специальность, поэтому, прибывая на собрание офицеров на пульт ГЭУ, лейтенант, видя подозрительно суровые взгляды старших товарищей, готовился исчерпывающе отвечать на любые вопросы, начиная от правил поведения на корабле до устройства реакторов. Каково же было его изумление, когда первый же вопрос был о месте рождения адмирала Ушакова. Естественно, не зная ответа, лейтенант терялся, на что присутствующие офицеры начинали энергично возмущаться, мол, чему там тебя, лейтенант, пять лет в училище учили… Смятение ещё больше усиливалось, когда по корабельной связи из турбинного отсека первый же попавшийся матрос чётко докладывал правильный ответ. Когда всё то же самое повторялось и со вторым вопросом – о дате его рождения, лейтенант совсем «скисал». Но удивительно то, что на следующий год, когда он сидел уже в числе прочих офицеров, то также «искренне возмущался» очередным новичком, не знавшим даты и места рождения адмирала Ушакова…
Запомнился и такой случай. Как-то в последний день августа 1988 года на выходе из Кольского залива, когда весь экипаж находился на боевых постах по готовности № 1, по корабельной трансляции ко мне обратился командир: "Владимир Дмитриевич, давай в Центральный пост, тут твой земляк объявился…"
Прекрасно помня, что ни из Рыбинска, да и вообще из Ярославской области, кроме меня в экипаже никого нет, я в полном недоумении шёл в Центральный. Никакого земляка там, естественно, не было. У перископа стоял командир и загадочно улыбался, испытывая явное удовольствие от непонимания мной ситуации. С такими же хитрыми (простите) рожами стояли вокруг и все прочие офицеры ГКП. Наконец, кивая на перископ, командир сказал: смотри.
Прильнув к окуляру, я увидел идущий впереди сухогруз, на корме которого большими буквами было написано: «АДМИРАЛ УШАКОВ»… Выйти на связь с сухогрузом на открытой волне командир мне, конечно же, не разрешил, но сфотографировать теплоход через перископ мне всё же было позволено. Позднее я специально съездил в Мурманский морской порт, где посетил теплоход, носящий имя адмирала Ушакова.
Вскоре Юрий Антонович Сазонов ушёл в академию. Лодку поставили на СРЗ-10 для перегрузки активных зон реакторов, а командиром временно назначили капитана 2 ранга Сергея Николаевича Баранникова. В отличие от всех остальных командиров, в общении он был достаточно демократичен, без напускной строгости.
К сожалению и во время перегрузки не обошлось без приключений. После того как вскрыли прочный корпус в районе реакторов, выгрузили отработанное ядерное топливо, подвыпивший член команды перегрузчиков (к стати мой однокашник по училищу) уронил в полость активной зоны реактора электрод… Что делать? Разбирать экранную сборку активной зоны? Это – миллионные затраты. Пришлось вручную «вылавливать» его магнитом, сидя на вскрытом реакторе. Удалось! Но и это ещё не всё.
После того как новые топливные стержни уже были загружены в активную зону, установлена крышка реактора, а исполнительные механизмы системы управления и защиты ещё не смонтированы, ночью прорвало шланг магистрали пресной воды, проходящий как раз по срезу прочного корпуса! Сливные шпигаты не справились с таким потоком воды, и она полностью залила аппаратную выгородку правого борта, включая полости кессонов реактора и циркуляционных насосов…
С тряпками и вёдрами мы бросились убирать воду. Но убрать воду из кессонов было практически невозможно. Оставалось молить Бога, чтобы при вводе ГЭУ вода благополучно выпарилась.
До сих пор с ужасом вспоминаю тот момент, когда при вводе ГЭУ температура теплоносителя превысила 100 градусов, и из кессонов повалил пар. Вид кипящего в буквальном смысле реактора и парогенераторов был ужасающий. Памятуя о том, что в подобной ситуации в своё время погиб командир БЧ-5 Герой Советского Союза Ю.И. Таптунов, и чтобы не производить панику среди подчинённых и командования, я, никому не докладывая, побежал бегом и лично отдраил переборочную дверь в 3 отсек и аппаратную выгородку. Собрал систему вентиляции для вентилирования аппаратной правого борта в атмосферу и запустил её по схеме: вытяжным вентилятором через верхний рубочный люк – 3 и 4 отсеки – аппаратную и в атмосферу. Судя по тому, что на стоящем рядом перегрузчике, береговом и корабельном постах дозиметрического контроля не сработали датчики радиоактивности – выброс в атмосферу был чистым. Так что и на этот раз обошлось, но стоило колоссальной затраты нервных клеток. Я тогда с облегчением подумал: «Вода выпарилась. Реактор не взорвался. Живой остался. Никто не пострадал. Наказан не был. И, слава тебе Господи!»
В этот же период был и ещё один весьма интересный и поучительный случай в моей подводной биографии. В популярном тогда журнале «Смена» я прочитал статью «У матросов нет вопросов», в которой откровенно говорилось о проблемах Советского ВМФ. Она была настолько созвучна моим внутренним убеждениям, что я по неопытности решил на неё откликнуться...
Произошедшее, конечно же, имело свои последствия: мою кандидатуру дважды отставили от назначения на должность командира БЧ-5 на лодки нового поколения, несмотря на лидерство в конкурсном списке. Официально мне объяснили, что я не допущен к самостоятельному управлению боевой частью (хотя для нового формирования этого и не требовалось), в результате зачёты потом мне пришлось сдавать не как всем нормальным механикам в техническом управлении флота, но и в управлении боевой подготовки СФ… Однако и это не помогло. И уже допущенным к самостоятельному управлению меня от греха подальше в начале 1990 г. сослали вместе с кораблем в прежней должности в Гремиху, чтоб не мозолил глаза своим безрассудным правдолюбием и принципиальностью.
Но нет худа без добра: закончив службу на флоте в должности командира БЧ-5 родного корабля, я в 1995 г. перевёлся в Москву, в структурное научно-исследовательское подразделение Генерального штаба), и, проходив 12 лет в 1-м ранге, уволился из ВС с должности начальника научно-исследовательского отдела, получив от Родины две благоустроенные квартиры...
А в той истории меня сделали крайним, хотя, говоря современным языком, я предлагал инновационные идеи, при реализации которых уровень профессиональной подготовки мог повыситься на порядок, но это, как оказалось, никому не было нужно...
Что же до моих предложений относительно политорганов и политработников, то они вообще один к одному были воплощены в жизнь после 91-го года…
Как отмечено выше, в начале 1990 г. какому-то очень мудрому руководителю пришло в голову перевести лодки нашего РТ-проекта из 24-й в «умирающую» 17-ю дивизию фактически на край земли – в Гремиху (посмотрите на карту и возрадуйтесь о своем месте жительства). Как было отмечено выше, и меня не миновала сия участь…
Придя в Гремиху, которая больше напоминала военно-морскую базу, замаскированную под свалку, некоторое время нас не покидало ощущение де-жа-вю, как будто мы вернулись в старые добрые застойные времена. Создавалось впечатление, что мы попали не в дивизию подводных лодок, а в кавалерийский полк, потому как командиры-начальники только и делали, что над нашими головами «размахивали шашками».
