СВВМИУ.ru

[Коротков В.И.]

https://cloud.mail.ru/stock/kmBPgtEz7LbNrncCXpo35rCP

[Коротков В.И.]

Наш доктор.


Где-то в середине автономного плавания корабельный кок Фома Адамович, за то, что мои моряки отремонтировали на камбузе какой-то клапан, презентовал мне килограммовый пакет калифорнийского чернослива.




Подарок был чисто символический, т.к. кормили на подводной лодке прекрасно, а в автономке - тем более (соки, шоколад, сыр, колбаса, вобла…).

Поэтому чувства голода никогда не было.
Наоборот, все подводники во время многомесячного нахождения в ограниченном пространстве из-за отсутствия возможности активно двигаться набирали вес, и я, конечно, не был исключением…

Что касается сухого вина, то обычно бутылка емкостью 0,7 литра за обедом разливалась на десять человек.
Но моряки, сидящие за одним столом, иногда договаривались, и один матрос выпивал всю бутылку за один раз.
На следующий день так поступал его сосед, и так по очереди, пока через десять дней опять не подойдет черед первого.
Офицеры, конечно, пытались контролировать этот процесс, т.к. после 700 граммов хоть и не крепкого вина, реакция моряка, стоящего на вахте, могла быть нарушенной.
Но получалось не всегда…

Но это так, отступление.

Вернемся к черносливу…

В каюте у меня был припасен очередной том К.Паустовского, повести и рассказы которого хорошо тогда читались под водой.
Вот так за приятным времяпрепровождением, лежа на своей койке, я как-то незаметно одну сливу за другой и съел за один раз весь пакет.

Есть такой недостаток, если уже начинаю есть что-то вкусное, то заставить себя остановиться не могу.

То ли количество слив оказалось слишком большим для желудка, то ли какой-то негр, собиравший их в далекой Калифорнии, делал это грязными руками (я ведь сливы не мыл), но в результате через несколько часов появились явные признаки диареи, тошноты, даже температура поднялась.

Живот продолжал болеть и болеть, несмотря на частые посещения гальюна…

И я обратился к нашему корабельному доктору Владимиру Антоновичу.
Сказать, что он был рад моему визиту, это, значит, ничего не сказать.
Он был ОЧЕНЬ рад!

Антонычу за долгие однообразные дни ничегонеделания уже надоели бесконечные сражения в шахматы и «кошу» (нарды) с замполитом и особистом (представитель КГБ), которые тоже не слишком были обременены в море работой.
В основном моряки обращались к нему, чтобы прижечь йодом ссадину, протереть опрелость кожи или прыщ.
Пожилые офицеры заходили к доктору за снотворным – 20-30 грамм спирта.
Иногда, правда, Антоныч приходил в третий отсек, где проводятся построение офицеров и матросов, заступающих на очередную вахту, с железной кружкой, наполовину наполненную спиртом, и стаканом с марлевыми тампончиками.
Предлагал каждому обмакнуть тампон в спирт и потом протереть им лицо и под мышками в гигиенических целях, (некоторые матросы выжимали этот тампон в рот - дезинфицировали зубы!).

Словом, обычная повседневная рутина.

Естественно, ежедневно доктор посещал камбуз, чтобы снять пробу с приготовленной еды. И с первых же дней автономки в офицерской кают-компании распространились «точные» данные, что Антоныч добавляет в компот какой-то препарат на основе брома, чтобы усмирить потенцию молодых мужиков на долгие дни и месяцы подводного плавания. Многие старшие офицеры пытались доверительно выпытать у доктора правду об этом принудительном воздействии на их организмы. Но он многозначительно отмалчивался и ссылался на врачебную тайну…
Даже командир лодки был под этим воздействием (или хорошо подыгрывал доктору). Поэтому, когда до окончания боевого дежурства нашей подводной лодке оставалось приблизительно 10-15 дней, в кают-компании на обеде в присутствии всех свободных от вахты офицеров командир громко заявил: «Антоныч, хватит херню в компот сыпать».
Доктор также официально отреагировал: «Есть, товарищ командир».
Умные головы объяснили, что, мол, мужскому организму требуется как раз пара недель, чтобы освободиться от подавляющего воздействия брома…

Через много лет я спросил своего брата Владимира, который, так же как Антоныч, служил доктором на подводной лодке только на Северном флоте, об этом таинственном препарате. Володя однозначно заявил, что никаких медикаментов для подавления потенции корабельному доктору не выдаются, а наш Антоныч просто умело разыгрывал комедию для поднятия собственного авторитета.

Владимир Антонович по своей натуре был энергичным человеком, и ему хотелось проявить себя. Он даже в кают-компанию брал чемоданчик со жгутом и набором медикаментов для экстренного оказания помощи.

В этот чемоданчик наш штурман В.Грицук, когда Антоныч как-то особенно увлекся игрой в «кошу», однажды для юмора вложил большущую обглоданную кость (как говорили, с головку пионера).
Доктор носил и носил чемоданчик, не открывая его в течение почти двух недель, пока уже всем не надоело ждать, поэтому в кают-компании при большом скоплении офицеров Грицук специально попросил у Антоныча йод. Тот, ничего не подозревая, открыл чемоданчик, обнаружил и вытащил эту кость.
Народ, конечно, смеялся сильно и шутил, что ее доктор носит в качестве анастезионного средства.
Антоныч, со злости, чуть действительно не треснул костью кого-то по голове!

Ранее в г.Комсомольск-на-Амуре был такой случай.

Мы тогда принимали на заводе нашу подводную лодку, у двух матросов заболели желудки.
Доктор заподозрил дизентерию.

А это чрезвычайное происшествие, т.к., если бы заразились другие члены экипажа, ситуация могла бы привести к срыву боевой задачи, за что следовало серьезное наказание, вплоть до суда военного трибунала!
Антоныч тогда просто исходил активными действиями: больных моряков, естественно, изолировал в госпиталь, в казарме все места многократно продезинфицировали.
Потом построили весь экипаж во главе с командиром подводной лодки, и доктор объявил, что сейчас у всех будет брать мазки (образцы микрофлоры из заднего прохода).
Когда командир шуткой пытался уйти от этого малоприятного испытания, Антоныч настойчиво заявил, что этот тест должны пройти ВСЕ без исключения.
Пришлось командиру первому приспускать брюки и трусы и принимать полусогнутое положение…

В этом же Комсомольске-на-Амуре однажды сильно обморозился один матрос.
(Зимой там морозы достигали 40 градусов, да еще и при сильном ветре с Амура).
Кожа на ухе побелела и раздулась до размеров большого яблока.
Антоныч помимо лечения сфотографировал это ухо с разных ракурсов. Как он сказал, для будущей диссертации…

Вот к такому доктору я пришел на прием и рассказал о своих проблемах, и чем они были вызваны.
Он долго мял мой живот и пришел к выводу, что боль в нижней части живота, возможно, сигнализирует о начале обострения аппендицита.
Чтобы исключить дизентерию и для наблюдения за мной приказал переселиться в изолятор (маленькая каюта в пятом отсеке с двумя койками вверху и внизу, примыкающая к кабинету, где Док принимал посетителей).

Там я и пролежал сутки, дочитывая Паустовского.
Основные симптомы болезни исчезли, кроме слабой тупой боли внизу живота.
Как-то, когда доктор был в кают-компании, я увидел на его столе большой атлас с цветными фотографиями, открытый на страницах, которые демонстрировали последовательность проведения операции по удалению аппендицита...

А потом и командир, обходя лодку, заглянул в изолятор, по-отечески пожелал скорейшего выздоровления и сказал, что доктор у нас толковый, если что, то прооперирует хорошо.

До чего мне тоскливо сразу стало, когда я представил, как Антоныч, сверяясь по тем иллюстрациям, будет резать мой живот и копаться в кишечнике!
Нет, думаю, буду терпеть «до последнего».

Хотя на нашей лодке уже был схожий случай.
Мы выходили в море. А у нашего командира штурманской группы Александра Саранчина, моего соседа по квартире, прихватил живот.
Командир посоветовал полежать и потерпеть, но боль у него все не проходила.
Антоныч не рискнул принимать на себя ответственность и настоял, чтобы Александра сняли с лодки.
Вместе с представителями штаба дивизии, которые провожали нас, его на буксире доставили на берег. Там уже ждала «Скорая помощь» и сразу же увезла Александра в госпиталь прямо на операционный стол.

Успели. Еще пару часов и был бы перитонит с самыми печальными последствиями для жизни Александра…


Через день я начал вставать и проситься на вахту.
Доктор с неохотой разрешил, но какое-то сожаление о неосуществленном подвиге (орден за операцию под водой!) в глазах промелькнуло.
В течение недели он ежедневно интересовался моим самочувствием.
Но я твердо отвечал «Отлично», хотя эхо сливового переедания все еще немного отдавалось в животе…

Владимира Антоновича через год списали на берег после следующего эпизода.

В море, когда лодка была под водой, он стал просить командира показать в перископ звезду.
Вначале это воспринимали как неудачную шутку, но после последующих неоднократных еще более настойчивых просьб при очередном плановом подвсплытии лодки на сеанс связи, от греха подальше, разрешили.
Антоныч посмотрел в перископ, потом сразу же как-то успокоился и из каюты почти не выходил.

Уже в базе его коллеги-врачи сказали, что у него «поехала крыша»…
Хотя, может, Владимир Антонович просто инсценировал болезнь, чтобы уйти с лодки.


P.S. На ленте в «Одноклассниках» недавно попалось меню четырехразового питания на восемь дней автономного похода в августе 1979 года подводной лодки в\ч 49236.
Примерно такое же меню было и на нашей ПЛАРБ.

Как тут при очень малоподвижном образе подводной жизни и таком количестве вкусных килокалорий не разжиреть!
Вот и я после первой автономки потяжелел на шесть-семь килограмм.
Так и ношу на себе этот памятный груз до сих пор…

[Коротков В.И.]

Торпедная стрельба.


Однажды наша ПЛАРБ отрабатывала задачу стрельбы торпедой по подводной лодке-мишени.
Вместе с нами в полигоне находились специальная подводная лодка, которая выполняла роль цели, корабль управления (руководство и обеспечение противолодочной обороны района) и катер-торпедолов, который должен был после нашей стрельбы обнаружить, вытащить из воды учебную торпеду и доставить ее в базу.

Учебная торпеда, после прохождения на заданной глубине под целью, всплывает и находится на водной поверхности в течение 72 часов, затем самозатопливается.

Организация торпедной стрельбы по подводной лодке считается более сложной по сравнению со стрельбой по надводному кораблю.
Лодка-мишень - цель малошумная, может маневрировать в трех плоскостях. Обнаружить ее сложно и поразить даже самонаводящейся торпедой тоже непросто.
Поэтому подготовка к сдаче этого упражнения проводится очень тщательно.

В ходе учения командир получает от гидроакустика только направление на шумящий объект. Курс и скорость объекта, дистанцию до него определяет боевой корабельный расчёт.
Эта работа называется определением элементов движения цели.
Когда она заканчивается, то решают вторую задачу: в каком направлении выпустить торпеду.
Это знаменитый у подводников ещё с первой мировой войны "торпедный треугольник". В конечном итоге вырабатываются и вводятся необходимые параметры в торпеду, чтобы она дошла до цели и её поразила.

В районе учения наша лодка в подводном положении какое-то время искала лодку-мишень (своеобразная игра «кошка-мышка»), которая тоже была под водой.
После ее обнаружения мы произвели стрельбу торпедой.
Наши акустики доложили, что торпеда вышла из торпедного аппарата (ура!) и продолжила движение по пеленгу цели (еще ура!).
Через некоторое время с корабля управления сообщили, что наша торпеда прошла точно под целью (попадание!).
Командир по общекорабельной трансляции поздравил экипаж с успешным выполнением задачи, особо подчеркнув заслуги гидроакустиков и торпедистов.
Все, можно идти в базу, но такой команды все нет и нет.
Вместо нее получаем приказ, всплывать в надводное положение и следовать в тот район, где, по расчетам, должна была всплыть наша торпеда (пять-шесть миль от точки стрельбы).
Лодка всплывает, а там волнение моря два-три балла.
Для надводного корабля это ничего, а для подводной лодки, обводы корпуса которой выполнены в интересах скоростного движения под водой, такие волны уже весьма ощутимы.

Как сейчас помню: качало лодку тогда как-то одновременно и по крену, и по дифференту, монотонно и беспощадно выворачивая внутренности экипажу.



Был проигнорирован вкусный обед, который наш кок Фома Адамович успел приготовить.
Народ раскрывал жестяные банки с сухарями и солеными огурцами, чтобы хоть как-то помочь организму быстрее перестроиться после спокойной благодати подводного хода к этой чертовой надводной болтанке, а также иметь на боевых постах пустую тару на случай непредвиденных рвотных позывов организма…

Командир объявил, что торпедолов нашу торпеду не нашел, поэтому к ее поиску присоединяются корабль управления, лодка-мишень и наша ПЛАРБ.
Он пригласил свободных от вахты моряков наблюдать за поверхностью моря и пообещал 10 суток отпуска тому, кто обнаружит торпеду.
Я, кстати, тоже проторчал около часа в ограждении рубки, вглядываясь в безбрежный океан.


Где же чертова торпеда?

Проходят сутки, потом и вторые…
Продолжаем однообразно и безрезультатно прочесывать район стрельбы. Все измотаны и качкой, и бесполезностью поисков торпеды.
Спецы потом посчитали, что за время этого совместного маневрирования цена сожженного ядерного горючего и солярки с лихвой перекрыла стоимость учебной торпеды, хотя и она была не из дешевых образцов – одного технического серебра более 400 кг.
Наш помощник командира корабля Новиков Д.Н. еще в первый день поисков обратился к командиру с предложением вернуться в район стрельбы и искать торпеду там.
Командир, ссылаясь на доклады акустиков о движении торпеды к цели, отмахивался от этого предложения и просто посылал его подальше («Иди, считай свои наволочки и изучай устройство лодки», - т.к. Новиков еще не сдал на допуск к самостоятельному управлению кораблем и не пользовался у руководства авторитетом).
Но Д.Новиков продолжал при каждой возможности напоминать командиру о себе.
И вот к началу третьих суток поисков командир все же «сломался», запросил разрешение руководства учением, и мы вернулись в точку залпа.

Каковы же было всеобщее удивление и радость, когда из рубки подводной лодки среди волн увидели свет сигнального фонаря, установленного в носовой части торпеды. С учетом сноса волнами и течением она дрейфовала почти в том же месте, откуда и была выпущена из нашего торпедного аппарата почти три дня назад!
Вскоре подошел торпедолов, поднял на борт торпеду и пошел в базу: этому небольшому катеру за трое суток непрерывной болтанки досталось больше всех!





Фактически общая картина складывалась следующим образом: мы произвели пуск торпеды, акустики услышали удалявшийся шум ее винтов, а потом его потеряли, т.к. торпеда через двести-триста метров движения по направлению к цели всплыла из-за какой-то неисправности.
А акустики лодки-мишени просто подыграли нам и доложили на корабль управления, что слышали шумы нашей торпеды, которая якобы прошла под их лодкой.

Еще до начала учения командир группы наших акустиков встречался со своим коллегой из экипажа лодки-цели в неофициальной обстановке. За накрытым столом они и согласовали все параметры маневрирования и движения торпеды. И тогда была практика договорных результатов!

Несмотря на такой конфуз с торпедой, задачу нам засчитали. Получили «четыре» балла.
Главное не результат самой торпедной стрельбы, а отличный отчет об этом!



Через год наш помощник Д.Н.Новиков пошел с новым экипажем на учебу в Палдиски уже старпомом.
Через два года стал командиром подводной лодки и вскоре получил звание Героя Советского Союза.

[Александр Скиба]

А потом перешел на Камчатку и стал ГСС

[Коротков В.И.]

Вилючинск.

Закрытое административно-территориальное образование город Вилючинск расположен по берегам бухты Крашенинникова Авачинской губы в юго-восточной части полуострова Камчатка.

Образован 16 октября 1968 года Указом Президиума Верховного Совета РСФСР.
Градообразующими звеньями его стали:
- п.Рыбачий - жилой городок базы атомных подводных лодок;
- п.Советский (потом переименовали в Приморский) - береговые части обеспечения;
- п.Сельдевая - судоремонтный завод ВМФ.

Население (по данным переписи 2002 года) – 29,4 тысячи человек.

  Днем основания базы подводных лодок принято считать 2 июля 1938 года, когда решением Военного совета ТОФ бухта Крашенинникова на Камчатке была определена местом базирования 41-го дивизиона дизельных ПЛ. Первые подводные лодки с атомными энергетическими установками пришли в базу 17 сентября 1963 года.

В 1968 году объединение атомных подводных лодок за успешное выполнение поставленных задач – в том числе за освоение межокеанских переходов подо льдами Арктики, подводное кругосветное плавание – награждено орденом Боевого Красного Знамени. 10 раз экипажи кораблей объединения награждались Вымпелами Министра обороны СССР "За мужество и воинскую доблесть".
За три десятилетия на Краснознаменном объединении освоили атомные подводные лодки четырех поколений; 16-ти подводникам присвоены звания Герой Советского Союза и двум – Герой России. Во второй половине 90-х годов XX века была возрождена традиция шефства российских регионов над экипажами АПЛ – подводные крейсеры получили наименования многих российских городов.
Первым ракетным крейсером, которому было присвоено имя города-шефа, стал "Вилючинск".
Судоремонтный завод ВМФ был создан для обслуживания и ремонта атомных подводных лодок (1959 год).
За обеспечение выполнения задач, стоящих перед соединением АПЛ, предприятие награждено орденом Трудового Красного знамени (1971 год). Ныне предприятие реорганизовано в "Северо-Восточный региональный центр по ремонту и утилизации вооружений и военной техники". Одно из направлений его деятельности – утилизация выведенных из боевого состава субмарин.

На территории города установлены два памятника, построенные на личные сбережения подводников и моряков-тихоокеанцев.
9 мая 1965 года открыт памятник Герою Советского Союза Николаю Вилкову, участнику Курильского десанта (август 1945 года), закрывшему грудью амбразуру японского дота.
В 1973 году в базе АПЛ был открыт памятник, посвященный памяти экипажей ПЛ "Л-16" (командир капитан-лейтенант Д. Гусаров, при переходе с Тихоокеанского на Северный флот в 800-х милях от Сан-Франциско ПЛ была торпедирована неизвестной лодкой и затонула 11 октября 1942 года) и "К-129" (командир капитан 1 ранга В. Кобзарь, ПЛ затонула при невыясненных до сих пор обстоятельствах в районе Гавайских островов 8 марта 1968 года). Именами командиров названы улицы города Вилючинска.

    28 июля 1996 года, в день Военно-Морского флота, в Вилючинске открыт мемориал памяти героев-подводников, где увековечены имена подводников, погибших при выполнении боевых задач как в годы Великой Отечественной, так и "холодной" войн. Одна из площадей города получила название «Площадь героев-подводников».

    В Вилючинске четыре средних, две музыкальных и одна художественная школы, профессиональное училище филиал Камчатского политехникума, две спортивных школы, два учреждения дополнительного образования, пять детских садов.
    В муниципальных учреждениях культуры – ДК "Меридиан" и Дом офицеров флота – занимаются более тысячи взрослых и детей. Культура Вилючинска – это 30 творческих самодеятельных коллективов, семь библиотек, краеведческий музей.

    Во второй половине 90-х годов XX века в Вилючинске открылись два православных храма – Преподобного Серафима Саровского и святого Апостола Андрея Первозванного.

    В конце XIX – начале XX века на территории нынешнего города проходили археологические раскопки, во время которых были открыты три стоянки древнего человека, имеющие возраст от 2500 до 3000 лет. Стоянки относятся южнокамчатской группе памятников и получили в науке название "тарьинской культуры" по имени близлежащей бухты (Тареина губа). "Тарьинская" культура просуществовала до рубежа нашей эры.