Я там, было, отказался выписывать газету «Правда», т.к. во-первых, было некуда (квартиры-то не было); во-вторых, ближайшие два месяца предполагали находиться в море с последующим уходом на боевую службу ещё на два месяца; а в-третьих, затем следовал почти трёхмесячный отпуск. Это, тем не менее, не убедило начальника политотдела капитана 1 ранга А.Ф. Капитонова, который вполне серьёзно предложил отстранить меня от боевой службы «по причине тупости». И это при том, что две трети экипажа составляли офицеры и мичманы, за полгода до этого пересевшие к нам с лодок первого поколения. Командир капитан 2 ранга Александр Иванович Опарин, принявший корабль от капитана 2 ранга Валерия Игоревича Дьяконова, тоже до этого командовал лодкой первого поколения «К-21». Это, примерно, то же самое, что пересесть с «горбатого» Запорожца, скажем, на Фольцваген Пассат.
А ещё каждый вышестоящий начальник считал своим долгом упрекнуть меня в том, что я занимаюсь исследованием жизни Ф.Ф. Ушакова и пишу о нём исторические очерки (как в том анекдоте: «так этот … ещё и поёт!»). Причём всё, что было не досказано охотникам, рыболовам, автолюбителям и сторонникам разгульной жизни, доставалось мне. По мнению командования, моё хобби никак не сочеталось с высокой должностью инженер-механика атомохода. Чего стоит высказывание зам. командира дивизии капитана 1 ранга Евгения Витольдовича Гатчинского на одном из выходов в море: «Историческую сущность пора забыть. Улькнемся на глубину – никто про нас исторические очерки писать не будет!» Какая в этом была связь с отдраенными переборочными люками для «перемешивания» воздуха носовых отсеков, я до сих пор не пойму…
Было, правда, одно исключение. Когда я подарил свою книжку заместителю командующего 11-й флотилии контр-адмиралу (впоследствии адмиралу) Вячеславу Алексеевичу Попову, то он, принимая мой подарок, сказал: «Почту за честь!»
Не смотря на все перипетии и искусственно созданные трудности, из Гремихи мы дважды успешно совершили походы в Средиземное море, поводив «за нос» наших «партнёров» у Британских островов.
Помниться, когда нам надо было оторваться там от супостата, Александр Иванович обратился ко мне с вопросом – можем ли мы дать ход 20 узлов? На что я ответил, что можем дать и 30! Командир, помня наши гонки в предыдущей автономке, замахал руками и сказал, что 20-ти вполне достаточно.
Немного отвлекаясь, не могу ни сказать о том, что во время моего пребывания по приглашению военно-морского христианского общества Великобритании на военно-морской базе НАТО в Портсмуте в 2006 г., мой коллега – инженер-механик с атомохода в откровенной беседе признался, что английские подводники гораздо ближе себя ощущают к русским подводникам, чем к американским. Это признание дорогого стоит!
Хотя, если честно, то никаких тёплых чувств мы тогда к ним не испытывали. Когда Англия была у нас на траверзе, вахтенный офицер старший лейтенант Олег Литвинов (по прозвищу «мина»), глядя на карту, сказал мне о своём отношении к англичанам: «У меня к ним возникает чувство классовой ненависти на почве социальной зависти…».
В этих походах запомнились два случая. Перед моей сменой с вахты (ВИМ) в ЦП командир БЧ-4 капитан 3 ранга Александр Бобров сказал мне, что поутру будем ставить «Параван» (устройство для приёма сеанса связи под водой). На что я ему ответил: «Бобёр, ты же его два года у себя в море не ставил, а тут хочешь, чтобы он у тебя вышел!? Вот увидишь, всплывать будем!» Связист со своей стороны намекнул мне на моё тёмное механическое прошлое и пошёл готовиться. Но когда утром я проснулся по тревоге для всплытия в надводное положение (неслыханное действие на БС) и прибежал в ЦП, то Бобров на меня набросился с ругательствами, что, мол, это я «накаркал»…
Дело было поутру. Естественно, все повалили наверх. А там – красотища! Солнце, прозрачное голубое (а не серое, как у нас) море, и не весть откуда взявшаяся стрекоза… Невольно подумалось, что если и есть где-то рай на земле, то он должен был быть где-то рядом. Старший на борту командир дивизии Станислав Николаевич Козинцев решил было искупаться. Но, увидев особиста с пистолетом, почему-то застеснялся… Среди окружающего великолепия наш атомоход выглядел инородным телом, равно как и американские авианосцы и субмарины не украшали средиземноморский ландшафт. Но то были лишь абстрактные мысли уставшего от длительного похода подводника.
Иллюзии исчезали, когда над головой захлопывалась крышка верхнего рубочного люка, но приятные впечатления остались, и до сих пор радуют воспоминаниями.
На удивление обе автономки проходили безаварийно. Очевидно, уже сказывался опыт подготовки корабля к длительным плаваниям и борьба с неожиданно возникающими в море проблемами. Боялся я и того, что личный состав не достаточно уверенно знает новую для них материальную часть, поэтому ещё перед выходом всех предупредил: «Никому ничего не трогать!». В этой связи с особой тщательностью подошёл к предпоходовому обслуживанию техники, вплоть до того, что подбили сальники на всей арматуре и произвели её смазку (на это, как правило, никто не обращает внимания).
Однако один неприятный момент всё же возник – загремел главный конденсатный насос паро-турбинной установки правого борта. Дал команду остановить. Неделю ходили на одном работающем насосе левого борта. В принципе, он бы справился и до конца похода, но сверлила мысль – а если и он накроется – тогда мало никому не покажется…
Командир дивизии – человек решительный, прошедший суровую школу службы на лодках первого поколения, где практически всё можно было отремонтировать своими руками, долго не раздумывая, дал мне команду разбирать многотонный агрегат. Я, со своей стороны, прекрасно понимал, что в походных условиях, этого сделать невозможно – мы быпопросту его окончательно загубили. Поэтому, собрав в кулак всё своё мужество, проявляя чудеса героизма (это было равносильно входу в клетку к тиграм), пытался объяснить комдиву конструктивные особенности данного насоса и нецелесообразность его демонтажа и ремонта силами личного состава в море. Одновременно также дал команду своим хлопцам-турбинистам разбирать верхний подшипник насоса, чтобы запрессовать в него свежую смазку. Чудо свершилось – насос перестал греметь и благополучно проработал до конца похода…
К слову о комдиве. Вызывает меня в ЦП и говорит: «Ну, пойдём к тебе. Покажешь, что и где у тебя в реакторном и турбинном отсеках». На моей памяти это был первый из всех что я знал начальников командирского звена, который спустился в трюм 5-го (турбинного) отсека, где сидя на ВКС (выносные конденсатосборники), я рассказывал ему о принципах работы паро-турбинной установки…
За первый из двух походов командир был награждён орденом Красной Звезды, а автор сих воспоминаний получил-таки медаль «За боевые заслуги». Однако, в отличие от многих из нас, Александр Иванович не остановился на достигнутом. Перейдя к новому месту службы, за мужество и героизм, он ещё четырежды награждался орденами, и, в конечном итоге, стал Героем Российской Федерации!
А наше дело, после его ухода, стало совсем «schwah». Корабль, не прослужив и 15 лет, был выведен из боевого состава ВМФ и отправлен в отстой. Это дало моральное право взять Исторический журнал корабля и сделать в нём запись: «На основании директивы ГК ВМФ №___ от 30 июня 1993 г. АПЛ «Б-517» выведена из боевого состава ВМФ В ТЕХНИЧЕСКИ ИСПРАВНОМ СОСТОЯНИИ!».
В феврале 2005 г. нашего корабля, прошедшего не одну сотню тысяч миль и 10 боевых служб, не стало… Он был утилизирован на судоремонтном заводе «Звёздочка» в Северодвинске.
Но члены экипажа всех поколений, где бы они ни служили и ни жили потом, продолжают поддерживать друг с другом тесные связи и, по мере возможности, собираться вместе вспомнить пройденное, помянуть ушедших, поддержать друг друга и просто пообщаться, потому как однажды рождённое подводное братство – это навсегда!

Капитан 1 ранга
Владимир Овчинников
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Александр Скиба]

Прочитал с интересом, спасибо

[Тимофеев Владимир]

Возгорание произошло в блоке управления исполнительными механизмами системы управления и защиты реакторов правого борта!
По моему это называется "Прибор АР"
Оставалось молить Бога, чтобы при вводе ГЭУ вода благополучно выпарилась.
Молить надо было прокурора.
_________________
Будь здрав бояре.

[Пересада Василий Иванович]

Иван Яковлевич, вот Вам и ответ, что значит с точки зрения живучести современной АПЛ- один реактор, одна турбина и в добавок мизерный запас плавучести полуторакорпусной лодки. К этому еще надо добавить РДК (откидные колонки с гребными электродвигателями переменного тока). Для того, чтобы иметь возможность воспользоваться ими в аварийной ситуации, положение подводное, необходимо: 1. Давление в общесудовой системе гидравлики, чтобы иметь возможность откинуть колонки. 2. Переменный ток, чтобы погружные эл. двигатели могли работать. Значит еще нужны обратимые преобразователи, работающие в инверторном режиме ( выдают переменный ток) для питания потребителей 1 рода, а тут еще РДК "сосет" будь здоров.
Наверное, по причине низкой живучести ГЭУ АПЛ 670 проекта (Горьковские) под лед, скажем, особо не "совались".
Воспоминания, достойных, выпускников нашей родной Голландии с удовольствием прочитал,
спасибо, Иван Яковлевич, за перенос.

[Беломорский В.О.]