    В 1739 году на безымянных в ту пору южных берегах Авачинской губы побывал академик Петербургской академии наук, участник 2-й Камчатской экспедиции С.Крашенинников. После чего в его дневнике появилась следующая запись: "Марта 16 дня поутру часах в 6 с Налачевой поехали, а пополудни часа в 2 в Авачинской губе в Аушин острожек приехали. И понеже от голоду жители того острожка ра­зошлися, то мы за губу переехали в Тареин острожек, который стоит над Авачинскою губою против Аушина острожка: в нем 2 юрты, 30 балаганов. Тойон новокрещенный Михайло Тареин..."

По имени князька Тареи была названа прилегающая бухта - Тареина губа.

Некоторые исследователи связывают название бухты с другим событием. В 1854 году после поражения в боях с защитниками Петропавловского гарнизона англо-французская эскадра покинула Авачинскую губу, оставив братскую могилу на берегу безымянной бухты: в переводе с французского "Тарья" – могила. Есть свидетельство тому, что здесь нашел свой последний приют командующий англо-французской эскадры контр-адмирал Д. Прайс.


ПЛАРБ 667А (Аз).


Подводная лодка 667А проекта, шифр "Навага" (по классификации НАТО - "Yankee") была спроектирована в ЦКБ МТ "Рубин" (г.Ленинград).
По своему внешнему виду напоминала американскую ПЛАРБ "Джордж Вашингтон", за что получила на флоте прозвище "Иван Вашингтон" или ласково «Азуха».

При создании лодки проекта 667А значительное внимание уделялось ее гидродинамическому совершенству. Конструктивно лодка проекта была двухвальной, двухкорпусной с внешними шпангоутами прочного корпуса. Носовая оконечность корабля имела овальную форму. Кормовая оконечность была выполнена веретенообразной с крестообразным оперением.
Передние горизонтальные рули располагались на ограждении рубки, что давало возможность бездифферентного перехода на большую глубину при малых скоростях лодки, а также упрощало удержание корабля на заданной глубине при ракетном залпе.

Легкий корпус изготавливался из стали ЮЗ. На него наносилось нерезонансное противогидролокационное и звукоизолирующее резиновое покрытие. Для снижения гидроакустической заметности фундаменты под главные и вспомогательные механизмы покрывались вибродемпфирующей резиной.
Прочный корпус имел цилиндрическое сечение, максимальный диаметр 9.4 метра. Он изготавливался из стали АК-29 толщиной 40 мм и был облицован звукоизолирующей резиной. Межотсечные переборки (выдерживающие давление до 10 кгс/кв.см) так же как и прочный корпус изготавливались из стали АК-29 толщиной 12 мм.
Всего было 10 отсеков: 1-й - торпедный; 2-й - аккумуляторный и жилой (с офицерскими каютами); 3-й - в котором находился центральный пост, пульт ГЭУ; 4-й - ракетный; - 5-й - ракетный и жилой; 6-й - дизель-генераторный; 7-й - реакторный; 8-й - турбинный; 9-й - турбинный; 10-й - электродвигательный.

Главная энергетическая установка (ГЭУ) состоит из двух автономных блоков расположенных побортно, суммарной мощностью 52000 л.с
Каждый блок включает в себя: водо-водяной реактор ВМ-2-4 (89,2 мВт), паротурбинную установку ОК-700 с турбозубчатым агрегатом ТЗА-635, турбогенератор с автономным приводом. Также имелась вспомогательная энергетическая установка, служащая для пуска и расхолаживания ГЭУ, снабжающая лодку электроэнергией при авариях, а также обеспечивающая, в случае необходимости, движение корабля в надводном положении. В состав вспомогательной энергетической установки входили два дизель-генератора постоянного тока ДГ-460, две группы аккумуляторных свинцово-кислотных батарей (по 112 элементов 48-СМ в каждой) и два гребных реверсивных электродвигателя "подкрадывания" ПГ-153 (по 225 кВт). Электроэнергетическая система переменного тока 380 вт., питающаяся от автономных электрогенераторов. Два гребных винта имели пониженный уровень шумности.
На лодке было установлено мощное размагничивающее устройство, обеспечивающее стабильность магнитного поля. Кроме того, принимались меры по снижению магнитного поля легкого корпуса, прочных наружных цистерн, ограждения выдвижных устройств, рулей и других выступающих частей. Для снижения электрического поля корабля впервые была применена система активной компенсации поля, создаваемого гальванической парой "винт-корпус".

Впервые была установлена комплексная система автоматизированного управления, обеспечивающая, в частности, программное управление кораблем по курсу и глубине, а также стабилизацию хода по глубине.

Радиоэлектронное вооружение включало: ГАК "Керчь" служащую для освещения подводной обстановки, выдачи данных целеуказания при торпедной
стрельбе, а также миноискания, связи и обнаружения гидроакустических сигналов противника. Она могла работать в режимах режимах эхо- и шумопеленгования. Дальность обнаружения составляла от 1 до 20 км.

Всеширотный навигационный комплекс «Сигма» (с 1972 года- более современный комплекс «Тобол»), в состав которого впервые в СССР входила инерциальная навигационная система. Также в его состав входил абсолютный гидроакустический лаг, измеряющий скорость относительно морского дна, а также система обработки информации на основе цифровой ЭВМ. Комплекс обеспечивал уверенное плавание в арктических водах, а также возможность пуска ракет на широтах вплоть до 85°. Аппаратура позволяла определять и сохранять курс, осуществлять измерение скорости лодки относительно воды, производила счисление географических координат и выдавала необходимые данные в корабельные системы. В дальнейшем комплекс был дополнен космической навигационной системой «Циклон».

Средства связи состояли из радиостанций среднего, коротковолнового и ультракоротковолнового частотных диапазонов. Имелся комплекс автоматизированной радиосвязи «Молния». В состав комплекса вошли первое автоматизированное радиоприемное устройство «Базальт», обеспечивающее прием по нескольким каналам KB и одному СДВ, а также радиопередающее устройство «Скумбрия», позволяющее осуществлять скрытую автоматическую настройку на любую частоту диапазона.
     Лодки оснащались выпускной всплывающей СДВ-антенной буйкового типа «Параван», позволяющей принимать целеуказания и сигналы спутниковой навигационной системы, находясь на глубине до 50 м.
Важным новшеством являлось и применение (впервые в мире на подводных лодках) аппаратуры засекречивания связи (ЗАС), обеспечивающей автоматическое шифрование сообщений, передаваемых по линии «Интеграл».
Средства радиоэлектронной разведки: РЛС «Альбатрос» и СОРС «Залив-П», а также впервые на подводной лодке был установлен ответчик РЛС "свой-чужой" «Хром-КМ».

БИУС «Туча» - первая отечественная многоцелевая автоматизированная корабельная система, обеспечивающая применение ракетного и торпедного оружия. Кроме того, «Туча» осуществляла сбор и обработку информации об окружающей обстановке, а также решение навигационных задач.

Основное вооружение составляли 16 одноступенчатых жидкостных баллистических ракет Р-27 (по классификации НАТО S-N-6). Ракеты размещались в вертикальных шахтах в два ряда позади ограждения рубки в 4-ом и 5-ом отсеках. Диаметр шахты 1.7 м, высота 10.1 м. Шахта оснащалась системами орошения, газоанализирования, осушения и поддержания микроклимата в заданных параметрах. Стартовая масса ракеты 14,2 т, длина - 9,65 м, диаметр корпуса - 1,5м. Масса головной части ракеты 650 кг, мощность 1 Мт, круговое вероятное отклонение - 1,3 км. Дальность полета до 3000 км. Величина сектора обстрела составляла 20°, широта точки старта не должна была превышать 85°.
Пуск ракет осуществлялся только из подводного положения, при заполнении шахты забортной водой ("мокрый старт"). Заполнение шахт осуществлялось при помощи мощных насосов, шум которых сильно демаскировал лодку и существенно снижал её боевую устойчивость. Стрельба возможна при волнении моря до пяти баллов.
Согласно проекту стрельба производилась четырьмя последовательными четырехракетными залпами. Интервал между пусками в залпе составлял 8 сек. После старта четвёртой ракеты каждого залпа лодка из-за уменьшения массы начинала всплывать. После каждого залпа требовалось приблизительно три минуты для того, чтобы вернуть корабль на исходную глубину. Между вторым и третьим залпами был необходим 20-35-минутный интервал для перекачки воды из цистерн кольцевого зазора в ракетные шахты, а также для дифферентовки корабля. Однако реальные стрельбы выявили возможность осуществления восьмиракетного залпа.
Торпедное вооружение лодки состояло из четырех носовых торпедных аппаратов калибром 533 мм, обеспечивающих максимальную глубину стрельбы до 100 м, а также двух носовых 400-мм ТА с предельной глубиной стрельбы 250 м. Торпедные аппараты оснащались системами быстрого заряжания и электродистанционного управления.
ПЛАРБ пр.667А стали первыми ракетоносцами вооруженными ПЗРК "Стрела" для защиты от воздушных низколетящих целей.

Значительные, по сравнению с ранее строившимися подводными лодками, размеры позволили улучшить условия обитаемости. Каждый отсек был снабжен автономной системой кондиционирования воздуха.
Кислород для дыхания добывался из воды, путем ее разложения на водород и кислород.
Экипаж размещался в каютах (для офицеров на двух или четверых человек) или маломестных кубриках. Имелась офицерская кают-компания. Впервые на ПЛАРБ была оборудована столовая для старшинского состава, которая могла быстро трансформироваться в спортивный зал или кинозал.
Все коммуникации в жилых отсеках были убраны под съемные панели.
В качестве источников света использовались люминесцентные лампы.

Справка из Интернета

Лодка была по тем временам просто отличной. И это не только мое мнение…









Организационно-штатная структура экипажа.

Боевые части:
- БЧ-1 – штурмана;
- БЧ-2 – ракетчики;
- БЧ-3 – торпедисты;
- БЧ-4 – связисты;
- БЧ-5 – механики

Службы:
- радиотехническая;
- химическая;
- медицинская;
- снабжения.
Всего – 120 человек.





Вопросы обитаемости на лодке.

На подводной лодке везде своя специфика во всех бытовых вопросах: помыться, постираться, выбросить мусор и остатки пищи, сходить в туалет….

Гальюн (туалет) по размерам напоминает пенал для одного человека.


Над унитазом висит массивный фильтр с вентилятором, об который многие набивают себе шишки на лбу, забыв его существовании; слева - набор клапанов, справа - дверь, прямо перед носом переборка с "Инструкцией…".


Все содержимое унитаза сливается в специальный баллон, который, при его заполнении, матрос трюмный выбрасывает воздухом за борт.
Если эти правила нечаянно нарушить, то содержимое унитаза может вылететь обратно в виде брызг и аэрозолей, после чего все стены и посетитель заведения окрашиваются в тёплые коричневые тона с определённым специфическим запахом.
Такие случаи были даже и с офицерами…

Такого же размера и курительное помещение (курилка) в третьем отсеке: два одиночных сиденья друг против друга и большой фильтр с вентилятором над ними.
Два человека заходят в курилку, закрывают за собой металлическую дверь с резиновым уплотнительным кольцом по периметру, чтобы дым не просачивался в отсек, и «наслаждаются» курением.
Перед заступлением на вахту перед курилкой часто образуется очередь желающих «отравиться», поэтому фильтр не успевает очищать воздух внутри курилки, и при открывании двери видны только ноги сидящих курильщиков, т.к. их головы и верхние части туловищ остаются укутанными клубами дыма.
Но курильщики были очень рады даже этому, т.к. ранее на предыдущих проектах подводных лодок о курилках они могли только мечтать.

Есть испарительная установка, которая "варит" из морской воды питьевую воду для нужд личного состава и дистиллированную воду для главной энергетической установки. Лишняя работа испарителей, это тоже снижение скрытности, основного оружия подводников, поэтому на умывание, баню, мытье посуды время и количество воды ограничивается.

В походе личный состав моется в двух душевых кабинах раз в семь дней, там же стирают мелкие личные вещи.
Прачечной на лодке нет, также как и негде сушить нижнее и постельное бельё. Каждому члену экипажа выдают трусы, рубашку и носки, две простыни и наволочку. Всё это меняется в день помывки. Бельё называют "разовым", т.е. рассчитанное на одноразовое использование. Практически оно выдерживает довольно большое количество стирок, чем некоторые прохиндеи интенданты часто пользуются, используя разовое постельное бельё в береговых условиях, а хорошего качества сплавляют «налево». (Я приносил домой для тряпок и пеленок).

Верхняя одежда состоит из тёмно-синих куртки, брюк, пилотки.
На куртке каждый носит белую матерчатую ленту, где у офицеров написана его должность, а у матросов и мичманов - боевой номер.
Обувь - кожаные тапочки с дырочками для вентиляции, чтобы не потели ноги.

В каждом отсеке мусор и остатки пищи собирают в специальные пластиковые мешки. В назначенное время по команде их сносят в четвертый отсек, где находится устройство ДУК (шахта для удаления этих мешков за борт).

ДУК имеет два люка: нижний - забортный, верхний - в отсеке.

При закрытой нижней крышке шахта заполняется мешками, потом закрывается верхняя крышка, открывается нижняя, и воздухом выбрасывается все содержимое шахты. Если в подводном положении открыть сразу два люка одновременно, отсек быстро заполнится водой, а подводная лодка погибнет.
Специальное устройство, подводники его называют "поправка на дурака", исключает такие действия. И всё же дурак бывает сильнее любой техники.

Нa одной подводной лодке в базе моряк отключил такое устройство, а другой решил выбросить мусор через эту шахту, что категорически запрещается делать. Результат был плачевный – в кратчайший срок вода затопила нижнюю часть отсека, с большим трудом дальнейшее поступление воды удалось предотвратить.
Подводную лодку пришлось ставить в длительный ремонт.


При жизнедеятельности людей и работе большого количества механизмов создаётся особый микроклимат, очень сухо и жарко. В жилых отсеках температура воздуха до 30-35°С считается комфортной, а в энергетических до 50-60°С, и никто претензий не принимает.
Особенно плохо, когда подводная лодка находится в теплых водах и работает только одна холодильная машина. Тогда ограничивается подача охлажденной воды в каюты и в бачки с питьевой водой.
Главное, чтобы работала боевая информационная управляющая система «Туча», т.к., если на ней загорается транспарант «Температура вне пределов», Центральный пост начинает орать - нужно создать комфортные условия технике, а моряки потерпят!

Самое главное, это дыхание той газовой смесью, которая образуется в герметическом пространстве.
Есть множество источников, загрязняющих отсечную атмосферу: кислотные испарения аккумуляторных батарей, окись углерода, угарный газ, от дизелей, углекислый газ, естественные человеческие испражнения, пищевые запахи (При жарке жир разлагается с выделением акролеина. Хозяйки знают, что при жарке продуктов в закрытом помещении начинает болеть голова!) и многое другое.

Вредные примеси пытаются уничтожать с помощью различных фильтров, а специальная установка «К-3» разлагает воду на водород (его удаляют за борт) и кислород, который распределяется по отсекам.
За долгие часы пребывания подводников в замкнутом пространстве органы обоняния адаптируются к такому так называемому «воздуху».
Но когда после всплытия вылезаешь наверх в ограждение рубки и вдыхаешь чистый настоящий морской воздух с добавками запахов водорослей и морепродуктов, попавших в пространство между прочным и легким корпусом, то только тогда понимаешь какой “гремучей” смесью приходится дышать в прочном корпусе…

Кстати, наверху очень классно воспринимается дым сигарет, (сам заметил!), поэтому курильщики просто балдеют от возможности покурить на воздухе.

Старпом, чтобы ограничить количество курильщиков, часто разрешает выход морякам в ограждение рубки только с мусором: хочешь покурить – вынеси мешок с отходами…

Для занятия спортом есть велотренажер и бегущая дорожка.
Но, что хорошо делать на свежем воздухе, то на подводной лодке для человеческого организма весьма неблагоприятно (начальник химической службы Анатолий Ласточкин и сам не занимался, и другим не рекомендовал).

Уровень шума от работающих механизмов довольно высок и постоянен, чем не «музыкальная шкатулка» для пыток. И никуда не денешься, даже радуешься, что всё работает, гудит, шумит так же, как вчера и позавчера.…
И наоборот, внезапно возникающая тишина или посторонние звуки воспринимаются очень настороженно. Мозг сразу же начинает искать причину… Почему исчез привычный шум? Что застучало? А это может быть обычная мясорубка на камбузе.
Если кость случайно вместе с мясом попадает в мясорубку, она начинает очень греметь. При этом стук по металлу может быть таким сильным, что инструкцией запрещено ее включение при соблюдении режима тишины для форсирования подводной лодкой противолодочных рубежей.

Часто бывали такие случаи, которые как раз и свидетельствуют о каком-то обостренном чувственном восприятии окружающей обстановки под водой.

Моя каюта на четверых офицеров (напоминает вагонное купе, только существенно меньше в размерах) была в пятом отсеке.
Крепко сплю.
И вдруг где-то подкоркой головного мозга слышу команду центрального поста по громкоговорящей связи: «Пятый». Вахтенный отсека отвечает: «Есть пятый». Центральный: «Там в 51 каюте разбудите капитан-лейтенанта Руденко».
Через минуту в каюту стучится вахтенный матрос, а я уже, сидя на койке, жду его и запихиваю ноги в свои тапочки...

Серьёзная проблема для человеческого организма - перепады давления. Многие подводники имели баротравму уха и не один раз.
Пополнение запаса воздуха высокого давления производится на перископной глубине, время пребывание на которой строго ограничено из условий скрытности плавания. Сначала давление снижается до максимально возможного, около 400 мм ртутного столба, а потом, в течение 20-25 секунд повышается до 2-2,5 кг/кв.см.

Как говорится, слабым делать нечего.

Постоянный уровень освещённости ламп «дневного освещения» приводят к так называемому «сенсорному голоду»: нарушается цветоощущения человека.
Да и близорукость развивается довольно быстро, т.к. глаза постоянно смотрят на близкорасположенные приборы и предметы. Нет возможности посмотреть куда-то в небо или на линию горизонта…

Говорят, что на надводных кораблях у сигнальщиков, наоборот, развивается дальнозоркость, т.к. им приходится длительное время всматриваться вдаль.

Нужно отметить, что в море никто и никогда не мог не только выспаться, но и просто нормально поспать.
Все подчинено службе: вахта, уход за материальной частью, учения, занятия, тренировки по борьбе за живучесть и специальности, тревоги при всплытии под перископ, сеансы связи и определение места и т.д.
Поэтому необходимый для организма шести-семичасовой сон всегда разбивался на кусочки: там три-четыре часа, потом еще час-другой. Из-за этого месяцы похода проходят не только в сильном психологическом напряжении, но и физических сил требуют немало.

Лучшим пожеланием самому себе было: «Пойду, придавлю подушку минуток шестьсот!».

Если сон прерывался очередной боевой тревогой, то все прибегали на свои боевые посты и там, по возможности, устраивались в полусидящих позах в различных «шхерах» досыпать на телогрейках, кусках поролона или просто на пайолах.

Помню, лодка стояла на якоре, на рейде.

Я дежурил в центральном посту. Реактор уже был «заведен», но турбина еще не была готова к работе.
Командир с мостика дает команду готовить турбину к даче пробных оборотов. Я передаю эту команду об этом на пульт ГЭУ. Мой лучший управленец В.Колесник с пульта репетует команду: «Есть готовить турбину левого борта к даче пробных оборотов».
Через минут 10-15 я по какой-то причине связываюсь с восьмым отсеком и, в частности, спрашиваю вахтенного о том, как идет подготовка турбины к работе.
И тут он мне отвечает, что пульт ГЭУ ему такой команды не давал…
Я чуть с кресла не свалился!?
Приказываю ему немедленно приступать к этой процедуре, а сам после этого пытаюсь связаться с пультом ГЭУ. По громкоговорящей связи несколько раз вызываю Колесника, а в ответ тишина… Потом, наконец, все же услышал его голос.