Василий Иванович, есть же еще и гребной по второму режиму, без РДК и обратимых
_________________

[Иван Лукашенко]

Воспоминания Чугункова Александра Яковлевича – 1-го командира АПЛ «К-517»



К совету дать согласие на предлагаемое мне назначение командиром ПЛА «К-517» 671РТ проекта я прислушался и не жалею об этом – судьба подарила мне возможность и в этой должности участвовать в создании нового экипажа Флота Великой Державы.

На Военном Совете КСФ, задав казалось бы дежурные (по молодости так считающих) вопросы, о семье, о здоровье, о готовности служить на Севере и других «мелочах», Командующий тогда Флотом адмирал флота Георгий Михайлович Егоров после принятого решения о моём назначении, поздравляя с назначением сказал:
– Смотри, командир, не пригони на флот прочный корпус, начинённый гарантийными обязательствами промышленности….

Он имел в виду прочный корпус последней в серии 671РТ проекта ПЛА «К-517», которую предстояло принять первому экипажу, командовать которым я был назначен и вместе с ним нам предстояло сформироваться в экипаж, способный не только принять «железо», хоть и это не просто (вовсе не потому что всё железное тяжёлое), но главное способный – заложить традиции на всю жизнь этого «железа» всем последующим флотским, ступившим на палубу атомохода «К-517».

Командир 33 дивизии Александр Сергеевич Пушкин, поинтересовавшись чисто семейными делами, по-отечески напутствовал и после не обременяющей обе стороны беседы сказал, что сроки отъезда офицеров экипажа неизвестны, поэтому надо быть в готовности всегда.

Казарма, в которой размещались уже назначенные на офицеры располагалось недалеко от казармы экипажа «К-462» и я отправился туда сразу после беседы с комдивом.

Старшим во вновь сформированном экипаже «К-517» был командир БЧ-5 ныне покойный Иван Антонович Стадник, который и познакомил меня с новыми сослуживцами. На манере общения Ивана Антоновича сказывалась профессиональная болезнь турбинистов – тугоухость с лихвой компенсированная его остроумием и острословием. Мне понравилось в нём и то, и другое, тем более было приятно, что он из седьмой дивизии, на которой я не служил, но знал – у них тоже был богатый опыт освоения атомных подводных лодок первого поколения. Усвоив с курсантских времён, что «…пехота держится за землю, а моряки друг за друга» и в течение всей предыдущей службы, я, как установку на последующие наши действия по формированию экипажа изложил Ивану Антоновичу свой тезис, который мы с ним и с другими офицерами должны усвоить и внедрить в экипаже, как «Отче наш» – «на подводной лодке мелочей не бывает».

Командиры дивизионов БЧ-5, двое из которых комдив раз Александр Валентинович Шарапов и комдив два Виктор Александрович Брыкалов тоже были из седьмой и только комдив три Сергей Михайлович Плакунов из 33-й дивизии имел опыт плавания на ПЛА 671РТ проекта. Все они уже в какой-то степени были знакомы со своими командирами групп. Познакомился с ними и я.

Лейтенанты БЧ-5, как и других подразделений, общее имели только количество звёздочек на погонах и молодость. Будущие управленцы (в алфавитном порядке) – Пётр Сергеевич Гапоненко, Александр Иванович Дёгтев, Георгий Георгиевич Круглик, Павел Васильевич Николайчик, Геннадий Фёдорович Плахтюков, Виктор Васильевич Синицкий; «киповцы» ГЭУ: Геннадий Павлович Блохин и Александр Александрович Емельянов; ОКС – Михаил Николаевич Павлов; командир ЭТГ – Леонид Викторович Голстов.

Старшего помощника Юрия Александровича Зеленского я знал ранее по службе в 3-й дивизии, но познакомился ближе с ним уже после его назначения на «К-517»…

Помощник командира Виктор Михайлович Ключников и командир БЧ-4, начальник РТС Леонид Фёдорович Катухин – из 33-й дивизии, как и комдив три С.М. Плакунов, были очень полезны для знакомства с порядками новой для большинства из нас, недавно сформированной дивизией…

Лейтенанты Олег Викторович Алёшин и Владимир Иванович Антимонов стали подчинёнными Леонида Фёдоровича в РТС.

Командир БЧ-1 Анатолий Алексеевич Евсиков пришёл с дизельной подводной лодки и сразу был кем-то метко наречён соответствующе шевелюре – седой (может быть по правилам написания надо бы взять в кавычки, но офтальмологически без них точнее). Опыт плавания не всегда характеризуется цветом или отсутствием волос, но в данном случае это не случайное совпадение. Жаль, что этот опыт не проявился – из Обнинска он перевёлся в Москву. Командиром ЭНГ был назначен лейтенант Василий Андреевич Давыдкин.

Свой опыт по минно-торпедной части на дизельных подводных лодках приобрёл и командир БЧ-3 Виктор Георгиевич Северинов.

Мне всегда везло на хороших людей. Не подвела судьба и на сей раз. Первая же проверка – срочный отъезд на учёбу в Учебный центр ВМФ в Обнинск подтвердила это. Все офицеры так или иначе были задействованы в мероприятиях по подготовке к переезду и показали важнейшую часть характеристики не только военного человека, а любого исполнителя дела и малого, и великого – ответственность. Переезд был осуществлён без замечаний.

Прибыли в Учебный центр и попали на первенство центра по шахматам. Оказалось, что многие, в том числе Ю.А. Зеленский и И.А. Стадник, увлекаются шахматами и нам не составило труда набрать команду участников, которые не просто участвовали в соревнованиях, а стали лидерами соревнований.