Оказывается, от усталости он после моей команды просто заснул в кресле дежурного, забыв дать необходимые указания в восьмой отсек!
Когда приблизительно через полчаса командир поинтересовался о готовности лодки дать ход, мне пришлось соврать, что прогрев турбины затянулся из-за какого-то технического сбоя.
Командир, естественно, произнес несколько непечатных выражений. Но уже через 15 минут турбина сделала первые обороты …

И все равно в море, особенно на боевой службе, лучше, чем в базе.
В море ритм жизни «устаканен» корабельным расписанием: вахта, отдых, регламентные работы, три раза в неделю демонстрируемый трещащей киноустановкой «Украина» старый кинофильм, баня, политинформация, снова вахта и т.д. и т.п.

Здесь все подчинено выполнению боевой задачи: дойти до района боевого дежурства, на самой малошумной скорости три-четыре узла патрулировать там и ждать приказа на применение оружия, а потом, получив команду на возвращение, выйти из района, прибавить оборотов турбины до скорости 12-15 узлов и вернуться в родную базу.
Все остальное отходит на задний план.

А в базе наваливаются бесчисленные проблемы: всякого вида ремонты, погрузки, разгрузки, чистка снега, заказы, получение, доставка всех видов довольствия, какие-то согласования и совещания, один матрос напился, другой получил плохое письмо из дома, плохо заправил койку…

И постоянные переходы.
Утром идешь в столовую, которая находится вверху на сопке, потом бегом вниз к пирсу. Там нужно подняться на пятый этаж СРБ (станция радиационной безопасности) чтобы переодеться в рабочую одежду, получить дозиметр и успеть к 08.00 на лодку к подъему флага.
На обед – все в обратном порядке: СРБ – столовая – СРБ – лодка.
Потом ужин: СРБ – столовая - казарма, где нужно работать с личным составом.
В 20.00 счастливчики уйдут домой, а остальные возвращаются на лодку, т.к. у нее готовность к выходу в море постоянная.

К этому еще добавляются дежурства: по кораблю и дежурным механиком по дивизии лодок (заступление через два дня на третий, а то и через день).
Так что если в месяц получался один выходной день, то это просто счастье.
А дома новые заботы: квартира не отапливается, в магазинах недостаток продуктов, нужно что-то прибить, достать…
Поневоле ждешь выхода в море как манны небесной!

Может, начальники специально тогда так делали, чтобы от таких невыносимых условий на берегу, моряки стремились в море…

Вода и человек.


Первое погружение это всегда волнительный момент в жизни любого человека, каким бесстрашным он бы и ни был.
Это, конечно, не прыжок с парашютом, где ты остаешься один на один перед открытым люком и должен сам сделать последний шаг в воздушную бездну…

Правда, бывает, что самым нерешительным и пинка под зад дают.

А в подводной лодке возле тебя твои сослуживцы, которые готовы всегда помочь, но, и в свою очередь, ожидают такой же поддержки от тебя, а это, в целом, накладывает на каждого вполне определенные обязательства.

Мне довелось стать подводником в июне 1966 года на Северном флоте в п.Гремиха, где после окончания второго курса мы были на практике.

В море вышли на дизельной подводной лодке 629 проекта.
Качало.
В дизельном отсеке из-за работающих дизелей приходилось кричать, чтобы что-то передать товарищу, воняло отработанной соляркой, запах которой, казалось, был везде…
Команда: «По местам стоять к погружению». Дизель перестал работать, наступила тишина. Потом стало меньше качать, глубиномер показал 5, 10, 15 метров… Качка прекратилась совсем. Хорошо!

Где-то на глубине 50 метров нас - курсантов - вызвали в Центральный пост для посвящения в подводники.
Каждый выпил по кружке морской воды (чтобы потом никогда ее не пить, т.е. не тонуть) и облизал обух аварийного топора (чтобы им никогда не пользоваться, т.е. плавать без аварий).
Замполит лодки выдал мне грамоту, подписанную морским богом Нептуном.
В ней говорилось, что такого-то числа на Северном флоте курсант Руденко А.Г. на подводной лодке погрузился на глубину 50 метров (координаты такие-то) и с этого дня считается подводником.

К сожалению, грамота потом потерялась.

Словом, острых ощущений от первого погружения не испытал, кроме горько-соленого вкуса забортной воды.

А вот при глубоководном погружении ощущения были сильнее.

Это было уже на Тихом океане в июне 1971 года на нашей ПЛАРБ «К-236».

Погружение осуществлялось по «Боевой тревоге», поэтому я вместе со своими спецтрюмными находился в шестом отсеке на пульте управления системами и механизмами 7-го реакторного отсека.
Еще на поверхности мы в отсеке выбрали место между правым и левым бортами почти по диаметру прочного корпуса (9,4 м.) и натянули там нитку. При погружении на глубину через каждые 50 метров из Центрального поста пошла команда «Осмотреться в отсеках».
После сбора докладов из всех 10 отсеков об отсутствии повреждений и поступления воды лодка погружается еще на 50 метров. Снова - «Осмотреться в отсеках»,… еще погрузились на 50 метров…
И так до 300 метров.
К этой глубине за счет обжатия водой диаметр прочного корпуса так уменьшился, что ранее натянутая нитка провисла в середине отсека на 15-20 сантиметров!

Подводная лодка потеряла почти две тонны запаса плавучести!

Внешне вроде бы ничего не изменилось: также светят лампы дневного света, гудят вентиляторы, работают механизмы.
Но все же в отсеке каждый посторонний шум или треск воспринимаются особенно обостренно. Ведь сейчас на этой глубине на каждый квадратный сантиметр поверхности давит 30 килограмм!
Малейший дефект сварки, и через микроскопический свищ в отсек хлынет струя воды, которая в одно мгновение разрежет тело человека, к несчастью попавшего под нее.

Однажды наша лодка была на глубине 100 метров.
В 9-м отсеке матрос Владимир Михальчук по ошибке (перепутал!?) вместо осушения трубопровода пресной воды начал откручивать заглушку на циркуляционной трассе забортной воды.
Он еще не открутил ее до конца, а забортное давление уже сорвало последний виток нарезки резьбы.
Заглушка взлетела вверх, ударилась о металлический лист пайола, оставив в нем приличную вмятину, и в отсек через отверстие диаметром 100 мм хлынула струя морской воды. Хорошо, что эта заглушка пролетела мимо лица матроса, иначе бы ему снесло полчерепа, и доктор Владимир Антонович уже ничем не смог бы ему помочь.
Михальчук в той ситуации все же не растерялся, доложил в Центральный пост о поступлении воды в отсек.
Тут же сыграли аварийную тревогу, лодка подвсплыла на 20 метров, чтобы уменьшить забортное давление и соответственно количество поступающей воды, включили циркуляционный насос для откачки воды из трюма 9-го отсека.
Моряки нашли злополучную заглушку, и, т.к. вода продолжала фонтанировать в отсек с давлением около двух атмосфер, втроем (!) наложили ее на патрубок и прикрутили на штатное место.
Михальчука не наказали (в море стараются не наказывать, а он и так переживал случившееся страшно), но в базе в отпуск не пустили.

И еще пример.
Лодка стояла в базе у пирса. Нужно было заменить крышку кингстона в 3-м отсеке.
Операция непростая, поэтому ее возглавлял лично механик-командир БЧ-5 Ю.Нечаев.
Из отсека вывели весь личный состав, кроме непосредственно исполнителей. Отсек загерметизировали, создали в нем давление воздуха чуть больше атмосферного, и мы начали быстро откручивать все гайки по периметру кингстона. Над клапаном заблаговременно приготовили тали, и вот уже крышка кингстона снята.
Перед глазами в окружности диаметром почти 400 мм предстала вода – она колыхалась как живая!
Даже как-то и не верилось, что невидимый глазом воздух «держит» всю эту водную поверхность в каком-то нереально-зыбком статическом положении.
Вода хочет внутрь лодки, а воздух ее не пускает.
Впечатление неописуемое!
Если бы воздушное противодавление, созданное в отсеке, вдруг исчезло, то вся эта масса воды через такое большое отверстие немедленно хлынула бы таким полноводным бесконечным фонтаном, что через минуту-другую весь отсек был бы затоплен.
Похожие случаи, к сожалению, на флоте бывали...
Но вот уже новая крышка висит на крюке талей над кингстоном, опускаем ее на штатное место, быстро закручиваем все гайки.
Все, работу закончили. Сровняли давление в отсеке с атмосферным, можно выходить…

На глубине 300 метров перед всплытием снова натянули до отказа провисшую нитку.
По мере всплытия прочный корпус лодки начал потихоньку увеличиваться в объеме.
Нить натягивалась, натягивалась и через 80-100 метров подъема – «Тресь». Порвалась!
Такая зрительная, наглядная демонстрация мощи водяного столба очень и очень впечатляет, особенно молодых матросов.
После глубоководного погружения и у них появляется чувство собственной значимости и гордости.

Теперь они не просто моряки, а настоящие моряки-подводники!


Случай с гидрокостюмом.

Каждый экипаж при сдаче задач для подтверждения готовности подводной лодки (ПЛ) к выходу в море должен практически отработать упражнение по выходу личного состава из затонувшей ПЛ (ЗПЛ) через торпедный аппарат (ТА).
Упражнение выполняется на специальном береговом тренажере, где установлен ТА. Через него подводники должны выйти и всплыть в 25-метровой башне.
Торпедный аппарат представляет собой трубу диаметром 533 мм и длиной 7,88 м. С обеих сторон он закрывается герметичными крышками: передняя – открывается наружу вне прочного корпуса, задняя – внутрь торпедного отсека ПЛ.

В начале лета 1971 года наш экипаж приступил к сдаче задач, чтобы принять подводную лодку у первого экипажа и готовиться к автономному плаванию.
Прибыв на тренажер, мы начали проверять гидрокостюмы и индивидуальные дыхательные аппараты (ИДА-59), в которых предстояло выходить через ТА: давление в баллонах, герметичность дыхательного мешка и т.д.
Запахло спиртом, которым протирали изнутри дыхательные маски и стекла окуляров, посыпались традиционные шуточки о том, что для храбрости нужно принять немного спирта и во внутрь …
Затем экипаж разбили на тройки: офицер и два матроса, которым предстояло вместе выходить через ТА.
Порядок выхода из ЗПЛ установлен следующий: первым в ТА должен залезать офицер, затем последовательно матросы. После выхода из ТА наружу офицер должен был дождаться выхода обоих матросов, убедиться, что они поднялись на поверхность и что передняя крышка ТА закрыта нормально (под нее ничего не попало, иначе она герметично не закроется и не спасутся те моряки, которые ждут своей очереди внутри ЗПЛ!), а только после этого всплывать самому.
Упражнение считается непростым, т.к. бывали случаи нарушения работы дыхательных аппаратов, а иногда молодые матросы просто начинали паниковать, находясь внутри ТА, где непроглядная тьма и теснота оказывают весьма ощутимое воздействие на психику человека...
Вот подошла и наша очередь.
Последний инструктаж.
Мы, два моих матроса и я, уже надели герметичные резиновые костюмы и включились в аппараты ИДА, каждый в правую руку взял железное кольцо для подачи установленных сигналов.

(Следует сказать, что поскольку экипаж сдавал это упражнение летом, и температура воды была 12-15 градусов, то мы не надевали теплое специальное водолазное белье, и моя одежда состояла из брюк, кителя, а вместо ботинок на носки были надеты войлочные бахилы).

Открылась задняя крышка ТА, я согнулся и на животе начал втискиваться в темное и мокрое отверстие...
Попробуйте даже в обычной одежде пролезть внутри трубы диаметром 53 см и убедитесь, что это далеко не так просто.
А если ты ростом свыше 1,8 м и весом за 90 кг, на тебе резиновый костюм, вокруг шеи дыхательный мешок, а на груди баллоны с воздухом, то возможность для передвижения внутри семиметровой трубы весьма и весьма ограничена…
Сопя, потея, отталкиваясь локтями, коленями и ботами, царапаясь спиной о подволок ТА, я полз и полз почти «по-пластунски» в полной, казалось, нескончаемой темноте пока, наконец, не стукнулся перчаткой о закрытую переднюю крышку.
Ура, долез! Ударил кольцом один раз («У меня все в порядке») и затих, начал восстанавливать дыхание…
В это время в ТА полез второй моряк.
Ему было легче, чем мне, т.к. ползти предстояло почти на два метра меньше. Вскоре позади меня послышался шум и что-то (голова матроса) уткнулось в мои боты.
Матрос стукнул кольцом один раз, и в ТА пополз последний член нашей тройки. Ему вообще было просто: только втиснул тело в ТА - и уже долез до предыдущего матроса.
Послышался еще один удар по металлу.
Все в порядке, все трое готовы к выходу!
Получилась такая трехсекционная людская сосиска: моя голова у передней, а подошвы второго матроса – почти у задней крышки ТА.


Я к тому времени уже полностью отдышался, расслабился и в кромешной темноте терпеливо ждал, когда поступит очередная команда.
За нами закрыли заднюю крышку ТА и стукнули три раза по металлу: «Начинаем заполнять ТА водой».
Забулькало…, ноги и живот через резиновый костюм начали ощущать холод воды, потом прохлада стала подниматься вдоль боков все выше и выше, и вот уже и спина похолодела: ТА заполнился водой полностью.
И вдруг начинаю чувствовать, что левой ноге не только холодно, но и как-то мокро: в старом, многократно использовавшемся на тренировках гидрокостюме, в месте склейки с резиновым ботинком образовалась небольшая микротрещина.
Пока я полз, от моих героических усилий она увеличилась и стала пропускать воду.
Что делать? Можно, конечно, часто-часто постучать кольцом («Тревога»), и тогда выход из ТА будет прекращен, но ведь я офицер и за мной лежат два моих подчиненных матроса.
Паниковать стыдно. Ладно, пусть течет…

Слышу условный стук – открывается передняя крышка ТА.
Вскоре прямо перед носом чуть-чуть посветлело – крышка открылась, и я начал выползать из ТА. В заполненном водой ТА, по сравнению с сухим, ползти было почти удовольствие.
Через минуту я уже был снаружи ЗПЛ, схватился за специальную скобу, которая была приварена снаружи, и стукнул кольцом («Я вышел, все в порядке»). Через 25-тиметровый столб зеленовато-мутной воды неясно просвечивался такой долгожданный свет.
Но всплывать еще нельзя!
Через пару минут из мрака ТА показался шлем первого матроса, он вылез и, не задерживаясь, за счет положительной плавучести гидрокостюма быстро понесся к поверхности. Я снова стукнул кольцом («Со вторым порядок») и стал ожидать следующего бойца, который вскоре появился в проеме ТА и также без промедления взлетел вверх.
Бью кольцом по железу («С третьим все хорошо») и вижу, как медленно начинает закрываться передняя крышка ТА.
Теперь все!
Стучу три раза («С крышкой порядок») и отпускаю скобу…

Положительная плавучесть отрывает меня от корпуса ЗПЛ и несет вверх.
Свет электрических ламп становится все ярче и ярче, уже видны очертания людей, стоящих вдоль окружности колодца водолазной башни, еще мгновение - и я на поверхности.
Подгребаю к бортику, где установлен трап, и начинаю карабкаться по нему вверх. Кто-то протягивает руку, помогает перелезть через ограждение и спуститься на палубу. Стекла запотели, дыхание учащенное. Ноги подрагивают, левая до пояса мокрая. Выключаюсь из аппарата и глубоко вдыхаю атмосферный воздух.
Хорошо!

Потом из гидрокостюма вылили с литр воды, мокрую левую брючину я отжал, а механик дал мне глотнуть для «сугрева» немного «шила».

Гидрокостюм отправили на ремонт, и на этом все закончилось.



Торпедная стрельба.


Однажды наша ПЛАРБ отрабатывала задачу стрельбы торпедой по подводной лодке-мишени.
Вместе с нами в полигоне находились специальная подводная лодка, которая выполняла роль цели, корабль управления (руководство и обеспечение противолодочной обороны района) и катер-торпедолов, который должен был после нашей стрельбы обнаружить, вытащить из воды учебную торпеду и доставить ее в базу.

Учебная торпеда, после прохождения на заданной глубине под целью, всплывает и находится на водной поверхности в течение 72 часов, затем самозатопливается.

Организация торпедной стрельбы по подводной лодке считается более сложной по сравнению со стрельбой по надводному кораблю.
Лодка-мишень - цель малошумная, может маневрировать в трех плоскостях. Обнаружить ее сложно и поразить даже самонаводящейся торпедой тоже непросто.
Поэтому подготовка к сдаче этого упражнения проводится очень тщательно.

В ходе учения командир получает от гидроакустика только направление на шумящий объект. Курс и скорость объекта, дистанцию до него определяет боевой корабельный расчёт.
Эта работа называется определением элементов движения цели.
Когда она заканчивается, то решают вторую задачу: в каком направлении выпустить торпеду.
Это знаменитый у подводников ещё с первой мировой войны "торпедный треугольник". В конечном итоге вырабатываются и вводятся необходимые параметры в торпеду, чтобы она дошла до цели и её поразила.

В районе учения наша лодка в подводном положении какое-то время искала лодку-мишень (своеобразная игра «кошка-мышка»), которая тоже была под водой.
После ее обнаружения мы произвели стрельбу торпедой.
Наши акустики доложили, что торпеда вышла из торпедного аппарата (ура!) и продолжила движение по пеленгу цели (еще ура!).
Через некоторое время с корабля управления сообщили, что наша торпеда прошла точно под целью (попадание!).
Командир по общекорабельной трансляции поздравил экипаж с успешным выполнением задачи, особо подчеркнув заслуги гидроакустиков и торпедистов.
Все, можно идти в базу, но такой команды все нет и нет.
Вместо нее получаем приказ, всплывать в надводное положение и следовать в тот район, где, по расчетам, должна была всплыть наша торпеда (пять-шесть миль от точки стрельбы).
Лодка всплывает, а там волнение моря два-три балла.
Для надводного корабля это ничего, а для подводной лодки, обводы корпуса которой выполнены в интересах скоростного движения под водой, такие волны уже весьма ощутимы.

Как сейчас помню: качало лодку тогда как-то одновременно и по крену, и по дифференту, монотонно и беспощадно выворачивая внутренности экипажу.

Был проигнорирован вкусный обед, который наш кок Фома Адамович успел приготовить.
Народ раскрывал жестяные банки с сухарями и солеными огурцами, чтобы хоть как-то помочь организму быстрее перестроиться после спокойной благодати подводного хода к этой чертовой надводной болтанке, а также иметь на боевых постах пустую тару на случай непредвиденных рвотных позывов организма…

Командир объявил, что торпедолов нашу торпеду не нашел, поэтому к ее поиску присоединяются корабль управления, лодка-мишень и наша ПЛАРБ.
Он пригласил свободных от вахты моряков наблюдать за поверхностью моря и пообещал 10 суток отпуска тому, кто обнаружит торпеду.
Я, кстати, тоже проторчал около часа в ограждении рубки, вглядываясь в безбрежный океан.
Проходят сутки, потом и вторые…
Продолжаем однообразно и безрезультатно прочесывать район стрельбы. Все измотаны и качкой, и бесполезностью поисков торпеды.
Спецы потом посчитали, что за время этого совместного маневрирования цена сожженного ядерного горючего и солярки с лихвой перекрыла стоимость учебной торпеды, хотя и она была не из дешевых образцов – одного технического серебра более 400 кг.
Наш помощник командира корабля Новиков А.И. еще в первый день поисков обратился к командиру с предложением вернуться в район стрельбы и искать торпеду там.
Командир, ссылаясь на доклады акустиков о движении торпеды к цели, отмахивался от этого предложения и просто посылал его подальше («Иди, считай свои наволочки и изучай устройство лодки», - т.к. Новиков еще не сдал на допуск к самостоятельному управлению кораблем и не пользовался у руководства авторитетом).
Но А.И.Новиков продолжал при каждой возможности напоминать командиру о себе.
И вот к началу третьих суток поисков командир все же «сломался», запросил разрешение руководства учением, и мы вернулись в точку залпа.

Каковы же было всеобщее удивление и радость, когда из рубки подводной лодки среди волн увидели свет сигнального фонаря, установленного в носовой части торпеды. С учетом сноса волнами и течением она дрейфовала почти в том же месте, откуда и была выпущена из нашего торпедного аппарата почти три дня назад!
Вскоре подошел торпедолов, поднял на борт торпеду и пошел в базу: этому небольшому катеру за трое суток непрерывной болтанки досталось больше всех!



Фактически общая картина складывалась следующим образом: мы произвели пуск торпеды, акустики услышали удалявшийся шум ее винтов, а потом его потеряли, т.к. торпеда через двести-триста метров движения по направлению к цели всплыла из-за какой-то неисправности.
А акустики лодки-мишени просто подыграли нам и доложили на корабль управления, что слышали шумы нашей торпеды, которая якобы прошла под их лодкой.

Еще до начала учения командир группы наших акустиков встречался со своим коллегой из экипажа лодки-цели в неофициальной обстановке. За накрытым столом они и согласовали все параметры маневрирования и движения торпеды. И тогда была практика договорных результатов!

Несмотря на такой конфуз с торпедой, задачу нам засчитали. Получили «четыре» балла.
Главное не результат самой торпедной стрельбы, а отличный отчет об этом!




Через год наш помощник А.И.Новиков пошел с новым экипажем на учебу в Пальдиски уже старпомом.

Через два года стал командиром подводной лодки и вскоре получил звание Героя Советского Союза


Первая ракетная стрельба.


У ПЛАРБ 667А проекта основным оружием являются баллистические ракеты.
Эти подводные лодки имеют по 16 ракет дальностью полета до 3000 км с мегатонным ядерным зарядом.
В случае войны даже одна наша ПЛАРБ могла бы нанести очень и очень серьезный ущерб военным объектам и городам тихоокеанского побережья США, т.е. решать стратегические задачи.
Поэтому на флоте эти лодки еще именовались ракетными подводными крейсерами стратегического назначения (РПКСН).
В целом ракетная стрельба расценивается как кульминация всей боевой подготовки экипажа РПКСН.

Летом 1971 года у нас началась подготовка к первой практической ракетной стрельбе.

Для этого экипаж уже многократно проработал все элементы этой самой ответственной задачи, осталось только, как говорится, фактически нажать кнопку «Пуск».
Тяжелее всего было ракетчикам.
Но и нам, механикам, тоже доставалось при этом прилично: нужно было обеспечивать заданную глубину погружения, скорость хода, бесперебойное электропитание, температуру воды в кондиционерах, которые охлаждали все командные и стрельбовые системы и т.д. и т.п.
В базе ПЛАБР всегда находится с 16 боевыми ракетами в постоянной готовности выйти в море и нанести удар по США, поэтому перед учебной стрельбой у лодки из шахт извлекают одну, две,… (в зависимости от количества запланированных пусков) ракеты, а на их место загружаются учебные.
Поэтому, когда наша ПЛАРБ перешла к специальному стационарному пирсу в п.Советский для замены одной боевой ракеты, стало окончательно понятно, что скоро будет стрельба.

Погода была солнечная и безветренная.
Наш боцман Иван Иванович быстро надул маленькую резиновую лодку, вытащил из ограждения рубки сеть, отгреб на лодке с сетью на 10-15 метров, описал небольшую окружность – и вот уже моряки вытаскивают на ракетную палубу сеть с двумя большими кижучами.
За ужином экипаж ел жареную рыбу, а на утро дегустировал вкуснейшую малосольную красную икру.

Ракету перегрузили.
Лодка вышла в море, погрузилась и пошла курсом на юго-восток, чтобы отойти на то минимальное расстояние, с которого можно было стрелять по полигону Кура, расположенному на севере-востоке полуострова Камчатка.
Последние сутки-двое перед ракетной стрельбой превратились в сплошную серию тренировок, которые достаточно вымотали экипаж, т.к. все они проводились по команде «Боевая тревога», и о спокойном сне после вахты пришлось забыть.

И вот снова команда «Боевая тревога, ракетная атака!».
Бегу на свой боевой пост в шестой отсек, с которого контролируются основные механизмы седьмого реакторного отсека.
Там уже находились трое моих моряков-спецтрюмных.
Слышу по циркулярной связи системы «Каштан» старпом принимает доклады командиров боевых частей, начальников служб и командиров отсеков: «Первый к бою готов, второй готов,…. шестой готов…».
Подходит и моя очередь. Кричу: «Седьмой к бою готов»,… и так до последнего десятого отсека, где командиром Саша Ежель (севастополец, мой свидетель на свадьбе).

Все, ПЛАРБ готова к ракетной стрельбе!
В базе я видел, что боевую ракету мы выгрузили из крайней 16-й шахты, которая находится по правому борту в пятом отсеке, т.е. стрелять будем из нее.
А это рядом с шестым отсеком!
Любопытство, азарт и безрассудность толкают на серьезное нарушение строгих корабельных инструкций и наставлений.
Говорю своему старшине А.Проценко, что отлучусь на пару минут, открываю переборочный люк, перехожу в пятый отсек и подхожу к шахте. Обнимаю эту вертикальную колонну диаметром почти два метра и прислоняю к ней ухо.
Затаив дыхание, жду...

Вдруг привычный равномерный шум механизмов отсека начинает перекрываться низким могучим гулом, идущим изнутри шахты.
Он ширится, ширится, нарастает, потом раздается что-то типа громкого хлопка, похожего на звук открываемой бутылки шампанского.
Лодка немного «просела», качнулась, освободившись от 14-тонной ракеты, и все стихло…

Я «мухой» возвращаюсь в шестой отсек.
Меня прямо распирало от гордости от сопричастности к такому событию, как будто стрелял непосредственно я сам.
Чувство непередаваемое!
Начал эмоционально делиться впечатлениями с подчиненными.
В это время командир по циркуляру сообщил экипажу, что ракета вышла без замечаний (Ура!), и лодка возвращается домой.
Через пару часов во время очередного сеанса связи нам передали, что на Камчатке на полигоне Кура засекли падение головной части нашей ракеты.
Точно в колышек! (Есть такое выражение при попадании ракеты в цель).

В базе в п.Советский проверили шахту, из которой был произведен пуск, загрузили в нее боевую ракету, и мы вернулись к месту постоянного базирования в Рыбачий.
После этого стреляли еще несколько раз, но к шахте я уже не бегал, и эмоций было меньше, но этот первый пуск остался в памяти на всю жизнь…

Ракетная стрельба это одно дело, а отчет о стрельбе – это совсем другое (не менее ответственная часть задачи).

И здесь случился смешной эпизод.
При ракетной стрельбе все переговоры в центральном посту РПКСН записываются на катушечный магнитофон. Потом пленка с этой записью прилагается к отчету.
Когда командир корабля Н.Т.Иванов захотел ее прослушать, он услышал, что почти все его команды сопровождаются его же нецензурными выражениями. На что он во время подготовки и проведения стрельбы, естественно, не обращал никакого внимания.

Командир искренно удивился и даже не поверил, что это ругается именно он.
Но на то и существует объективный контроль, чтобы ВСЕ фиксировать. Однако не сдавать же пленку с «матом» в штаб!

Вот и заставил он командира группы радиотехнической службы Геннадия Кочешкова уничтожить на пленке эти эмоциональные нечаянные «перлы».
Пришлось Геннадию надевать наушники, шаг за шагом находить и стирать их на каждом метре пленки с помощью клавиш магнитофона (резать и клеить пленку нельзя, т.к. она секретная).
Тут уж и он наругался вволю, но это уже без записи…


В 2002 году познакомился с одним полковником запаса, который служил на полигоне Кура.
Он сказал, что за 50 лет существования этого полигона на его территорию (площадь около 10 тысяч кв. км.) с неба упало свыше 5500 головных частей ракет!
И вот он договорился с командованием, что его компания будет вырывать их из земли, доставлять на аффинажный завод для разборки и извлечения драгметаллов.
До него никто за все это время не додумался до этого.
А там такие ценности зарыты.
Молодец!









Борода.

Первая попытка отрастить бороду была еще во время прохождения преддипломной практики на Камчатке с 15 февраля по 20 марта 1969 года.
Срок был небольшим, поэтому и выросло немного…


Но, тем не менее, наш курсантский поэт Леня Чевгуз на обороте фотографии, запечатлевшей мою «мужественную» бородатую физиономию, 10 марта отметил этот факт следующими строчками:


«В дни радостей или печали,
На суше или под водой
Мы не грустили, не скучали,
Лишь обрастали бородой.

Чем в жизни становилось жарче,
Чем ближе к нам была беда,
Мы просто выглядели старше,
И отрастала борода…».


Второй раз время для отращивания бороды было значительно больше, поэтому и результат получился лучшим.

15 сентября 1971 года наш экипаж на своей ПЛАРБ К-236 вышел в первое длительное плавание.

Как-то сразу решил не бриться.
Таких как я «бородачей» среди офицеров было человек пять-шесть, и мы в течение всей «автономки» сравнивали между собой густоту и длину выраставших волос. Кожа под бородой порой сильно чесалась, и в такие моменты даже хотелось все кардинально сбрить…

Но все же как-то перетерпел, и 18 декабря 1971 года с трехмесячной бородой прилетел в Севастополь.

Как сейчас помню, привез полный портфель развесной соленой минтаевой икры в полиэтиленовых пакетах. Камчатский деликатес!

Моя «шкиперская» борода получилась не очень густой, кустообразной. Максимальная длина клинышка на подбородке достигала порядка 10 сантиметров. Цвет варьировался от черного, темно-серого до рыжеватого.
Словом, ничего выдающегося!

Но я ей очень гордился.
Росла она не где-нибудь в тепличных условиях, а в прочном корпусе подводной лодки, которая под водой совершила переход от Камчатки в западную часть Тихого океана и в течение установленного приказом времени держала под прицелом своих 16-ти ядерных ракет американские города Сан-Диего, Сан-Франциско и др.. Потом запустила учебную ракету по полигону Кура и благополучно вернулась на базу.

Так что «родословная» у нее была очень хорошая!


26 января встречал в роддоме с цветами и шампанским Жанну с родившимся 19 января 1972 года сыном. Борода еще была.
Теоретически Вова мог даже ее увидеть!

А на регистрации рождения сына Володи в севастопольском ЗАГСе 12 февраля 1972 года был уже без бороды. Сдержал слово «сбрить» после рождения наследника…

Жалею, что не сохранил хоть клочок ее волос!

Больше попыток стать бородатым не было.

А теперь о курьезном случае, который спровоцировала моя борода.

Как-то возле одного из севастопольских магазинов со мной очень почтительно поздоровалась пожилая женщина. Я понял, что она меня с кем-то спутала, но ответил ей взаимным приветствием.
Через день-другой какая-то старушка опять здоровается со мной: «Здравствуйте, батюшка!». Я был удивлен таким обращением…

Эта бойкая женщина потом мне все объяснила.
Оказывается, в севастопольской церкви в то время долго не было приходского священника. Увидев молодого человека с «поповской» бородкой некоторые местные верующие и стали думать, что наконец-то руководство московской патриархии направило в город выпускника духовной академии…

Вот это да!
Я-то думал, что в Севастополе - городе настоящих моряков - с бородой буду выглядеть этаким морским волком, а оказалось, что больше похож на представителя религиозного культа, с которым у меня, верного коммуниста-атеиста, не могло, в принципе, быть ничего общего…


Наш доктор.


Где-то в середине автономного плавания корабельный кок Фома Адамович, за то, что мои моряки отремонтировали на камбузе какой-то клапан, презентовал мне килограммовый пакет калифорнийского чернослива.


Подарок был чисто символический, т.к. кормили на подводной лодке прекрасно, а в автономке - тем более (соки, шоколад, сыр, колбаса, вобла…).
Поэтому чувства голода никогда не было.
Наоборот, все подводники во время многомесячного нахождения в ограниченном пространстве из-за отсутствия возможности активно двигаться набирали вес, и я, конечно, не был исключением…

Что касается сухого вина, то обычно бутылка емкостью 0,7 литра за обедом разливалась на десять человек.
Но моряки, сидящие за одним столом, иногда договаривались, и один матрос выпивал всю бутылку за один раз.
На следующий день так поступал его сосед, и так по очереди, пока через десять дней опять не подойдет черед первого.
Офицеры, конечно, пытались контролировать этот процесс, т.к. после 700 граммов хоть и не крепкого вина, реакция моряка, стоящего на вахте, могла быть нарушенной.
Но получалось не всегда…

Но это так, отступление.

Вернемся к черносливу…

В каюте у меня был припасен очередной том К.Паустовского, повести и рассказы которого хорошо тогда читались под водой.
Вот так за приятным времяпрепровождением, лежа на своей койке, я как-то незаметно одну сливу за другой и съел за один раз весь пакет.

Есть такой недостаток, если уже начинаю есть что-то вкусное, то заставить себя остановиться не могу.

То ли количество слив оказалось слишком большим для желудка, то ли какой-то негр, собиравший их в далекой Калифорнии, делал это грязными руками (я ведь сливы не мыл), но в результате через несколько часов появились явные признаки диареи, тошноты, даже температура поднялась.

Живот продолжал болеть и болеть, несмотря на частые посещения гальюна…

И я обратился к нашему корабельному доктору Владимиру Антоновичу.
Сказать, что он был рад моему визиту, это, значит, ничего не сказать.
Он был ОЧЕНЬ рад!

Антонычу за долгие однообразные дни ничегонеделания уже надоели бесконечные сражения в шахматы и «кошу» (нарды) с замполитом и особистом (представитель КГБ), которые тоже не слишком были обременены в море работой.
В основном моряки обращались к нему, чтобы прижечь йодом ссадину, протереть опрелость кожи или прыщ.
Пожилые офицеры заходили к доктору за снотворным – 20-30 грамм спирта.
Иногда, правда, Антоныч приходил в третий отсек, где проводятся построение офицеров и матросов, заступающих на очередную вахту, с железной кружкой, наполовину наполненную спиртом, и стаканом с марлевыми тампончиками.
Предлагал каждому обмакнуть тампон в спирт и потом протереть им лицо и под мышками в гигиенических целях, (некоторые матросы выжимали этот тампон в рот - дезинфицировали зубы!).

Словом, обычная повседневная рутина.

Естественно, ежедневно доктор посещал камбуз, чтобы снять пробу с приготовленной еды. И с первых же дней автономки в офицерской кают-компании распространились «точные» данные, что Антоныч добавляет в компот какой-то препарат на основе брома, чтобы усмирить потенцию молодых мужиков на долгие дни и месяцы подводного плавания. Многие старшие офицеры пытались доверительно выпытать у доктора правду об этом принудительном воздействии на их организмы. Но он многозначительно отмалчивался и ссылался на врачебную тайну…
Даже командир лодки был под этим воздействием (или хорошо подыгрывал доктору). Поэтому, когда до окончания боевого дежурства нашей подводной лодке оставалось приблизительно 10-15 дней, в кают-компании на обеде в присутствии всех свободных от вахты офицеров командир громко заявил: «Антоныч, хватит херню в компот сыпать».
Доктор также официально отреагировал: «Есть, товарищ командир».
Умные головы объяснили, что, мол, мужскому организму требуется как раз пара недель, чтобы освободиться от подавляющего воздействия брома…

Через много лет я спросил своего брата Владимира, который, так же как Антоныч, служил доктором на подводной лодке только на Северном флоте, об этом таинственном препарате. Володя однозначно заявил, что никаких медикаментов для подавления потенции корабельному доктору не выдаются, а наш Антоныч просто умело разыгрывал комедию для поднятия собственного авторитета.

Владимир Антонович по своей натуре был энергичным человеком, и ему хотелось проявить себя. Он даже в кают-компанию брал чемоданчик со жгутом и набором медикаментов для экстренного оказания помощи.

В этот чемоданчик наш штурман В.Грицук, когда Антоныч как-то особенно увлекся игрой в «кошу», однажды для юмора вложил большущую обглоданную кость (как говорили, с головку пионера).
Доктор носил и носил чемоданчик, не открывая его в течение почти двух недель, пока уже всем не надоело ждать, поэтому в кают-компании при большом скоплении офицеров Грицук специально попросил у Антоныча йод. Тот, ничего не подозревая, открыл чемоданчик, обнаружил и вытащил эту кость.
Народ, конечно, смеялся сильно и шутил, что ее доктор носит в качестве анастезионного средства.
Антоныч, со злости, чуть действительно не треснул костью кого-то по голове!

Ранее в г.Комсомольск-на-Амуре был такой случай.

Мы тогда принимали на заводе нашу подводную лодку, у двух матросов заболели желудки.
Доктор заподозрил дизентерию.

А это чрезвычайное происшествие, т.к., если бы заразились другие члены экипажа, ситуация могла бы привести к срыву боевой задачи, за что следовало серьезное наказание, вплоть до суда военного трибунала!
Антоныч тогда просто исходил активными действиями: больных моряков, естественно, изолировал в госпиталь, в казарме все места многократно продезинфицировали.
Потом построили весь экипаж во главе с командиром подводной лодки, и доктор объявил, что сейчас у всех будет брать мазки (образцы микрофлоры из заднего прохода).
Когда командир шуткой пытался уйти от этого малоприятного испытания, Антоныч настойчиво заявил, что этот тест должны пройти ВСЕ без исключения.
Пришлось командиру первому приспускать брюки и трусы и принимать полусогнутое положение…

В этом же Комсомольске-на-Амуре однажды сильно обморозился один матрос.
(Зимой там морозы достигали 40 градусов, да еще и при сильном ветре с Амура).
Кожа на ухе побелела и раздулась до размеров большого яблока.
Антоныч помимо лечения сфотографировал это ухо с разных ракурсов. Как он сказал, для будущей диссертации…

(продолжение следует)

[Коротков В.И.]

(Продолжение)

Вот к такому доктору я пришел на прием и рассказал о своих проблемах, и чем они были вызваны.
Он долго мял мой живот и пришел к выводу, что боль в нижней части живота, возможно, сигнализирует о начале обострения аппендицита.
Чтобы исключить дизентерию и для наблюдения за мной приказал переселиться в изолятор (маленькая каюта в пятом отсеке с двумя койками вверху и внизу, примыкающая к кабинету, где Док принимал посетителей).

Там я и пролежал сутки, дочитывая Паустовского.
Основные симптомы болезни исчезли, кроме слабой тупой боли внизу живота.
Как-то, когда доктор был в кают-компании, я увидел на его столе большой атлас с цветными фотографиями, открытый на страницах, которые демонстрировали последовательность проведения операции по удалению аппендицита...

А потом и командир, обходя лодку, заглянул в изолятор, по-отечески пожелал скорейшего выздоровления и сказал, что доктор у нас толковый, если что, то прооперирует хорошо.

До чего мне тоскливо сразу стало, когда я представил, как Антоныч, сверяясь по тем иллюстрациям, будет резать мой живот и копаться в кишечнике!
Нет, думаю, буду терпеть «до последнего».

Хотя на нашей лодке уже был схожий случай.
Мы выходили в море. А у нашего командира штурманской группы Александра Саранчина, моего соседа по квартире, прихватил живот.
Командир посоветовал полежать и потерпеть, но боль у него все не проходила.
Антоныч не рискнул принимать на себя ответственность и настоял, чтобы Александра сняли с лодки.
Вместе с представителями штаба дивизии, которые провожали нас, его на буксире доставили на берег. Там уже ждала «Скорая помощь» и сразу же увезла Александра в госпиталь прямо на операционный стол.

Успели. Еще пару часов и был бы перитонит с самыми печальными последствиями для жизни Александра…

Через день я начал вставать и проситься на вахту.
Доктор с неохотой разрешил, но какое-то сожаление о неосуществленном подвиге (орден за операцию под водой!) в глазах промелькнуло.
В течение недели он ежедневно интересовался моим самочувствием.
Но я твердо отвечал «Отлично», хотя эхо сливового переедания все еще немного отдавалось в животе…

Владимира Антоновича через год списали на берег после следующего эпизода.