Это сыграло немаловажную роль в формировании психологии лидера в экипаже, позволившей занять первенство во многих других соревнованиях, главное из которых, конечно же, учёба. Для меня же было важно знакомство с сослуживцами в не совсем формальной обстановке… Так я проникся ещё большим уважением к своему старшему помощнику Ю.А. Зеленскому, которого знал, как грамотного, ответственного, исполнительного. Ряд его достоинств можно продолжить, но я остановлюсь в перечислении на двух из них –
хладнокровие и спокойствие. Оказалось, что эти два последних оставляли его, когда он проигрывал в шахматы. Слава Богу, ненадолго и не часто, потому что проигрывал он редко и не всем. Подначки командира БЧ-5 И.А. Стадника и примкнувшего чуть позже к шахматистам замполита Болислава Игнатьевича Жибутовского действовали на него, но не настолько, чтобы всерьёз испортить их хорошие отношения.

Эти отношения дружественно-служебные положительно повлияли, на мой взгляд, на отношения между «люксами» и «механиками» да и вообще между офицерами экипажа. Они быстро вошли в ритм учебного процесса и наладили вместе с преподавателями циклов оптимальные условия учёбы и самоподготовки. Важную роль в этом сыграл и Л.Ф. Катухин, который и в составе экипажа Анатолия Ивановича Шевченко с отличием закончил обучение в Центре. Он хорошо знал и своё дело, и требования циклов УЦ. И опытные, и молодые офицеры прониклись пониманием того, что здесь закладываются основы умения совместно решать задачи, стоящие перед нами в будущем, но все находящиеся в зависимости от решения задачи задач подводников – «чтоб число погружений равнялось количеству всплытий». Поэтому каждый должен был впитать всё, чем с лихвой владели опытные подводники, преподающие уроки безаварийной эксплуатации того, чем компактно напичкан многотысячетонного водоизмещения подводный истребитель. Для этого надо было не бояться «показаться «дураком» в учении, чтобы не оказаться «в дураках» в бою. Одна из отличительных для флотской автономности пословиц – «старший матрос на Флоте, что генерал в пехоте» не случайна.

При подготовке все экипажи сталкиваются с требованиями знать наизусть, кроме обязанностей по книжке «Боевой номер», ещё много других от обязанностей перед построением и в строю до Гимна Советского Союза, изложенных в различных источниках, которых выдавалось на экипаж недостаточно для беспрепятственного, хотя бы в этом, их усвоения. Свои пожелания иметь «Книжки…» подобные книжке «Боевой номер» для каждого члена экипажа по занимаемой должности я изложил контр-адмиралу Леониду Гавриловичу Осипенко, который отнёсся с пониманием к просьбе издать такие книжки в типографии УЦ и мы (в подготовке участвовали все офицеры экипажа) сделали это в кротчайшие сроки. Уже в Западной Лице, прибыв на доклад к заместителю командующего 1-й флотилией контр-адмиралу Евгению Дмитриевичу Чернову, я вручил ему комплект этих книжек сказав, что в них собрано всё, что необходимо подводникам знать и всякая ерунда, которую требуют знать наизусть проверяющие... Хмыкнув в усы, Чернов сказал:
- Ты ещё где-нибудь ляпни – «Гимн ‑ ерунда...».

Однако не только службой ограничивались отношения офицеров, которым после формирования своего коллектива предстояло принять и сформировать в экипаж – семью мичманов, старшин и матросов, поэтому и на субботниках, в которых принимал участие личный состав «К-517» работали все одинаково, независимо от занимаемых должностей, то есть у нас были все равны как в бане...

Кстати и совместные праздничные мероприятия мы проводили всем офицерским составом с добавлением наших вторых половин... Это требование быть с представительницами прекрасного пола на мероприятиях подобного рода было обязательным не только для того, чтобы не отвлекаться на их поиски от основного мероприятия, но и, потому что гарантировало беспроблемное проведение любых застолий. Общий стол и коллективный отдых офицеров с жёнами способствовали тесному общению офицеров и их семей, что, в конечном счёте, предполагает кают-компания на корабле... Отличие было в том, что первенствующим лицом в кают-компании является старший помощник командира, а когда в ней находится командир первенство должно переходить к нему. Мы же с Юрием Александровичем Зеленским, при застольях на берегу, первенствующее положение в нашей компании уступали Ивану Антоновичу Стаднику, знавшему много песен, анекдотов, поговорок и всегда умело пользовавшимся статусом тамады, во время и к месту их применяя...

Очень приятно вспоминать с каким старанием офицеры готовились к встрече мичманов, старшин и матросов даже те, у кого в подчинении их не должно быть. Я не могу вспомнить всех мичманов, старшин и матросов пофамильно, уступая право им самим представиться в своих воспоминаниях о том, как все они включились в подготовку без раскачки, поняв, что офицеры набрали хороший темп и в Центре пользовались авторитетом не только у преподавателей, но и у офицеров других экипажей, проходивших подготовку одновременно с нами.

Всё это, в тесном взаимодействии с преподавателями циклов, позволило добиться того, что отработанный, пока на баночных учениях, экипаж успешно закончил обучение в Учебном центре с высшим на то время средним балом…

Особенно приятно то, что организация в экипаже налаженная Ю.А. Зелинским позволила ему в ноябре 1977 года убыть на 6-е Высшие специальные офицерские классы, командный факультет которых в августе 1978 года он успешно закончил, а экипажу и в его отсутствие не менее успешно закончив обучение в Учебном центре, во время стажировки в Западной Лице стать линейным.

Встретились мы уже в 39-й отдельной бригаде строящихся подводных лодок Ленинградской ВМБ для приёма подводной лодки от Ленинградского адмиралтейского объединения, на стапелях которого готовилась к спуску на воду «К-517».