В море, когда лодка была под водой, он стал просить командира показать в перископ звезду.
Вначале это воспринимали как неудачную шутку, но после последующих неоднократных еще более настойчивых просьб при очередном плановом подвсплытии лодки на сеанс связи, от греха подальше, разрешили.
Антоныч посмотрел в перископ, потом сразу же как-то успокоился и из каюты почти не выходил.

Уже в базе его коллеги-врачи сказали, что у него «поехала крыша»…
Хотя, может, Владимир Антонович просто инсценировал болезнь, чтобы уйти с лодки.


P.S. На ленте в «Одноклассниках» недавно попалось меню четырехразового питания на восемь дней автономного похода в августе 1979 года подводной лодки в\ч 49236.
Примерно такое же меню было и на нашей ПЛАРБ.

Как тут при очень малоподвижном образе подводной жизни и таком количестве вкусных килокалорий не разжиреть!
Вот и я после первой автономки потяжелел на шесть-семь килограмм.
Так и ношу на себе этот памятный груз до сих пор…




Жидкая валюта.


Этой валютой, своеобразной разменной монетой, во всех видах Вооруженных Сил был спирт.
Его называли «шило», которое, в соответствии с известной поговоркой, в мешке не утаишь.
Т.е. спирт все равно вытечет, как бы тщательно он и ни хранился.
И часто деятельность некоторых моряков была направлена на то, чтобы всеми правдами и неправдами подтвердить справедливость той поговорки и раздобыть этот вожделенный продукт.

Каждый офицер в меру возможностей пытался иметь в «заначке» хоть пару литров спирта, который на лодке хранился в емкостях различного объема: от 35-литровых молочных фляг, 20-литровых автомобильных канистр, полиэтиленовых бочек и баков до стеклянных банок, бутылок и графинов.
Эта тара, в свою очередь, тщательно пряталась в прикроватных рундуках, сейфах, под облицовочными панелями кают и других потайных местах.
Из больших емкостей «шило» разливалось в пустые 700 граммовые бутылки из-под вина, выпитого в море, и плоские фляги из нержавеющей стали («шильницы»), которые потихоньку в портфелях и шинельных карманах перебазировались потом домой.

Весь этот круговорот начинался каждые полгода, когда подходил срок получения спиртового довольствия на складе.
Назначался толковый офицер, который мог бы проверить качество спирта и которого прохиндей начальник склада не мог бы провести на разнице между литром и килограммом. (Литр спирта весит меньше килограмма!).
После доставки спирта на пирс (как правило, четыре-шесть молочных фляг), они через люк загружались на лодку и складировались в каюте старпома. Возле нее к тому времени уже группировались командиры боевых частей и начальники служб с емкостями меньших размеров, чтобы сразу же отовариться и разнести положенную ему «пайку» в свою каюту и свой сейф.
Естественно, весь этот спирт выделялся для обслуживания определенных систем, механизмов и приборов, нормы которого рассчитывались из заводских инструкций по эксплуатации и утверждались приказами по флоту. Поэтому, исходя из количества такой техники, находящейся в заведовании той или иной боевой части или службы, на первом месте были, конечно, механики, потом шли ракетчики, радиотехническая служба и т.д.

Сразу скажу, если непосредственно до систем и механизмов доходила хоть одна десятая часть из общего количества полученного спирта, то это еще хорошо.
Знаю много примеров, когда спирт не тратился по своему прямому назначению СОВЕРШЕННО!
Это на лодке знали все, и все закрывали на это глаза…

Первый «недолив» делал старший помощник командира корабля (старпом).

Он сразу же создавал «командирский» запас: командиру, себе, замполиту…
У них, конечно, не было в заведовании техники, для обслуживания которой требовался спирт, но «шило» им было нужно для решения стратегических общекорабельных задач.
Каких - никто не задавал таких глупых вопросов и воспринимал эти старпомовские действия в качестве получения своеобразной дани. Положение обязывает!
Командиры боевых частей и начальники служб хранили полученные запасы в больших канистрах и флягах, опечатанных личной печатью. Эти емкости прятались в прикроватных рундуках их кают, которые всегда при покидании закрывались на ключ и опечатывались личной печатью.
Но и такие меры не спасали от утечки…

Умельцы умудрялись замораживать пластилиновую печать струей газа из углекислотного огнетушителя, открывать дверь, иглой шприца прокалывать полиэтиленовую флягу и откачивать из нее спирт. Дверь потом закрывалась, печать водружалась на место, а владелец спирта никак не мог понять: печати на двери и на канистре нетронутые, а емкость явно опустошенная?

Другие любители подбирались к заветному сосуду со стороны смежной каюты, для чего в своем рундуке внизу отворачивали и снимали часть межкаютной пластиковой переборки, а потом также шприцем отсасывали спирт.

У меня, например, на пульте ГЭУ был маленький сейф, где стояла литровая квадратная бутылка из толстого стекла. В ней как-то было грамм 400 спирта.
Так мои офицеры-управленцы в базе открутили винты, которыми сейф был прикреплен к палубе, подняли его и потом трясли до тех пор, пока бутылка не разбилась. Спирт, естественно, вытек через дверные зазоры в заблаговременно подставленную ими емкость («шила» в мешке не утаишь!).
Когда через некоторое время я полез в сейф, то обнаружил в нем только стеклянные осколки. Управленцы же с невинными глазами сказали, что это результат качки!
Но на такие маленькие «шалости» никто не обижался, тем более этот спирт я и держал на пульте, чтобы иногда выдавать в качестве снотворного сменяющимся после вахты офицерам.
Если все же требовался спирт, чтобы протереть какой-то очень важный контакт в приборе, то мичман, получивший его граммов 20 в железной кружке, мог все выпить, тампоном изнутри пустой кружки собрать остатки влаги и полусырым тампоном очищать контакт. А то и просто мог подышать спиртовым воздухом на контакт и потом протирать его.

Кок Фома Адамыч всегда просил спирт, когда собирался печь хлеб, (чтобы лучше всходило тесто). Спирт он выпивал, но хлеб и без него получался прекрасный.

На каждый из 16 газоанализаторов, по одному на ракетную шахту, положено 100 грамм спирта.
После протирки газоанализатора этот спирт положено слить, чтобы не разнести грязь на другие датчики, если, вдруг, какой-то из них течет. Фактически ответственному мичману давали в кружке грамм 150-200.
Сколько он тратил на промывку, это зависело только от него…

Куда реально уходил спирт.
Ремонтным бригадам, чтобы успели к выходу лодки в море выполнить все запланированные работы, привезти заказанное оборудование, срочно что-то решили.
Начальникам складов, чтобы выдали без задержек хорошие продукты, все горюче-смазочные материалы, краску, другие предметы материально-технического обеспечения.
Рыбакам в обмен на рыбу и крабы.


Военным строителям, чтобы оборудовали в казарме ленинскую комнату.
Когда в казарме на чердаке повесился наш матрос (был такой трагический случай!), то на гроб и на копку могилы.
Дома - чтобы ускорить и улучшить качество работы электриков, сантехников…
Естественно, часть спирта выпивалась самими офицерами как в неразведенном (просто запивается водой), так и в смешанном виде (с многочисленными фруктово-ягодными концентратами, входящими в паек подводников).

Самым большим любителем «шила» у нас был командир БЧ-4 (связь) Вадим Соколов. Его «выхлоп» ощущался чаще и был, как правило, сильнее, чем у других офицеров.
У нас на лодке в кают-компании на одной их стен было красивое панно размерами 2х1,5 м, сделанное заводскими умельцами из кусочков различных пород деревьев.
Картина изображала чабана в национальной одежде, пасущего отару овец где-то в живописных предгорьях Карпат. Один баран был чуть в стороне и смотрел куда-то в сторону.
Злые языки тут же дали этому панно следующее название: «Старпом ведет командиров боевых частей и начальников служб на совещание к командиру».
Самое смешное, но количество рогатых животных действительно совпадало с числом боевых частей и служб на лодке.
Того одинокого барана назвали Вадимом и объясняли, что он отворачивался от чабана для того, чтобы старпом не чувствовал запах его перегара…

Из Большекаменска в мае 1973 года мы всем экипажем улетали на учебу в Палдиски.

Сдали другому экипажу лодку.
Счастливые проходим через заводской КПП.
А там женщина из военизированной охраны (вохровка) заставила всех офицеров и мичманов продемонстрировать содержимое портфелей.
А старпом в двух портфелях нес две фляги литров по пять спирта – его стратегический запас. Не оставлять же смежному экипажу! И попался.
Охранница подняла страшный шум и ни на какие уговоры не поддавалась. Вызвали старшего охранника, который за отлитый ему литр спирта не стал составлять акт и выпустил старпома за заводскую проходную.
«Шило» в мешке не утаишь!

Говорят, что некоторые командиры ПЛАРБ перед ракетной стрельбой передавали на камчатский полигон «Кура» канистру со спиртом, чтобы на 100 процентов обеспечить себе отличную оценку за ракетную стрельбу.
Но это только по слухам…


Арбузная долька.


31 августа 1972 года улетал в отпуск из камчатского аэропорта Елизово. Вылет самолета задерживался, и я неторопливо прогуливался по зданию аэровокзала.

Аэропорт Елизово.

Случайно наткнулся на маленький лоток, в котором мужчина с явно выраженными грузинскими чертами лица и в громадной кепке торговал арбузами. Один разрезанный пополам арбуз лежал рядом с весами, и небольшая арбузная горка – позади продавца.

Вскоре к прилавку подошла женщина - представительница коренных народов Камчатки (коряки, ительмены, чукчи, камчадалы…) - с мальчиком шести-семи лет. Он в своем далеком от цивилизации рыболовецком поселке, по всей видимости, до этого момента не видел вживую такую ягоду и стал просить мать купить ему «арбуз».
Мать спросила грузина о стоимости арбуза и, очевидно, была ошарашена названной суммой, потому что попыталась отговорить и оттащить ребенка от лотка.
И тогда продавец предложил ей купить дольку…

Такую процедуру я тогда увидел впервые в своей жизни – продажу арбуза частями!

Грузин отрезал от половинки арбуза небольшую часть, поставил ее на весы, взвесил, получил деньги и отдал арбузную дольку ребенку. Мальчик тут же начал есть сладкий деликатес…

У нас на Украине отношение к арбузам из-за их обилия и дешевизны всегда было довольно пренебрежительное. В разгар арбузной страды доходило до того, что съедалась только самая сладкая серединка арбуза, так называемая «душа», а остальное выбрасывалось курам. А здесь арбуз продавался дольками или, как говорили у нас, «скибками»!

Когда женщина с ребенком удалились, я подошел к продавцу с приветствием на грузинском языке: «Гамарджоба, генацвале!». (Здравствуй, товарищ). Он, конечно, удивился, услышав родную речь от военно-морского офицера славянской внешности, но был этому рад.

Мы разговорились…
Я спросил грузина о том, как ему удалось довести до Камчатки такой экзотический продукт и почему он так дорого стоит.

Продавец, поняв, что я не из милиции или налоговой инспекции, не стесняясь, в жестких выражениях рассказал, сколько проблем ему пришлось для этого решить, сколько взяток пришлось дать пилотам военно-транспортной авиации, самолетом которой он, естественно, незаконно привез с материка арбузы, представителям санитарной инспекции…, заканчивая милиционерами аэропорта, обложивших его ежедневной данью…
Поэтому, мол, и цена такая! Приходится продавать арбузы половинками и даже меньшими частями.

Грузин хотел угостить меня арбузной долькой, но я отказался и ушел, пожелав успехов в его торговле…

Меня дома ждали наши целые арбузы!



Морской спецназ.


Поскольку наши подводные лодки решали стратегические задачи, то и их охрана была обеспечена на высшем уровне.
По крайней мере, так нам казалось.

В базе была создана многоэшелонированная система охраны и проверки документов.
При входе из жилого городка в зону, где базировались корабли обеспечения, плавбазы и находились различные береговые службы 15-й Краснознаменной эскадры подводных лодок, мы на контрольно-пропускном пункте (КПП) предъявляли свои пропуска.
Там их проверяли и вручали нам новые пропуска, по которым уже и пропускали непосредственно к плавпирсам, где стояли лодки нашей 8-й дивизии.
У корня пирса находился пост дозиметрического контроля, где тоже нужно было предъявлять пропуск, чтобы получить индивидуальный дозиметр.
Кроме того, непосредственно у трапа с пирса на каждую подводную лодку стоял вахтенный матрос из лодочного экипажа с автоматом, который пропускал только своих…

Но, как показала практика, и у такой сложной системы были изъяны, которыми умело пользовались морские спецназовцы.

В военно-морских силах и флотах практически всех морских государств есть такие подразделения, которые называются по-разному (в США - NAVY seals, морские котики), но решают практически одни и те же задачи.
Их представители могут преодолевать большие расстояния под водой, прыгать с парашютом, стрелять из всех видов оружия, взрывать, владеют различными приемами рукопашного боя, знают язык вероятного противника, способны выживать в любых экстремальных условиях.
Кроме того, они обучаются гипнозу, являются хорошими психологами.
Могут применять психотропные средства и аппараты, подавляющие волю, вызывающие внушаемость, расслабленность, ступор, повышенную разговорчивость, блокирующие память и т.д.

Несколько примеров.
В п.Советский (сейчас п.Приморский), где находится ракетная база и установлен стационарный бетонный пирс для погрузки на подводные лодки баллистических ракет, на КПП пришли два спецназовца.
Показали «липовые» документы представителей рыбной охраны, прошли внутрь охраняемого района, обошли все объекты, условно заминировали пирс, потом попили с дежурными чаю, поболтали и ушли.
Охранники потом клялись и божились, что у посетителей были подлинные пропуска…

На КПП базы спецы предъявили пропуск, в котором вместо фотографии владельца была специально вклеена собачья морда.
Дежурный внимательно проверил пропуск, сверил фотографию с лицом владельца… и пропустил человека.
Потом при разборе долго не мог поверить в то, что он мог допустить такую явную оплошность.

Один раз спецназовец надел на себя белую матросскую форменку, в которые обычно облачались дежурные по камбузу, взял в руки большой лагун (кастрюля) с отходами и с ним подошел к плавказарме, где размещался штаб нашей дивизии.
Часовой у трапа, естественно, и не подумал проверять пропуск у грязного потного матроса, несущего тяжелый лагун.
Лжематрос поднялся на борт корабля, прошел в штабной коридор, достал из-под остатков флотской пищи условную мину и заминировал штабной отсек.
Таким же способом он и беспрепятственно покинул плавказарму…
При разборе учения потом досталось всем…

Бывали случаи, когда спецы даже злоупотребляли своими возможностями.
В магазине «убалтывали» продавщицу и уходили, не заплатив за бутылку водки. Или без билетов заходили на сеанс в кинотеатр…

Причем каждый, кто сталкивался в такой ситуации с морскими диверсантами, до конца оставался в полной уверенности, что он действовал строго по инструкции и ничего не нарушал.
И, как правило, описать внешность посетителей затруднялся, о чем говорил с ними, сказать не мог…

Мне тоже косвенно пришлось столкнуться с этими ребятами.

Однажды мы стояли в базе.
Я заступал дежурным по лодке.
При разводе на инструктаже нас предупредили, что этой ночью ожидается нападение подводных диверсантов. Поэтому, чтобы они не смогли заминировать подводную лодку, у торца плавпирса было приказано выставить дополнительный пост.
Матросы всю ночь непрерывно освещали прожектором воду в районе кормы нашей и соседней по пирсу подводных лодок.
Поспать тогда практически не пришлось…



А утром выяснилось, что на черной резине соседской лодки в районе гребных винтов нарисован большой белый круг – условная мина!
Как только они ухитрились это сделать!?

Слава Богу, что хоть не на нашей!

В 1975 году во Владивостоке в штабе Тихоокеанского флота я как-то был дежурным по управлению.

Ночью по городскому телефону принял странный звонок.
Сквозь многочисленные помехи хриплый голос несколько раз произнес: «Седьмой на месте…».
Я попытался выяснить, кто и откуда звонит, но связь прервалась.
Вначале я подумал, что это какая-то ошибка, но звонок зафиксировал и утром, на всякий случай, доложил о необычном сообщении начальнику.
Он очень обрадовался этой информации.
Оказывается, флотская разведгруппа была накануне высажена где-то на Камчатке.
Их штатная радиостанция при десантировании была повреждена, поэтому они как-то подключились к городским системам связи и смогли передать только то сообщение.
Действовали в условиях, приближенных к боевым…

И еще о возможностях морских диверсантов.

Там же в штабе ТОФ мне на одном из учений довелось увидеть карту тихоокеанского региона с обозначениями стран, островов и объектов вероятных противников, куда планировались высадки и выброски групп наших спецназовцев.
Их было очень много…


Неожиданная радость.


З0-го декабря 1975 г. во Владивостоке с каким-то поручением я был в Главном техническом управлении штаба Тихоокеанского флота (ГТУ ТОФ).
Там случайно встретил знакомого офицера из соседней лодки Виктора Чайковского, который уже год как служил в этом управлении.
Разговорились, вспомнили общих знакомых. Дело приближалось к обеду, и Виктор предложил пойти в ближайший ресторан. Я согласился и начал собираться…Но Виктор вдруг задал мне совсем неожиданный вопрос: «А ты в автономке рацухи подавал?».
Рацуха - жаргонное флотское сокращение рационализаторского предложения.
Естественно, как и многие офицеры, я их подавал. Находясь в море, мы настолько досконально изучили свою материальную часть, что всегда могли оценить положительные и отрицательные качества того или иного механизма и предложить конструкторам подводной лодки пути или способы улучшения его работы…
Это и есть рационализаторское предложение.
Эти «рацухи» мы оформляли на листах простой бумаги и сдавали флагманскому механику нашей дивизии, а он уже пересылал их во Владик в ГТУ ТОФ. Здесь их сортировали, оформляли на официальных бланках и рассылали по соответствующим заводам, производящим военно-морскую технику.
Виктор предложил мне назвать хотя бы одно свое рацпредложение. Я вспомнил, что где-то год назад предлагал устройство для проверки герметичности забортной арматуры.
Виктор отлучился и минут через 20-ть вернулся с Удостоверением на рационализаторское предложение под №348 «О приспособлении для упрощения испытаний арматуры, связанной с забортным пространством».
Себя он вписал, как он сказал, для ускорения оформления бланка и получения денежного вознаграждения…
Еще через десять минут мы в кассе расписались в получении 100 рублей.
Их с избытком хватило на хороший обед даже со спиртным!
Самое смешное, что мы, моряки-подводники, НИКОГДА не получали НИКАКИХ денежных поощрений за свои рацухи. А их было ох как много!
Получается, что офицеры ГТУ могли как-то переоформлять наши рацпредложения на себя и получать за них неплохие денежки…
Но это только мое предположение…


Командные и строевые навыки.


Первое, с чем сразу сталкивается каждый человек, попадающий в любую военную структуру, так это воинская дисциплина.

Сразу же возникают отношения «начальник-подчиненный», появляется необходимость уметь командовать и подчиняться.
Не все могут справиться с ощущением постоянной готовности, что в любую минуту тебя могут куда-то вызвать, оторвать от долгожданного сна, отдыха, заставить делать то, чего ты никогда до этого не умел делать и не имел никакого желания этим заниматься, и даже наказать, хотя ты и считал тогда себя невиновным…

Есть такой суровый принцип службы: «Не знаешь - научим, не хочешь – заставим».

Поэтому и возникают у военнослужащих нервные срывы, провоцируются и развиваются конфликты, которые разрешаются не всегда в рамках уставных отношений…

В СВВМИУ я попал, имея минимальные знания об особенностях службы, почерпнутых из художественных произведений и полученных на нескольких школьных практических занятиях по военной подготовке.
Сказать, что мне нравилось подчиняться, так это совсем не так.
Просто приказал себе терпеть и сдерживать эмоции, раз уж сам добровольно поступил в училище и решил стать офицером.