Произошли некоторые изменения в экипаже – помощником командира был назначен Л.Ф. Катухин вместо убывшего на классы В.М. Ключникова, а командиром БЧ-1 вместо, оставшегося в Москве А.А. Евсикова стал В.А. Давыдкин; командиром БЧ-4, начальником РТС назначен О.В. Алёшин, а на должность командира ЭНГ назначен лейтенант Валерий Васильевич Яковлев.

Наступило время применения полученных знаний на практике. С особым интересом стали изучать устройство подводной лодки «в разрезе», которая в прямом смысле местами была таковой. Незабываемую помощь в изучении устройства ПЛА и боевых постов оказывали представители ЛАО и контрагенты других предприятий, по специальности, особенно те, которым предстояло войти в состав сдаточной команды на ходовые испытания... Личный состав установил хорошие, но деловые отношения с ними. Их опыт и ответственность позволяли выявлять попытки установить механизмы с предыдущих заказов серии с не устранёнными дефектами.

На полную стремились использовать возможности пребывания в культурной столице страны Ленинграде ведь многие из личного состава были первый, а может быть и последний раз в одном из красивейших городов мира.

В течение всего периода пребывания экипажа на ЛАО личный состав делал всё, чтобы подводная лодка без серьёзных замечаний прошла и швартовые, и ходовые испытания, и испытания боевой службой на благо Отечеству.

24 августа 1978 года «К-517» была спущена на воду и после этого, как в песне – «были сборы не долги...». В сентябре того же года по внутренним водным путям была транспортирована в Северодвинск, где наспех приведена в состояние самоходного плавсредства с ЯЭУ. На него всей мощью завода, местами «вручную», загружали положенное для государственных испытаний практическое оружие, необходимое для того, чтобы до нового 1979 года плавсредство засчитать испытанным и введённым в состав...

Особо памятен первый выход в море, когда сверх заранее утверждённого списка сдаточной команды, пытались воспользоваться суматошным выполнением плана ввода в строй «под ёлочку» «боевой единицы» специалисты завода не вошедшие в состав сдаточной команды, но желающие получить выписку из вахтенного журнала о часах проведённых в море и, в том числе, в подводном положении. Для сдерживания их, нагруженных ИДА, Л.Ф. Катухин приложил все силы, но и их оказалось недостаточно – пришлось прибегнуть к последнему средству – отдать команду крановщице убрать трап вместе с находящимися на нём, но не вошедшими в состав сдаточной команды людьми. Кто-то из стоявших впереди успел спрыгнуть на палубу подводной лодки, кто-то назад на причал, а большинство крановщица подняла вместе с трапом, аккуратно перенесла обратно и плавно опустила на грешную землю. Декабрьским утром «К-517», «оттолкнувшись» от заводского причала вышла в своё первое плавание.

Государственные испытания морем приближали нас к заветной цели – войти в состав Флота Великой Державы. Многое из положенного, но не «особо важного» форсировали с отступлениями, подгоняемые («неожиданно, в декабре», приближающейся к замерзающему Белому морю) заполярной зимой. Часть «оставили» на незамерзающее Баренцево море... Немалую часть запланированного, в том числе недоделки в ТРК, «упаковали» в гарантийные обязательства, сложили в прочный корпус и стали «точить перья» для подписания приёмного акта.

Каждый день, подводя итоги и перечисляя замечания, в том числе подсказанные не штатно мыслящими специалистами завода, гарантированно подлежащими перекочёвыванию из журнала замечаний в гарантийные письма с обязательствами промышленности устранить их, я, как заместитель председателя госкомиссии, утверждался в мысли – приёмный акт не подписывать. И не только потому, что хорошо помнил слова адмирала флота Г.М. Егорова: «... не пригонять на Флот прочный корпус, начинённый гарантийными обязательствами промышленности...», а потому что считал – должен быть предел несоответствия декларируемого и истинного. К тому времени Командующим Краснознамённым Северным флотом стал адмирал В.Н. Чернавин, приславший «в помощь» сторонникам подписания акта своего заместителя, который «по-отечески» наставлял меня:
- В том, что лодка не готова к подписанию приёмного акта, виноват и экипаж...
- Виноват, – отвечал я, – наказывайте, но приёмный акт я не подпишу.

Мне казалось, что адмирал Колесников глазами говорил другое – не то, что от него требовали говорить. Может быть это только мне казалось.

На следующий день, после отъезда высокопоставленных представителей Минсудпрома и Флота ко мне в каюту влетел один из оставленных «под ёлочку» представителей завода, который с порога матом:
- Командир! Что ты в...ся? Кто твой Горшок?
- Как кто...? Главнокомандующий ВМФ... – отвечаю.
- Да я не о том... Кто он в ЦК? – спрашивает.
- Ну-у, – отвечаю, – член ЦК.
- А кто Романов? – продолжает он, не сдерживая гнева...
- Член Поллитрбюро! – в тон ему и я не особо слежу за текстом.
- Так вот, если мы не сдадим заказ, то город не выполнит план, а значит мы не получим премий, а они... – воткнул он палец вверх, – не получат ордена, медали... х… с тобой и с твоей подписью мы и без неё обойдёмся...
- Х… с вами, с вашими премиями, медалями и орденами, но без моей подписи точно! – сказал я.

Он выскочил из каюты, громко хлопнув дверью, а я остался наедине со своими мыслями о том, что он прав – они обойдутся без моей подписи ... Обойдут своими путями и Романова, и Горшкова, в окружении которых всегда найдутся находчивые (весёлые все здесь) знатоки окружных путей. Видимо и они не всё своё окружение вправе подбирать. Тогда кто же?

И всё-таки, в окружении находящиеся, тоже ведут себя по-разному в зависимости от меры понимания ответственности за результаты своей деятельности.