Тем не менее, в выпускной аттестации Щекотихин Н.П. среди всех положительных моих качеств отметил: «На критику реагирует болезненно, однако стремится немедленно устранить указанные недостатки".
Я и не знал об этой фразе почти десять лет. Служил, получал очередные воинские звания и должности… И только в мае 1979 года при выпуске (именно при выпуске, а не при поступлении!) из Академии на этот мой «недостаток» обратил внимание один из членов Государственной комиссии. Хорошо, что пожилой генерал-лейтенант - председатель комиссии - резко оборвал его: «А тебе приятно, когда тебя критикуют!». Так моя характеристика стала полностью «положительной».

Поэтому с первых же дней курсантской жизни заставлял себя старательно изучать различные уставы, маршировать на плацу под жарким севастопольским солнцем.
Учился гладить брюки, подшивать белые подворотнички и всевозможные бирки на все виды курсантской одежды, вскакивал с койки со своего второго яруса при первом же звуке самой противной утренней команды «Подъем!».
Старался не попадаться на глаза начальству, если после увольнения в город (сход на берег) приходил с небольшим «выхлопом», громко не возмущался при внезапном направлении на какие-нибудь срочные работы… Словом, дисциплинарных взысканий практически не имел.

А поскольку учеба тоже шла неплохо (за отличную учебу всегда получал лишние трое-пятеро суток к зимним каникулам), то командование решило сделать из меня маленького начальничка.
После окончания первого курса мне и еще нескольким курсантам нашей роты присвоили звание «старшина второй статьи» (две лычки на погонах) и назначили командирами взводов в роту первого курса.

Проводился тогда такой эксперимент, скажем так, не совсем продуманный.

Приходилось спать в казарме вместе с первокурсниками, вместе с ними ходить в баню и караул, выполнять различные хозяйственные работы, а со своей ротой посещать лекции и практические занятия.
Из-за этого, естественно, периодически возникали временные накладки, поневоле приходилось пропускать учебные мероприятия, а потом восстанавливать пропущенное.
Было действительно тяжело.
Поэтому первые командные навыки дались мне в непростых условиях…
Зато на третьем курсе, когда мы вновь вернулись в родную роту, служба уже «казалась медом», учиться было совсем легко.

Уже лейтенантом, командиром 3-й группы дистанционного управления 1-го дивизиона боевой части 5 подводной лодки «К-236» я впервые встретился со своим личным составом в учебном центре в Палдиски.
До сих пор помню своих первых спецтрюмных: Петр Тарасов, Анатолий Проценко, Анатолий Чаплыгин, Виталий Батырь.
С ними мне потом пришлось провести долгие часы, сутки и месяцы в прочном корпусе нашей подводной лодки, разделяя и совместные радости и огорчения…

В Пальдиски, кстати, произошел смешной случай.
Тогда в центре существовал такой порядок.
Каждое утро перед началом занятий все экипажи подводных лодок выстраивались на плацу. Там же отдельно размещался и строй офицеров- преподавателей центра.
Дежурный по экипажу докладывал командиру корабля о готовности к занятиям, а потом уже каждый командир строевым шагом подходил к адмиралу, командиру центра, и рапортовал об этом же ему.
Также докладывал адмиралу о готовности преподавательского состава и заместитель начальника центра.
После этого адмирал здоровался со всеми, и экипажи расходились на занятия по аудиториям.
Однажды доверили дежурить по экипажу и мне.
Утром на построении громко скомандовал: «Экипаж, равняйсь, смирно, равнение на средину!».
Хорошим строевым шагом подошел к командиру Н.Т.Иванову и четко доложил: «Товарищ, командир. Экипаж подводной лодки «К-236» построен. Дежурный, лейтенант Руденко».
Командир принял мой рапорт и пошел докладывать адмиралу.
После адмиральского приветствия возвращается и говорит, что начальник центра отметил отличный доклад дежурного по «К-236», который особо выделялся на фоне невнятного и тихого доклада его заместителя, плотного и пожилого капитана 1 ранга.
Конечно, командиру было приятно, что адмирал выделил именно его экипаж. Но потом подошел ко мне и тихонько сказал: «Не ори так сильно при докладе, а то преподаватели начнут к нам придираться…».

Я все же переусердствовал с громкостью утреннего доклада…

Позже на подводной лодке при визитах начальников мне, из-за роста, комплекции, громкого командного голоса и умения четко доложить обстановку, часто приказывали срочно надеть повязку дежурного по лодке, встретить прибывающих и организовать им экскурсию по отсекам.

Лодочная обстановка действовала на «крупных» начальников (отдельные из них из-за своих габаритов с трудом протискивались через переборочные люки) безотказно: везде чистота, лампы дневного света, нержавейка, 16 ракетных шахт, к которым каждый стремился прикоснуться.

И, конечно, реакторный отсек - кульминация похода по лодке.

Там меня слушали в полнейшей тишине, глядя по сторонам с каким-то благоговейным восхищением и страхом.

Нейтроны, протоны, альфа, бета, гамма излучения…
Не более 30 мин. пребывания в отсеке при работе реактора на большой мощности...
Пользовался также успехом и рассказ о таракане, который выжил в 7-м отсеке в этих жутких условиях, за что и был награжден переносом в пятый отсек к камбузу.

Некоторые гости после этого даже не хотели идти дальше в восьмой-десятый отсеки, а торопились обменяться впечатлениями в кают-компании, где уже был накрыт стол с графином корабельного спирта и каждому был приготовлен подарок - тельняшка и пилотка.
Когда после вкусного наваристого флотского борща и всяческих деликатесов из рациона подводника, сдобренных минимум тремя рюмками спиртного (третий тост обязательный - «За тех, кто в море!»), проверяющие с раскрасневшимися лицами возвращались в третий отсек, они еще не знали, какое испытание их ожидает.
А предстояло подняться почти по пятиметровому вертикальному трапу в шахте диаметром около 600 мм, чтобы вылезти из прочного корпуса в ограждение рубки, а потом уже и на плавпирс.




Если дело было летом, то вылезать было проще – больше места, чтобы сгибать локти и колени.
Если же высокие гости были в зимнее время, утепленные толстыми брюками и меховыми куртками, то этот процесс проходил очень длительно с пыхтением, застреваниями и руганью.
Особенно это касалось возрастных начальников, а в те времена молодых руководителей практически и не было.
Зато потом каждый из них долгие годы с гордостью мог рассказывать детям и внукам, что ОН БЫЛ НА АТОМНОЙ ПОДВОДНОЙ ЛОДКЕ!

Понять их можно, т.к. даже офицеры-надводники искренно удивлялись, побывав у нас в гостях.
Что же тогда говорить об эмоциях гражданских лиц!

Но это так, некоторое отступление от темы.

Служба под водой накладывает свои особенности на обычную дисциплинарную практику.
Слишком там велика зависимость друг от друга.
Сегодня наказал матроса, а завтра он психанет, откроет не тот клапан и погубит весь экипаж лодки.
Действительно, один за всех, все – за одного!
Или, как поется в песне: «Экипаж - одна семья».

Я старался никогда лишний раз не ругать своих подчиненных, не наказывать их перед строем. А о замечаниях пытался втолковать виновнику лично, один на один.
И, наоборот, при каждом удобном случае пытался продемонстрировать командованию исключительную роль спецтрюмных в обслуживании ядерной установки корабля, поощрить, добиться для них отпуска домой, что было для моряка срочной службы лучшей наградой.

Не хвастаюсь, но все мои спецы за три года службы съездили домой по два раза. Это максимум возможного!

Есть два подхода к обучению подчиненных: «Делай как я!» и «Делай, как я сказал!».
Всегда пытался следовать первому принципу.
Поэтому часто где-нибудь в трюме, в тесноте между многочисленными трубопроводами сам занимался вместе с подчиненными разборкой какого-нибудь механизма или клапана,
Где-то подскажу им, а чему-то и сам научусь.
Хотя, в принципе, можно было доверить работу и старшине...

Под водой в автономке весь круглосуточный режим четко определен: вахта - отдых – обслуживание техники – вахта - отдых.
Только сигналы тревог нарушают этот монотонный жизненный своеобразный цикл…
Однако в базе моряков, помимо суточных дежурств на лодке, постоянно привлекают к всевозможным хозработам (погрузки, разгрузки, чистка снега, уборка территории, дежурство на камбузе…).
Здесь я тоже всегда, как мог, пытался оградить своих подчиненных от несвойственных их военному предназначению занятий.
Из-за этого часто приходилось ругаться с помощником командира корабля, которому всегда нужна была рабочая сила, чтобы загружать в лодку продовольствие, белье и т.д.

В июле 1972 года командир подготовил представления о присвоении группе наших офицеров, и мне в том числе, очень почетного звания «капитан-лейтенант».

На флоте оно считается первым морским званием, т.к. звания «лейтенант» и «старший лейтенант» есть во всех видах вооруженных сил, а «каплей» только у нас.

Мы ушли на два месяца в море, и надеялись по возвращении обмыть заветные звездочки. Но ни тут-то было!
Пока мы морячили, пришел приказ о некотором изменении в написании званий.
Если раньше писали «Инженер капитан-лейтенант», то теперь нужно было – «Капитан-лейтенант инженер».
Из-за такой перестановки слов командиру пришлось вновь переписывать представления и «каплеем» я стал только 19 октября 1972 года.
Было очень обидно!

18 января 1983 года мы на лодке ушли в п.Большой Камень, а семьи остались в на Камчатке в п.Рыбачий.
Через некоторое время наш мичман, который исполнял обязанности финансиста, собрался ехать на Камчатку за денежным содержанием для всего экипажа.

Следует сказать, что в те времена никаких проблем с деньгами не было, и стабильно 23 числа каждого месяца мы отмечали «День подводника» - выдачу денежного довольствия.

Финансист стал собирать у офицеров заявки: сколько денег оставить семье, а, сколько привезти в Большекаменск.
Ну, мы командиром группы БЧ-2 Володей Гончаром решили основную часть денег оставить семьям, а небольшую «заначку» поручили привезти нам.
Мичман уехал и через некоторое время привез деньги нам.
Позже выяснилось, что этот «нехороший» финансист в п.Рыбачий для раздачи денег собрал всех жен нашего экипажа и при этом громогласно объявил, что Гончар и Руденко оставляют семьям не всю зарплату.
Люба Гончар и Жанна потом сказали нам ВСЕ, что они о нас думают…!

Кстати, с финансистом с соседней лодки произошел трагический случай. Он зимой нес в двух портфелях денежное довольствие на весь экипаж по льду через бухту из п.Рыбачий в бухту Сельдевая, где их лодка стояла в плавдоке. Бедняга в пургу где-то на половине дороги отклонился от протоптанной дороги, замерз, и его замело снегом. Искали его, искали, но все безрезультатно. Даже подумали, что он куда-то сбежал с такими большими деньгами. И только весной, когда начал таять снег, нашли его тело в черной шинели с двумя портфелями рядом…

Там же на Камчатке в один из августовских дней 1973 года в Петропавловске-Камчатском был организован смотр строевой песни.
Наш экипаж был тогда без лодки, поэтому песенную честь подводников эскадры было поручено защищать нам.
Какой-то деятель их дома офицеров прослушал наши голоса. Меня, как бывшего хориста, тоже подключил к отбору.
Пару часов спевки и строевых занятий, и вот мы уже с песней о легендарном крейсере «Варяг» «Наверх вы, товарищи, все по местам…» топаем по площади Петропавловска-Камчатского.
Получили общую грамоту на экипаж, а каждому участнику еще вручили книгу.

В этом же месяце удалось увидеть Главнокомандующего ВМФ адмирала флота Советского Союза Сергея Георгиевича Горшкова.

Около 30 лет командовал ВМФ. При нем флот в несколько раз увеличил свой корабельный состав, получил атомные подводные лодки и авианосцы. Дважды Герой Советского Союза. Умер 13 мая 1988 года.

Он был с инспекцией в Петропавловске-Камчатском и на насколько часов на вертолете прилетел к нам в п.Рыбачий.
Мне повезло присутствовать на совещании, которое С.Г.Горшков, действительно легендарная на флоте и даже в стране личность, проводил на плавказарме.
Он заслушал доклады командиров дивизий и других наших начальников.
У всех спрашивал, какие есть просьбы и пожелания.
Но командиры, на всякий случай, говорили, что все отлично, просьб нет.
И только начальник тыла пожаловался, что на флотилию нужен мощный бульдозер для уборки снега, который заваливает все дороги и мешает выполнению боевых задач.
С.Г.Горшков тут же дал команду своему порученцу.
Через два месяца на базе был новый бульдозер…

Как-то в декабре 1973 года в п.Рыбачий поздним вечером пришел домой.
Погода была мерзкая – дождь со снегом и сильным ветром.
Поднялся на свой пятый этаж. Снял шинель, ботинки и брюки, мокрые после форсирования луж и сугробов, и, хотя в квартире, как обычно, было не очень тепло, постепенно начал согреваться под одеялом…

И вдруг звонок в дверь.
Открываю, там матрос-посыльный.
Приказ:«Срочно прибыть на лодку, объявлена штормовая готовность».
Такое отчаяние пронзило тогда сознание!
Так не хотелось никуда идти. Так я проклинал тогда свою корабельную службу…
Как назло, дома не нашлось другой сухой пары ботинок, поэтому пришлось надевать влажные и по мокрому снегу снова бежать на базу на любимый «пароход».
Эмоции эмоциями, а тревога есть тревога…

С октября 1974 года пришлось исполнять должность командира боевой части «пять», т.е. быть механиком корабля!
А это почти 50 человек подчиненных, из них 12 – офицеры.
Среди командиров дивизионов и даже управленцев были мои ровесники и даже старше меня и по возрасту, и по длительности службы в офицерской должности.
К тому же, механик - это полная ответственность за почти все системы и механизмы подводной лодки.
В это время наша лодка встала на ремонт в завод п.Большой Камень.
Каждый день десятки рабочих проводили различные монтажно-демонтажные и сварочные работы. Приходилось много согласовывать с заводчанами, контролировать и организовывать их деятельность в каждом отсеке…
Моряки должны были и дежурить, и обеспечивать сварочные работы, т.е. на отдых времени фактически не оставалось.
Я поэтому разрешил свободным от работ морякам спать днем прямо в отсеках лодки, из-за чего даже пришлось сильно поругаться со старпомом, которого возмутило такое явное нарушение корабельного порядка.
Но все же удалось его убедить…
Я тогда уже ожидал вызова для сдачи экзаменов в академию.
Чего скрывать, молил Бога, чтобы на лодке не произошло никакого чрезвычайного происшествия, чтобы вместо Москвы не загреметь куда-нибудь на третьеразрядную береговую должность в одном из захолустных поселков Приморья.
Почти полгода пришлось нести этот тяжкий крест.

Потом хоть заплатили за исполнение должности механика!.

И когда в апреле 1975 года на нашу лодку наконец-то назначили нового механика, моей радости не было предела…

9 мая 1975 года в день 30-летия Победы мне доверили нести по центральной городской площади п.Большой Камень, заполненной тысячами горожан и военными, знамя дивизии подводных лодок.
Честно скажу, волнение и гордость тогда переполняли меня!

В июне 1975 года три матроса из моего дивизиона написали рапорта, чтобы остаться сверхсрочниками у нас на лодке. Когда они узнали, что я ухожу в академию, то эти рапорта забрали назад.
Это было лучшей оценкой моих способностей командовать, руководить и просто общаться с подчиненным личным составом на тот период службы…

В академии подчиненных не было. Но меня сразу же назначили старшим 13-го этажа нашего общежития. На этаже проживало 16 семей офицеров нашего курса. В течение всех трех лет обучения приходилось разрешать микроконфликты, которые порой возникали у женщин на общей кухне, перед проверками организовывать наведение порядка в кладовке и ленинской комнате.
Помню один показательный эпизод. Первое время у каждой двери в коридоре лежал небольшой коврик, чтобы вытирать обувь. Однажды начальнику курса, проходящему с проверкой по этажу, не понравились эти разномастные коврики. Нет воинского однообразия! Мне поступило высочайшее указание – убрать их внутрь комнат.
Я обошел всех жильцов и передал этот указ.
Все восприняли его без энтузиазма, но коврики убрали: мы люди военные - приказ есть приказ.
И только жена офицера нашей группы Юрия Кожуха отказалась – коврик так и остался лежать в коридоре перед их дверью. Я на следующее утро еще раз поговорил с Юрием на эту неприятную тему. Но было бесполезно: в его семье главная роль принадлежала супруге. Начальник, естественно, отчитал меня за неумение убеждать людей. А вот Юрий в зарубежную командировку так и не поехал, как говорили, в том числе и за плохое руководство женой. (Через много лет после выпуска я как-то случайно встретил Юрия в штабе Черноморского флота).

В длительной зарубежной командировке приходилось командовать только собой.
Но тоже было порой непросто буквально заставлять себя делать то, что не хотелось выполнять, или ехать куда-то и в такое время суток, когда нормальные люди должны отдыхать…

Например, поехать в 4 часа утра и посмотреть, светятся ли окна в той части Пентагона, где находится штаб ВМС США…

И только в Международно-договорном управлении Генштаба у меня опять появились подчиненные офицеры.
Конечно, это были не молодые неопытные лейтенанты, но отношений «начальник-подчиненный» по-прежнему никто не отменял, поэтому все вытекающие из этого проблемы оставались…

Например, в нашем направлении служил подполковник Георгий Игнатьев.

Неплохой офицер, но была у него одна слабость - любовь к спиртному. Часто приходил на службу с запахом, помятый и плохо выбритый.
Мы, как могли, прикрывали его, но на каком-то этапе вмешалась его жена. Вместо того, чтобы как-то решать семейные проблемы дома, начала звонить нам и жаловаться на мужа, записалась на прием к начальнику МДУ. Парткомов в Генштабе тогда уже не было, но привычка вмешиваться в отношения мужа и жены осталась…
Вот и пришлось мне выслушивать жалобы супруги, потом беседовать с Георгием. Затем повторять эти переговоры же уже втроем, и так несколько раз…
В конце концов, Г.Игнатьеву присвоили звание «полковник» и под благовидным предлогом уволили из рядов Вооруженных Сил.



У другого подчиненного А.Гусева отец был большим военным начальником в нашем министерстве, поэтому «сынок» все поручения выполнял с прохладцей и без всякого энтузиазма…
А с бумагами приходилось ходить и к министру обороны, и к Начальнику Генерального штаба, так что ответственность за подготовленную в нашем направлении информацию была очень большой.
К тому же Андрей с первых дней начал активно рваться в зарубежные командировки, что тоже вызывало у офицеров законное недоумение и даже неприязнь.
Кончилось тем, что ему несколько раз дали понять, что в МДУ нужно работать творчески и продуктивно, а поездки за рубеж еще нужно заслужить.
А.Гусев понял, что заслуги отца здесь не действуют, и уволился…


В 1992 году начальником МДУ назначили генерал-майора Харченко Д.К. До этого он стал сватом министра обороны Грачева П.С. (его дочь вышла замуж за сына Грачева) и сразу же был назначен на эту очень ответственную и необычную по своей сложности должность.
Строевому командиру (бывший командир дивизии ПВО!), ни дня не служившему в Генштабе, поручили заниматься важнейшими военно-политическими делами министерства обороны!
Если подходить по-серьезному, то только на изучение всех заключенных договоров и соглашений потребовался бы ни один месяц.

Но Д.К.Харченко и не думал так глубоко «копать». За четыре года своего «правления» так и не вник серьезно ни в один вопрос.
Он знал, что родственник П.С.Грачев не даст его в обиду.

Так и получилось…

Д.К.Харченко быстро получил звание «генерал-лейтенант», а еще через год – и «генерал-полковника».
Наши служебные записки подписывал, как говорят, не глядя. Настолько он был уверен, что мы его не подведем.