Память, как на блюдечке преподнесла из прошлого историю освоения новых, по тому времени, навигационных комплексов и о том, к чему могло бы привести несвоевременное отключение от осреднения разгулявшегося (вышедшего из меридиана) курсоуказателя.

Всплытие на перископную глубину на сеанс связи. Командир, осматривая в перископ надводную обстановку, у которого одно (по тогдашнему моему мнению мичмана-стажёра штурманёнка) на уме – скрытность, все-таки вспомнил о штурманах, у которых на уме другое, как точнее определить место, а вспомнив:
- Штурмана! - многие командиры при этом вслух добавляют то, что они по поводу задержки на перископной глубине думают в нелексических выражениях. Наш сдержался.
- Ну что там у Вас с местом ? Погружаться надо... - он догадывался, что что-то не то с местом. Видимо это место не там, где им хотелось бы. Командир, на переходе в два шага от перископа в штурманскую рубку:
- Вахтенный офицер! К перископу! - сам определил место и мрачнее тучи:
- Боцман! Погружайся на глубину!... - было от чего помрачнеть. Место легло там, где и у всех штурманов, включая стажера, но не там, где хотелось всем, включая и будущего Главкома ВМФ, а тогда старшего на борту капитана 1 ранга Чернавина, для ситуации нехарактерно спокойным голосом, сказавшим:
- Ну, моряки, разбирайтесь. Так плавать нельзя. И убыл в отведенную ему каюту.

Во время разбора выяснилось, что место легло не там, где хотелось, но обрадовало то, что оно (Слава БОГУ, не в суе, вспомнили Всевышнего, Высший Разум, Иерархически Высшее Управление …, исправившего ошибку людей), место легло в другую сторону от берега. Тык циркуля в обратном направлении, нанес точку, даже не в территориальных водах, а в сопках, Норвегии. Легко сказать разбирайтесь, хоть обращение на ту же букву, точнее выражающее мысль старшего товарища в лексиконе мыслящих есть, но и употребленное «моряки» звучало доброжелательно-издевательски. Неточный лексикон и спокойный тон помог выяснять причину и выяснили. Один из трех гирокомпасов вышел из меридиана, а старшина команды, боясь нарушить хорошее настроение строгих начальников, успешно выполнивших задачи, приводил его в меридиан, не отключив от осреднения, а следовательно, уводил осредненный курс и так неистинный, а компасный, еще больше от истинного. Говорили у матроса Железняка невязка была больше, чем у них: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону…», но это шутливое выражение не соответствовало серьезности смысловой части, тем более никто, не стал проверять расстояние от Одессы до Херсона. Обстановка вынуждала не афишировать серьёзную невязку и вовсе не потому, что многие участники событий ожидали заслуженного повышения по службе...

Та невязка, ни в какое сравнение не шла с сегодняшней...

Остальные совместные совещания и подведения итогов для меня были сущим адом – мы готовились ненадолго покинуть завод, чтобы потом вернуться...

Торжественный момент – подъём Военно-морского Флага СССР 20 декабря 1978 года омрачался тем, что не скоро под ним ПЛА выйдет на боевую службу.

Не добавило оптимизма и правительственная телеграмма, которую 31 декабря 1978 года перед личным составом экипажа и сдаточной команды «К-517» мне пришлось зачитывать. В ней Главнокомандующий ВМФ СССР адмирал флота Советского Союза С.Г. Горшков поздравлял нас с вводом в состав Флота.

До 1981 года, когда закончатся все испытания было далеко... Ещё дальше был разговор с назначенным после Равката Загидуловича Чеботаревского, командиром «К-517» Михаилом Васильевичем Моцаком, который сообщил, что вторые экипажи борются, чтобы пойти на БС на «К-517»...

Стоя на мостике «К-517», идущей с задраенным верхним рубочным люком в позиционном положении за пробивающим лёд перед нами буксиром, почти упираясь в него носом, я смотрел, как льдины кувыркаясь то и дело норовят нырнуть и всё-таки дотянуться до обшивки выгородки антенн гидроакустического комплекса, а, вынырнув, ложатся на лёгкий корпус носа, демонстрируя свою толщину, наблюдающим за ними и за кормой буксира, вынужденно им подставляемой нашему носу – узкая полоска условно чистой воды моментально затягивалась... Как серпом по больному месту льдины целились и в лопасти винта, за подтопленной, но недостаточно в позиционном положении, нашей кормой. В таком положении, приближенном к уголовному, вынуждены выходить на чистую воду не только мы ...

На чистую воду надо было выводить не подводников и не заводчан вместе с нами в этом безобразии участвующих. Рядом стоял и тихо выражал совпадающие с моими мысли на чисто матерном языке ответственный сдатчик Юрий Фёдорович Соколов, светлая ему память. Тихо выражался не потому что боялся быть кем-то услышанным, а потому что сорвал голосовые связки в дискуссиях с теми до кого пытался докричаться, чтобы реже участвовать в таких мероприятиях, за которые тоже назначен ответственным, а при случае (не дай Бог никому) «козлом отпущения».

Переход, с периодическими оповещениями соответствующих постов о том, что полуфабрикат хочет быть не только зачисленным, но и отмеченным во всех документах, и числиться в них под другим названием проследовал «по плану» для продолжения испытаний, которым соответствовали условия перехода.

Весь переход и до испытания на переходе не покидала мысль о том, что эта не детская игра вызывает во мне не до конца осознанный протест. Одновременно с ненормативной лексикой в адрес тех, кто её заслуживает, но не слышит – северный ветер уносит, в голове не укладывалось «на кого эта работа»? В душе всё кипело, а в отсеках, слава Богу, без особых замечаний работали системы и механизмы, обеспечивающие безопасность, но не боеготовность подводной лодки. Слаженно работали и экипаж, и сдаточная команда. Радовало то, что учёба и отработка экипажа на тренировках и учениях не прошли даром.