А так, порой, хотелось подсунуть ему на подпись какую-нибудь белиберду, чтобы потом всем была видна очевидная дурь генерал-полковника Д.К.Харченко…

На совещаниях орал и матерился в своем кабинете на подчиненных начальников управлений как на строевом плацу.
Потом, правда, мог извиниться, говорил, что не может сдерживать эмоции.
Но я был свидетелем, каким робким и подобострастным тоном Д.К.Харченко разговаривал с Начальником Генерального штаба.
Оказывается там, перед вышестоящим начальником, он вполне мог контролировать свои чувства!

В июне 1993 года мне написали аттестацию на вышестоящую должность -начальник направления.
А это уже генеральская (адмиральская) позиция!

Однако проводимые в те годы в министерстве обороны организационно-штатные мероприятия привели к тому, что наше направление в конце 1995 года попросту сократили.

И Д.К.Харченко к этому тоже приложил свою руку.

Вместо повышения по служебной лестнице нужно было принимать решение о начале жизни на гражданке…


В 1996 году Д.К.Харченко уволили одновременно со сватом П.С.Грачевым.
Все в МДУ вздохнули после этого с облегчением…






Особенности кадровой политики.


Кадровики, политработники и особисты всегда смотрели, чтобы на атомные лодки не попадали лица "некоренной национальности": евреи, немцы, поляки, корейцы…

Такой тогда был в обиходе термин. А в анкете была всем известная 5-я графа «Национальность».

А офицеров и мичманов коренных национальностей, которые постоянно пьянствовали и уклонялись от службы, не убирали годами, хотя командиры об этом просили, чуть ли не на коленях.
Ответ им был всегда один и тот же: "Воспитывайте!".

30 марта 1971 года начал работу очередной 24-й съезд КПСС.

Мы были в это время в Приморье п.Тихоокеанский.

Все экипажи дивизии подводных лодок, которые в это время были в базе, собрали перед обедом на митинг возле столовой.
Заместитель командира дивизии по политической части зачитал проект приветственного письма делегатам съезда от подводников (была тогда такая практика выражения всеобщей любви и поддержки политики партии) и, как обычно, сказал: «Кто за то, чтобы одобрить текст этого приветствия?».
Все, естественно, дружно подняли руки, чтобы быстрее закончить это традиционное мероприятие и приступить к обеду.

Такое народное одобрение и закончилось бы на мажорной ноте, но замполит для соблюдения формальности, «с дуру», взял и спросил: «Кто против?».

У него и в мысли не могло возникнуть, что среди подводников, проверенных всеми контрольными органами власти, найдется человек, который не шагает со всеми в ногу…

Но такой вольнодумец нашелся!

Это был Ваня Хмеляр, такой же, как я командир седьмого отсека из смежного экипажа «К-236». Наши экипажи и на митинге стояли рядом.

Он поднял руку – ОН ПРОТИВ!
Все взгляды стоявших в строю мгновенно выделили единственную руку Ивана, поднятую над сплошным морем черных фуражек.

Мгновенно побледневший от увиденного, замполит предложил закончить митинг и разойтись.

Ему теперь нельзя было написать в отчете, что приветствие принято на митинге



«единогласно», а это почти чрезвычайное происшествие, серьезная недоработка в политическом воспитании масс.

Иван на обеде еще был, но после на лодку он уже не вернулся….

1 июня 1975 года, прилетев в Москву для сдачи экзаменов в академию, в здании аэропорта Домодедово я случайно столкнулся с Иваном.

Зашли в кафе, выпили за встречу, разговорились.
После того случая с голосованием его сутки «пытали» в особом отделе. Поняли, что никакого антипартийного заговора И.Хмеляр не планировал, но, тем не менее, посчитали, что ему не место на стратегической подводной лодке.
На следующий день перевели на должность инженера резервной дизель-электростанции под поселком Тихоокеанский (дыра еще та!).
Там он от безделья чуть не спился, но потом начал активно ловить рыбу и передавать «дары Приморья» кадровикам в Москве, чтобы добиться перевода в европейскую часть страны.
Сказал, что его усилия почти увенчались успехом, в августе ждет перевода в Обнинск.

Я его в конце встречи спросил, зачем он, все-таки, проголосовал тогда «против».
Иван ответил: «Сам не знаю, просто так что-то нашло…».

Подводная лодка готовилась к выходу в море.

На борту была только часть экипажа, в основном из БЧ-5 (боевая часть «пять» – механики, «маслопупы», как нас ласково называли представители других боевых частей).
Два офицера-управленца сидели за пультом управления ГЭУ и занимались комплексной проверкой систем, что предшествует пуску реактора, подготовки турбины и других механизмов, необходимых для движения подводной лодки. Рядом с ними за пультом «Кама» находился офицер-электрик, который контролировал состояние всех электрических сетей корабля.

Рутинная работа сопровождалась обычным трепом, что, мол, «люксы» (офицеры других боевых частей и служб) еще на берегу, кое-кто даже с женами, а мы уже «пашем».
И по возвращению лодки из похода такая же картина: все расходятся по домам, а механикам приходится оставаться расхолаживать энергетическую установку.

Проще всего, мол, замполиту: рот закрыл, и материальная часть в исходном.

Из этой болтовни как-то возник вопрос: какое минимальное количество человек необходимо, чтобы вывести лодку в море?

Начали со смехом перечислять: штурман, пара управленцев, электрик, кок,
боцман…
Насчитали порядка 12-15 человек.
Естественно, в их число не попали командир, замполит, старпом, помощник командира, особист….

А с тыльной стороны пульта ГЭУ, куда сходятся кабельные выводы всех приборов, есть небольшая выгородка. Там было нештатное лежбище «шхера» офицера-киповца (контрольно-измерительные приборы).
И для этого на палубе всегда лежал матрас и лист толстого поролона.
Во время проверки киповец был именно там и слышал весь этот разговор. Поскольку он был нештатным осведомителем особиста, он как-то оперативно смог с ним связаться и представить все таким образом, что эти трое офицеров планировали угнать лодку!

В результате лодка на следующий день вышла в море без этих трех «заговорщиков» (вместо них срочно выдернули офицеров из других экипажей).
Их судьба нам не известна…

Летом 1975 года на нашу лодку, стоящую в Большекаменском заводе «Звезда» в ремонте, по распределению из ленинградского инженерного училища им. Ф.Э.Дзержинского прибыл лейтенант Александр Эрст, латыш по национальности.
Замполит потом как-то сказал мне неофициально, что с нами на Камчатку в дивизию боевых кораблей А.Эрст не вернется. Он останется здесь в ремонтных службах, т.к. есть указание «сверху» (жест головой вверх) держать на лодках только славян.

Не знаю, как сложилась у него потом служба, т.к. был переведен в штаб ТОФ. При мне А.Эрст старался, учил устройство лодки, не зная, что за него уже все решили наверху…

Во втором отсеке нашей лодки старшиной был электрик, крупный веселый симпатичный парень. Такой услужливый и приветливый…
Его часто назначали вестовым в кают-компании, особенно когда в базе на лодку приходило какое-нибудь начальство, и нужно было их по-доброму обслужить и угостить…

Тот веселый старшина пользовался офицерским доверием и порой оказывал всяческие мелкие услуги: принести в каюту что-нибудь «на закусь» из кают компании или камбуза, разыскать офицера, забившегося где-то в потаенном месте, чтобы прихватить «минуток шестьсот» сна после вчерашнего перепоя, вынести из каюты пакет с пустой звенящей тарой и т.д.
Мы в нем, как говорится, души не чаяли...

А после его увольнения особист как-то решил продемонстрировать степень своего контроля над неофициальной жизнью экипажа и привел для этого несколько таких примеров, что мы только ахнули.
Он знал кто, когда и с кем пил в автономке, в какой каюте тайком играли в
преферанс, где матросы из сахара в огнетушителе делали брагу, у кого были фривольные журналы, кто особенно злоупотреблял спиртным…

Офицерам он прямо посоветовал не приближать к себе моряков, т.к. именно такие, как всеобщий любимчик старшина, и становятся, чаще всего, его глазами и ушами на корабле.
Вот и делай после этого выводы!

Такое хорошее знание обстановки в экипаже и умение наших спецслужб анализировать ситуацию однажды проявились на соседней по пирсу подводной лодке.

На ней из корабельного сейфа пропал пистолет.
Особисты блокировали лодку, никого не выпускали из нее в течение трех дней и допрашивали каждого члена экипажа по несколько раз.
В конце концов, вычислили мичмана, который, чтобы «насолить» своему начальнику, умудрился вытащить его пистолет из открытого сейфа и выбросить за борт.

Водолаз потом нашел тот пистолет на дне рядом с лодкой.



Новый этап в службе и жизни.


В начале 1974 года появились первые мысли об учебе в Военно-морской академии.

С 19 октября 1973 года я уже служил командиром дивизиона движения на ПЛАРБ К-408, поэтому мог претендовать на то, чтобы через год-другой стать слушателем этого учебного заведения города-героя Ленинграда, тайной мечты многих морских офицеров.
(Туда можно было поступать только с должности «капитан 3 ранга»).

Выбрав момент, когда мы были в базе, где-то в январе я написал рапорт на имя командира подводной лодки Захарова Л.В. с просьбой разрешить поступление в академию в 1974 году. Потом заскочил на плавказарму, где находился отдел кадров нашей дивизии, чтобы посмотреть, к каким экзаменам предстоит готовиться, и какие документы нужно будет собирать.
Знакомый кадровик полистал мое личное дело и сказал, что в этом году в список поступающих меня вряд ли включат, т.к. я еще молодой и на соответствующей должности нахожусь меньше года, а вот на 1975 год вполне можно рассчитывать.
Мне такой расклад вполне подходил, т.к. в течение года я бы смог подготовиться к экзаменам: за специальность я был спокоен, но вот английский язык, боевая подготовка и военно-морские силы вероятного противника тогда были для меня весьма малоизученными проблемами.
Командир лодки мой рапорт подписал, но тоже сказал, что, скорее всего, я не успею подготовиться к экзаменам, т.к. придется много выходить в море, где, естественно, будет не до учебы.
Так и получилось.

До самого марта мы почти все время морячили, причем на нашей лодке отрабатывались экипажи других лодок.
Это обстоятельство добавляло к обычным проблемам и так непростой обитаемости под водой дополнительную скученность в отсеках, каютах и кубриках и нервозность, т.к. приходилось еще контролировать, чтобы чужие, плохо подготовленные моряки не допустили бы какой-нибудь ошибки.
По случаю долгой разлуки с семьями командир разрешил отпраздновать День 8 марта всем экипажем «по-доброму».
Это была пятница-выходной день, и офицеры с мичманами собирались группами по боевым частям и службам в своих малогабаритных квартирах, чтобы хоть в этот единственный день отдать долг женщинам.

Но в субботу 9 марта все, как обычно, прибыли к 8.00 на лодку (праздник - праздником, но родное «железо» требует внимания ежедневно).
При построении экипажа на ракетной палубе алкогольный запах был силен как никогда, но командир делал вид, что ничего не замечает.
Где-то ближе к обеду дежурный по лодке передал, что мне к 12.00 нужно прибыть на плавказарму в каюту №… Что и для чего он не знал. Я подумал, что вызов связан с какими-то партийно-политическими вопросами и пожалел, что теперь вряд ли смогу «придавить» подушку часок-другой в каюте вместо обеда.

С такими невеселыми мыслями, в кителе с не очень чистым белым подворотничком и с «выхлопом» после вчерашнего праздника я и постучал в 11.55 в дверь соответствующей каюты.

Каюта оказалась жилой, и в ней находился какой-то подозрительно холеный капитан 1 ранга, в белой рубашке и отлично пошитой тужурке.
Я на его фоне в своем потертом рабочем кителе и с мутными глазами тогда явно не выглядел образцовым советским морским офицером.
После моего доклада о прибытии незнакомец тоже представился: Вторыгин Лев Александрович, прилетел из Москвы (ага, поэтому такой щеголеватый вид!) для отбора слушателей в академию.
Тут уже и я обратил внимание на толстую стопку личных дел, которая находилась у него на столике. Одно личное дело было раскрыто – мое!
Л.Вторыгин отметил мои высокие результаты в учебе: золотая медаль за среднюю школу, высшее военно-морское инженерное училище – «с отличием», специальные классы офицерского состава ВМФ - «с отличием».
Аттестации тоже хорошие. Секретарь партийной организации подводной лодки!
И после нескольких обычных вопросов о службе и семье без всякого перехода прямо, как говорится, «в лоб» спросил меня, что я думаю о возможности поступления в Военную Академию Советской Армии (ВАСА).
Наверное, в моем взгляде он сразу прочел недоуменные вопросы: «Что это за академия? Причем здесь армия, если я флотский офицер?».

Есть у меня такой недостаток, что иногда мимика лица выдает те чувства, которые совсем не нужно демонстрировать окружающим.

Поэтому московский представитель, не дождавшись от меня какой-то ответной речевой реакции, продолжил, что академия к сухопутным войскам никакого отношения не имеет, а готовит специалистов для военно-дипломатической службы из офицеров всех видов вооруженных сил.

Тут уже я как-то пришел в себя после такого совсем неожиданного предложения и неуверенно выдавил, что в январе подал рапорт в нашу военно-морскую академию и ожидаю решения командования.

На это Л.Вторыгин твердо возразил, что он хочет услышать от меня только однозначный ответ «да» или «нет», а мое согласие совсем не означает, что я буду автоматически зачислен слушателем этой академии.
Предстоит еще пройти жесточайший отбор и проверку компетентными органами всех моих родственников и близких супруги, прежде чем будет сделан вывод о целесообразности моего допуска к сдаче экзаменов в такое специфическое заведение.
Поэтому, если я говорю «согласен», то тогда начнется вся эта подготовительная работа, возможные отрицательные результаты которой никак не скажутся на планах поступления в военно-морскую академию на следующий год.
Если же у меня нет желания учиться в ВАСА, то мы сейчас распрощаемся, и я должен забыть об этом предложении.

Представьте, сколько и какие вопросы вертелись тогда в моем не совсем трезвом сознании!
Вроде бы и заманчивое предложение, но ведь нет никаких гарантий, что я им подойду. Какие экзамены? Какие проверки? Смогу ли я одновременно готовиться и в ВМА, и в эту совсем неизвестную академию?
Если бы на этот момент я уже был бы включен в списки поступающих в военно-морскую академию на этот год, то, скорее всего, мой ответ был бы «нет» (лучше синица в руках!).
Но, т.к. такая перспектива была весьма неопределенной по объективным причинам, то вроде бы можно было сказать «да». А в случае неудачного "штурма Москвы" за год подготовиться к поступлению в ВМА в 1975 году.
Все эти мысли по несколько раз лихорадочно пронеслись в голове.

И мой ответ прозвучал: «ДА».

Решение принято!

Дальше наша беседа уже продолжалась на вполне конкретные темы.
Л.Вторыгин задал по-английски несколько простых вопросов.
Представляю, каково было ему, недавно вернувшемуся из командировки в США, слушать плохое подобие этого языка в моем исполнении.
Потом - пара вопросов о последних решениях КПСС.
Ну, здесь я, как секретарь партийной организации, был вполне подкован.

Как сейчас помню, попросил Л.Вторыгин перечислить и несколько арабских стран.
Я бодро отвечаю: «Египет, Сирия, Иордания, Ливан,… Израиль».
Услышав слово «Израиль» Л.Вторыгин вопросительно поднял свои густые черные брови: «Это что, арабская страна?».
Как-то случайно у меня получился хороший экспромт: «Нет, но он там рядом».

Ответ ему понравился, о чем он потом как-то мне напомнил уже в Москве в академии..

Потом Л.Вторыгин дал мне перечень документов, анкет и характеристик, которые нужно было готовить, и высказал пожелание побеседовать с моей женой завтра во второй половине дня.
Я продиктовал ему наш домашний адрес, и на этом мы расстались.

Трудно описать, в каких чувствах я вышел из этой каюты!
Хотелось поделиться эмоциями с товарищами, убедиться в правильности сделанного выбора, но уже была поставлена подпись под коротким текстом, в котором говорилось о неразглашении всего услышанного.

Вечером я смог предупредить Жанну о предстоящей беседе с Л.Вторыгиным, а в воскресенье заступил в очередное дежурство.

Дома я появился только вечером в понедельник и узнал, что Л.Вторыгин с особистом дивизии приходили к нам, но не после обеда, а с утра (и здесь эффект внезапности!).
Кадровик, с которым мне потом пришлось общаться, сказал, чтобы я осознал всю важность этой беседы, т.к. отбор Л.Вторыгиным кандидатов осуществлялся из сотен офицерских личных дел.

Так 9 марта 1974 года произошло то событие, которое дало началу самому кардинальному изменению последующей моей службы и жизни или наоборот – жизни и службы.

Верить или не верить после этого в его величество «СЛУЧАЙ»!? Я же мог в этот день быть в море, отпуске, командировке, госпитале…

Потом будет сбор и подготовка многочисленных характеристик, анкет и аттестаций, неоднократные медицинские комиссии, сдачи экзаменов, прохождение бесчисленных тестов и собеседований.
Волнения, переживания, проблемы, удачи и невзгоды – все это еще предстояло многократно испытать, чтобы переехать в Москву, которая, как выяснилось, «слезам не верит», учиться и закончить ВАСА, и получить назначение в Генеральный штаб ВС СССР.

Но, по-прежнему, одним из ярких воспоминаний среди всех житейских событий, произошедших за уже довольно многочисленные прожитые годы, остается та беседа с Л.А.Вторыгиным в каюте №…

По еще одному счастливому стечению обстоятельств в академии Л.Вторыгин стал руководителем нашей учебной группы. Оказался очень добрым наставником, хорошим учителем и просто настоящим человеком.
Именно поэтому и через много лет после окончания ВАСА группа собирается, чтобы 13 июня отметить очередной день рождения Л.А.Вторыгина.



Столкновение.


В конце мая 1974 г. наша ПЛАРБ находилась в районе боевой подготовки (20-30 миль юго-восточнее полуострова Камчатка).
На глубине около 80 метров отрабатывались задачи перед очередным автономным походом. Скорость хода была около пяти узлов, дежурила одна смена. Гидроакустическая станция работала в пассивном режиме (только слушала окружающие шумы).
В момент столкновения я спокойно лежал на своей койке в пятом отсеке и как такового удара не ощутил.
Просто вдруг резко пошел дифферент на нос и появился небольшой крен на левый борт, которые через мгновение исчезли.
В принципе, никто даже не успел испугаться из-за случившегося. Только стоявшим морякам пришлось ухватиться за ближайшую опору, чтобы не потерять равновесие, да в кают-компании и на камбузе на палубу упало несколько предметов кухонной утвари.
Самое смешное, но наши акустики минут за 20 до удара слышали подозрительные шумы, доложили в центральный пост, что по левому борту обнаружены шумы предположительно подводной лодки и даже успели занести это в свой вахтенный журнал!
Но вахтенный офицер на доклад особо не отреагировал (мы ведь вблизи наших берегов) и только дал им команду продолжать внимательнее слушать…

После удара сыграли «аварийную тревогу», командир корабля прибыл в центральный пост корабля, выслушал все доклады, в т.ч. и акустиков, и решил, что факт нахождения американской подводной лодки почти у наших территориальных вод маловероятен.

Наши противолодочные силы ни о каких подводных лодках в районе боевой подготовки накануне выхода тоже не предупреждали, да и за само столкновение с «американцем» его «по головке не погладили бы».

Поэтому было сказано, что акустики просто ошиблись, а командира группы радиотехнической службы Гену Кочешкова просто заставили переписать (!) вахтенный журнал акустиков, естественно, без злополучной записи о тех подозрительных шумах. (Этим он и занимался потом на всем пути ПЛАРБ в базу).

Потом лодка всплыла в надводное положение.
Дали в штаб радио о том, что столкнулись с неопознанным подводным объектом (явно не мель, т.к. глубина в этом районе была свыше одного километра).
На поверхности океана ничего не заметили.
Но при осмотре подводной лодки обнаружили, что в районе первой ракетной шахты по левому борту сорван небольшой кусок специального резинового покрытия (30 на 40 см.), которым был обклеен весь легкий корпус корабля, а на самом металле в этом месте были видны небольшие свежие бороздки.