Можно было бы не замечать времени, которое уходит на ожидание «Добро» на вход в базу, если бы не условия в «недоделанных», перенаселённых отсеках корабля... К сожалению,
пришлось «потоптаться» у острова Кувшин в ожидании. Поэтому, когда на подходе к пирсу уже под соответствующим углом нацелились на швартовку, заместитель командира 33-й дивизии капитан 1 ранга Черников, встречающий нас на буксире «тяни-толкай», но без буксира «вертолёта» для обеспечения швартовки лодок, по мегафону сообщил о том, что надо задержаться до подхода «вертолёта» - мы вынуждены были попросить его «не мешать нашему движению» и ошвартовались самостоятельно.


На пирсе для встречи с оркестром был построен личный состав дивизии и заместитель Командующего 1-й флотилией пла КСФ контр-адмирал Е.Д. Чернов сочувствующе принял мой доклад о том, что «К-517» прибыла к месту постоянного базирования, что личный состав здоров, а материальная часть требует устранения замечаний, выявленных в ходе испытаний... Поздравив личный состав и сдаточную команду с благополучным прибытием к месту постоянного базирования, зам. Командующего уехал, а капитан 1 ранга Черников, поздравив с прибытием и прекрасной швартовкой, шепнул на ухо, что чуть с ним не произошло (не связанное со здоровьем и неподлежащее огласке), когда мы отказались от помощи буксиров.

Не долго музыка играла...

После непродолжительной встречи и инструктажа флагманов о предстоящих мероприятиях по оформлению вхождения в состав 33-й дивизии 1-й флотилии атомных подводных лодок КСФ, личный состав приступил к исполнению вхождения в состав с ведением соответствующих записей и докладов.

24 января 1979 года фиксирует это историческое для ПЛА «К-517» событие, но, к сожалению, только на бумаге ...

Через несколько дней нас ждал обратный переход к заводскому причалу - сначала во Вьюжном, а потом и в Северодвинске для устранения замечаний, зафиксированных в других бумагах, в том числе в гарантийных письмах. На это ушло ещё полтора года... Там к нам присоединился, назначенный командиром торпедной группы БЧ-3 лейтенант Александр Альбертович Книпст.

Матовый разговор с высокопоставленным представителем завода и все последующие события, демонстрирующие неприкрытое, а напротив с особым цинизмом, очковтирательство, содержащее признаки измены Родине и невозможность повлиять на их ход приемлемыми для меня в те годы способами, вывело из состояния уверенности в собственных силах противостоять им. Осознав бесперспективность ограниченных иерархией возможностей правдоискательства, я обратился за помощью к врачам, которые тоже не только под Богом ходили, но помогли...

Мысль о том, что пятую колонну в СССР формировали и лелеяли, фактически являясь её правофланговыми, ограниченные, не только положением, высокосидящие в партии и государстве не коммунисты, а члены КПСС (не все члены КПСС были коммунистами и не все коммунисты были членами партии), нашла своё подтверждение позже.

Вспоминаю всё это, акцентируя внимание на неприятии того, что творилось тогда только для того, чтобы подчеркнуть не случайность творимого сегодня. О достижениях судостроения и их демонстрация Военно-морским флотом СССР на просторах Мирового океана написано достаточно и я, горжусь тем, что экипаж «К-517» всех поколений внёс свой вклад в сохранение паритета в холодной войне на море.

Закончить хочу тем, что вопреки всем ошибочным и злонамеренным действиям во всех слоях общества, СССР не проиграл холодную войну, как кому-то хочется представить происшедшее. Проиграно только сражение в ней, сдавшими страну стервятниками стервятникам вопреки воле тех, кто на всех фронтах компенсировал своим служением Отечеству недостатки в управлении. Тенденции развития нашего современного общества, вопреки открытому противодействию разрушителей, не оставляют сомнения в том, что наше дело правое и победит справедливость!
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[ВаСилыч]

[Иван Лукашенко]

Вот такое вот кино - пополняемся!!!
Новейший ледокол «Илья Муромец» прибыл на Северный флот
https://www.youtube.com/watch?time_continue=117&v=oJvm7Q6D7hQ
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

Здесь о службе на Крейсере "Жданов", познавательно:
http://cruiser.patosin.ru/story/lubianov/10/index.html
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

Десантный корабль ЧФ столкнулся с сухогрузом, следуя в Севастополь
В Эгейском море произошло столкновение сухогруза, идущего под флагом Сьерра-Леоне с большим десантным кораблем Черноморского флота «Ямал», который держал курс на Севастополь.
http://sevastopol.su/news/desantnyy-korabl-chf-stolknulsya-s-suhogruzom-sleduya-v-sevastopol
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

А денег на ремонт училища Фрунзе, нет:

Сушите Фрунзе — денег на ремонт не будет
Ущерб от пожара в Военно-морском институте на Васильевском значительнее, чем видят в Минобороны. По приказу главкома ВМФ вуз протягивает руку выпускникам: «Помогите на ремонт».
http://www.fontanka.ru/2018/02/09/149/
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Иван Лукашенко]

Молодцы люди, смогли сберечь память:
Подводная лодка в степях Тольятти
https://colonelcassad.livejournal.com/4150818.html
_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...

[Беломорский В.О.]

[Иван Лукашенко]

Слева виден док ПД-81, место моей последней службы. Фотография сделана со стороны бербазы в/ч 72140, губа Нерпичья, Западная Лица

_________________
Нет ничего невозможного для человека, которому не надо это делать самому...