В базе представители «науки» потом несколько раз брали образцы в образовавшихся царапинах на корпусе ПЛАРБ, чтобы определить, из какого металла был создан ударивший нас объект.
А в штабе долго думали, с чем же могла столкнуться лодка.
Наконец, в одном из справочников нашли что-то подходящее.

В годы Второй мировой войны японцы ставили многокилометровые противолодочные сети, которые держались на плаву с помощью специальных понтонов.
Один из таких понтонов, дрейфуя все эти годы по океану в полузатопленном положении, и мог, якобы, нанести нам касательный удар по корпусу.
Так и записали в документах по разбору данного инцидента.
Никого, естественно, и не наказали.

Но история потом получила свое продолжение.

(Продолжение следует)

[Чуклин Ал-др Алексеевич]

"Такого же размера и курительное помещение (курилка) в третьем отсеке: два одиночных сиденья друг против друга и большой фильтр с вентилятором над ними.
Два человека заходят в курилку, закрывают за собой металлическую дверь с резиновым уплотнительным кольцом по периметру, чтобы дым не просачивался в отсек, и «наслаждаются» курением.
Перед заступлением на вахту перед курилкой часто образуется очередь желающих «отравиться», поэтому фильтр не успевает очищать воздух внутри курилки, и при открывании двери видны только ноги сидящих курильщиков, т.к. их головы и верхние части туловищ остаются укутанными клубами дыма.


В походе личный состав моется в двух душевых кабинах раз в семь дней, там же стирают мелкие личные вещи."

Или это написано не о 667-А проекте, или в Комсомольске на Амуре проект изменили?
Курилка у нас была в 4-м отсеке на четыре посадочных места, но был рекорд на задаче - 14 человек одновременно и даже головы видны были, а не только ноги.
Душевая на корабле была одна в пятом отсеке (если не считать саншлюз 6-го отсека) на 3-4 человека. Воду экономили и на помывку смены выделялось ___ минут и____ секунд! Как говорил один из командиров: " Мыть ноги - это роскошь, а шею - пижонство! И если увижу, что кто-то стирает "караси", всплыву в надводное положение и расстреляю на ракетной палубе!"

[Коротков В.И.]

(Продолжение)

В начале 1975 года в одном из баров Сан-Франциско не совсем трезвый американский моряк похвастался окружающим о том, что в мае прошлого года их подводная лодка столкнулась у берегов Камчатки с советской лодкой и невредимой вернулась в Сан-Диего.
Каким-то образом об этом факте стало известно нашим представителям в США, потом и в Генеральном штабе в Москве.
Запросили Главный штаб ВМФ, он - штаб ТОФ, сопоставили время и факты и поняли, что столкновение советской и американской подводных лодок все же было.
Но поскольку времени с момента инцидента уже прошло немало, ушел на берег наш командир, сменилось командование 8-й дивизии, 15-й флотилии, да и в штабе ТОФ произошла подвижка в руководстве, разбор «полетов» и наказание виновных не проводили.

Нам потом сказали, что нашей лодке просто повезло.

Мы с ПЛА ВМС США типа «Лос-Анджелес» столкнулись почти на встречных курсах.
Она днищем задела нашу ракетную шахту (скользнула по резине), т.е. удар был касательный.



Если бы ПЛА ударила нас в ограждение рубки, которая находится в двух метрах от первой шахты, то последствия для нас были бы плачевными…

P.S. С 1960 по 2000 год в водах морей, омывающих наши берега, произошло свыше 25 столкновений подводных лодок ВМФ СССР (России) с ПЛА ВМС США.



И самая страшная трагедия с нашей ПЛА «Курск».

Подводная лодка «Курск» вышла 10 августа 2000 года в море на учения. На борту находились 118 человек экипажа во главе с командиром лодки капитаном I ранга Лячиным Г. П.
12 августа 2000 года в 11 часов 28 минут в районе учений в Баренцевом море был, якобы, зафиксирован подводный взрыв, через две минуты - еще один взрыв. Как позднее оказалось, взрывы случились на четыре часа ранее, около 7.30 утра. В 17.30 ПЛА "Курск" не вышла на связь, в 23.30 объявлена аварийной. 13 августа в 04.46 гидроакустики первыми обнаружили подводную лодку, лежащую на грунте. В 19.30 лодка была обнаружена визуально.

Специалисты предполагают, что трагедия развивалась по следующему сценарию. "Курск" и иностранная подводная лодка шли контр-курсами на разных глубинах. Российская субмарина шла ниже американской подлодки и получила при столкновении повреждения сверху по левому борту. При таком верхнем повреждении невозможно создать противодавление и остановить проникновение воды. Наша лодка, имевшая ход в 5-6 узлов резко приняла дифферент на нос (50-60 градусов) и клюнула по дну. При этом одна из стеллажных торпед сорвалась и ударила в корпус. Дальше сдетонировал ее боекомплект.
По сведениям из Норвегии американская подводная лодка "Толедо" после столкновения с "Курском" ушла с места катастрофы малым ходом. На лодке была разбита носовая часть, погибли семь моряков, частично разрушен винт и рулевая группа. В течение двух суток экипаж сумел справиться с последствиями столкновения и 15 августа под прикрытием двух натовских "Орионов" смог вывести лодку на глубину.
Заход 18 августа ПЛА "Мемфис" для ремонта антенных устройств в норвежский порт был всего лишь частью операции по выводу из-под удара "Толедо".

Уверен, что со временем и эта тайна будет раскрыта. Только вот наказывать за гибель людей и подводной лодки уже будет некого…







Якут Сидоров.


В 1974 году на нашу лодку в мой дивизион движения после окончания Владивостокского учебного отряда прибыл матрос Алексей Сидоров.
Якут по национальности.
Хороший старательный матрос.
Быстро сдал экзамены на специалиста 3-го, а потом и 2-го класса. Через полгода стал старшиной 2-статьи. Стал отличником боевой и политической подготовки.
Словом, если бы все моряки так служили!

Как-то приходит Сидоров ко мне в каюту, улыбается всеми частями своего широкого узкоглазого лица.
Показывает телеграмму – родился сын! И с вопросом, нельзя ли получить отпуск на 10 суток.
Я знал, что он успел жениться до призыва на службу, поэтому, без всякого сомнения в правдивости телеграфного сообщения искренно поздравил его с таким важным событием.

Бывали случаи, когда родственники придумывали какой-либо повод, чтобы сына отпустили на побывку домой.

Лодка была в ремонте, поэтому предоставить ему отпуск вполне было возможно.
Сидоров тут же составил рапорт, я написал, что ходатайствую по существу рапорта и пошел к замполиту, чтобы и он поставил свою визу перед тем как идти к командиру лодки.
«Зам» без всяких придирок завизировал рапорт и сказал, что сам подпишет его у командира.
Я, довольный что «процесс пошел», вернулся в отсек и занялся текущими делами.

Через пару часов замполит звонит и просит зайти.
Я подумал, что он уже подписал рапорт Сидорова у командира и с хорошим настроением пошел к нему.
Захожу в каюту, а он с ходу: «Сколько у тебя служит Сидоров?». Отвечаю, что седьмой месяц.
Замполит тут же считает: «Восемь месяцев учебки, плюс шесть месяцев на лодке. Как же Сидоров стал отцом?».
Я, честно говоря, оторопел от такого вопроса. А, в самом деле, как? Потом предположил, что, может, к Сидорову жена приезжала во Владивосток…, но уверенности в моих словах не было.
Замполит с нецензурными словами вернул мне злополучный рапорт и приказал во всем разобраться.

Ухожу, вызываю Сидорова и, как можно аккуратнее, начинаю выяснять, когда он последний раз виделся с женой.
Если бы он захотел соврать, то мог бы сказать, что она действительно приезжала к нему во Владивосток.
У нас тогда все вопросы отпали бы разом (никто, конечно, не стал бы проверять правдивость его слов).
Но Сидоров не хотел никого обманывать!
Он спокойно сказал, что когда он уходил на службу, ТО ОСТАВИЛ ЖЕНУ СВОЕМУ МЛАДШЕМУ БРАТУ. Родившийся мальчик приходится ему сыном.
Так у них, у якутов, принято!

Не знаю, как эти его слова отразились на моем лице, но в голове была какая-то мешанина: стояло лето 1975 года, советский народ строил коммунизм, осваивал космическое пространство и глубины океана, а якуты продолжали жить по своим древним неписанным законам…

Пошел к замполиту, он уже ждал с нетерпением результатов моего расследования.
Услышав мой сбивчивый рассказ, сказал, что он так и думал.

«Зам» уже долго служил на Дальнем Востоке и по линии спецпропаганды знал много таких фактов о жизни коренных жителей (нивхов, якутов, коряков, эвенков…), о чем открытая печать никогда не писала.
Например, почетному гостю они могли предложить на ночь жену или дочь (знак уважения, и кровь в малочисленном народе обновляется!) и другие примеры…

А Сидоров в отпуск поехал.
Сын же родился!


Песни в «Золотом роге».


Пару раз за все время службы на Дальнем Востоке удалось побывать в знаменитом ресторане «Золотой рог» - так называется бухта, на которой расположен город Владивосток.
Это заведение в советские времена считалось культовым. Каждый моряк военно-морского, торгового или рыболовецкого флотов считал своим долгом хоть один раз побывать в нем, чтобы потом во время долгого многомесячного нахождения в море вспоминать с друзьями все моменты их ресторанного похода – непередаваемую атмосферу праздника, застолье, музыку, танцы, красивых и раскованных девушек …

Молодые моряки-холостяки гражданского флота всегда любили пофорсить, как говорится, пустить пыль в глаза.
Например, при возвращении с моря такой мореман мог заказать несколько такси: в первой машине ехала его форменная фуражка с позеленевшим от соленых брызг «крабом», во второй – он сам и его любимая, в третьей – другие встречающие персоны, заморские сувениры и мелкая контрабанда (женское белье, магнитофонные кассеты и т.д.). Выбирались лучший номер в гостинице, изысканная еда и напитки в ресторане, за стоп приглашались все друзья, знакомые и незнакомые…
Контрабандные товары продавались родственникам и перекупщикам, но заработанные по тем временам большие деньги за месяц-другой быстро исчезали…
Как правило, последние дни отпуска такому пижону-гуляке приходилось коротать в порту на борту своего судна, ожидая скорейшего выхода в море…

«Женатики» такого себе позволить не могли, т.к. их жены, зная эти особенности разгульной береговой жизни, всегда старались встретить мужа, чтобы с первой же минуты его схода на пирс взять под контроль все расходы. Причем для этого они могли лететь из любого города Союза и в Севастополь, и в Мурманск, и во Владивосток – т.е. в тот порт, куда должно было заходить судно.

Во время нашего пребывания в «Золотом роге» стали свидетелями такого своеобразного музыкального поединка.
Моряки с одного парохода несколько раз заказали оркестрантам для своих товарищей-соседей с другого судна популярную в те времена песню.

Руководитель оркестра, глядя на листок с текстом заявки, объявил что-то типа этого: «Для старшего механика В.Иванова с теплохода «Тула-лес» по заявке экипажа траулера «Дельфин» исполняется песня «В нашем доме поселился замечательный сосед…». .
Это был шутливый намек на то, что пока тот старший механик В.Иванов морячил, его жена дома загуляла с каким-то соседом.

Пока исполнялась песня моряки за столиками смеялись и поднимали тост за то, чтобы им ее никогда не заказывали… А бедный В.Иванов бежал к оркестру с деньгами и бумажкой с фамилией обидчика и заказывал эту же песню уже ему…
Не знаю, чем могла бы закончиться эта пикировка между моряками, но тут в «бой» вмешались клиенты из более тяжелой весовой категории: торговцы-грузины, отмечавшие в ресторане какую-то удачную сделку, заказали песню «Сулико».
Мне нравилась эта мелодия (я играл ее в свое время на кларнете), поэтому с удовольствием слушал исполнение и даже подпевал знакомые грузинские слова: «…садо харчемо Сулико…».

Едва смолкли звуки последнего куплета, как оркестр вновь начал исполнять «Сулико».
Потом и в третий раз…

Моряки предприняли несколько настойчивых попыток заказать что-то свое, но они не увенчались успехом… - богатенькие грузины, видно, слишком много заплатили руководителю оркестра.

Мы покидали зал, когда песня «Сулико» игралась в пятый раз…

Вот она - власть денег!


Происшествия на корабле.


Специалисты говорят, что в атомной подводной лодке, как ни в каком другом искусственном сооружении, в одно замкнутое пространство «втиснуты» такие несовместимые среды, поля и условия, которых в таком сочетании нигде больше нет в природе…
Это твердые, жидкие и газообразные источники радиации, морская вода, электрические и магнитные поля, ядовитые жидкости, пар, различные газы, воздух высокого давления и т.д.
В окружении всего этого человек должен существовать и решать те задачи, ради которых, собственно говоря, и создавалась подводная лодка.

Как ни учат и тренируют подводников, как ни следят за состоянием систем оружия и механизмов, все равно даже в мирное время постоянно происходят пожары, взрывы, задымления, поступает внутрь корабля забортная вода…
Моряки получают ранения и увечья, теряют здоровье как из-за сбоев в работе и поломок многочисленных постоянно работающих систем и механизмов, так и от банальной лени, неосторожности, недосмотра, бравады и переоценки собственной неуязвимости - «пофигизма».

Был один трагический эпизод, связанный с ракетной стрельбой.

Непосредственно перед стартом учебной ракеты из подводной лодки запускается маленькая сигнальная ракета, чтобы на корабле сопровождения включили средства контроля запуска (кино, фото, радиотехнические и др.).
Для этого в 10-м отсеке есть специальный аппарат ВИПС, представляющий собой ракетную шахту малого диаметра.
Получилось так, что после команды на пуск этого сигнального патрона, он не вылетел из ВИПС.
Из Центрального поста (ЦП) кричат, почему не вышел сигнальный патрон, т.к. все этапы ракетной стрельбы расписаны поминутно, и любой сбой в пуске учебной ракеты потом скажется на оценке за стрельбу.
В 10-м народ тут же засуетился.
Закрыли верхнюю крышку шахты, слили из нее воду и открыли нижнюю крышку, чтобы вынуть и заменить этот бракованный патрон.
Для этого старшина отсека - молодой мичман - наклонился под ВИПС, а в этот момент стартовый заряд патрона внезапно сработал.
Он ударился о закрытую верхнюю крышку и отскочил вниз прямо в голову мичмана.
Тот со стоном упал на палубу и обхватил окровавленное лицо руками.
В отсеке - крики команд, дым от сигнального патрона – словом, ужас!

Но стрельбу никто не отменял, поэтому остальные матросы быстро вставили новый сигнальный патрон, подготовили ВИПС к стрельбе, доложили в ЦП, в т.ч. и о раненом мичмане, дали сигнал этим патроном, потом и сама ракета полетела...
При ракетной стрельбе доктор должен находиться в Центральном посту, поэтому он прибежал в 10 отсек не сразу.
Мичман был в сознании, хотя рана была страшная: от удара один глаз у него был разбит полностью, а второе глазное яблоко выскочило из глазницы, но еще держалось на нервных окончаниях.
На носилках мичмана перенесли в пятый отсек к доктору в каюту, где и началось лечение. Т.к. в целом состояние мичмана было стабильное, а лодка возвращалась в базу, то решили доставлять его туда без привлечения спасательных сил.

Из флотского госпиталя по радио доктору только подсказали что делать, чтобы сохранить уцелевший глаз, а в базе подготовили бригаду врачей для операции.
Глаз мичману спасли, но его, конечно, потом комиссовали по инвалидности.
Мы ему потом собрали приличную сумму на увольнение, хотя здоровья деньгами и не вернешь.

Другой случай.
Лодка стояла на ремонте в заводе в Большекаменске.

Справочно. Датой основания поселка Большой Камень Шкотовского района является 22 сентября 1947 г.
В последующие годы там активно велось строительства жилья и объектов социально-культурного назначения.
Градообразующим предприятием Большого Камня стал судостроительный и судоремонтный завод «Звезда».
Это предприятие обладает уникальными возможностями по производству всех видов ремонтных и модернизационных работ на атомных подводных лодках различных типов.
На заводе также производится утилизация подводных лодок, выведенных из боевого состава флота.
Ведется строительство и ремонт надводных судов и кораблей различного предназначения.
В 1989 году Указом Президиума Верховного Совета РСФСР п.Большой Камень был отнесен к категории городов краевого подчинения.
А в 1996 году в целях создания надежной защитной зоны для функционирования предприятий, обеспечения сохранности государственной тайны и экологической безопасности населения Указом Президента РФ г.Большой Камень был преобразован в закрытое административно-территориальное образование.  
В 1997 году накануне 50-летия городу Большой Камень был определен герб: на морском голубом фоне чайка с распростертыми крыльями над винтом, символизирующим Федеральное Государственное Унитарное Предприятие «Дальневосточный завод «Звезда».

Поздним летним вечером мы с моим офицером Валерием Колесником выходили из лодки через люк 10-го отсека, чтобы, наконец, идти по домам.

Первым на палубу вылез я, за мной Валерий.
Жду на палубе, а он наклонился, чтобы закрыть люк.
И вдруг негромкий крик - краем люка прищемил ноготь большого пальца левой руки!
Стоит бледный, схватился другой рукой за раненый палец и нервно смеется, сходили, мол, домой…

Я его подхватил, потащил в заводскую санчасть. Там, на счастье, был еще дежурный хирург, сразу начал обработку раны.
Сижу в коридоре, куда меня выставили, и жду. Где-то почти через час выводят Колесника, весь большой палец забинтован – удален ноготь и часть первой фаланги пальца. Ужас!

И трагизм в том, что все это произошло на моих глазах, как-то спокойно и буднично.
Это в кино музыка подготавливает зрителя к тому, что что-то сейчас произойдет - выстрел бандита или удар жертвы ножом маньяка.
А в реальности оказывается все проще и больнее.
Чуть зазевался, чуть отвлекся, не отодвинул на сантиметр от стального кольца люка палец, и вот результат…

Я уже ждал приказа о поступлении в академию и знал, что В.Колесника планируют назначить на мою должность, (специалист был хороший).
Но из-за этого нелепого по своей сути случая все изменилось: Валерия отправили в отпуск, т.к. с больным пальцем по лодке много не полазишь, а свои дела я сдал другому офицеру…

Там же в заводе мы электродвигателем проворачивали линию вала, а рабочий стоял рядом, зазевался, и ему рукояткой механизма для проворачивания вала вручную раздробило колено.

И снова эпизод в заводе
.
Вечером бригаде рабочих из шестерых человек выдали ведро метилового спирта. Они должны были за ночную смену протереть все механизмы в аппаратных выгородках реакторов.
Их предупредили, что жидкость ядовитая, заставили расписаться в журнале инструктажа.
Мы ушли домой, а, прибыв утром на подводную лодку, увидели рядом с ней машину скорой помощи: один рабочий умер, один полностью ослеп, другой частично, все получили повреждения печени различных степеней тяжести.
Все-таки спирт пили!

Еще случай.
Лодка в море под водой.
Я - на пульте управления ГЭУ (главная энергетическая установка) на нижней палубе в третьем отсеке.
Вдруг объявляют: «Аварийная тревога, поступление дыма в восьмой отсек». Отсек моей ответственности! А там слабенький командир, который только-только сдал на право самостоятельного управления заведованием.
Я тут же рванул туда, проскочил все отсеки, хотя переборки и были задраены, но меня моряки задержать не посмели.
Вбегаю в восьмой, смотрю, на верхней палубе воздух чистый, а внизу уже и турбина, и другие механизмы почти закрыты сизой, плохо пахнущей туманной пеленой.
Но температура в отсеке не повышается, языков пламени не видно, т.е. вроде бы пожара нет. Но откуда же этот дым?
Старшина восьмого мичман Анатолий Пушкарев, не в пример командиру отсека, освоил свое заведование прекрасно и знал все закоулки отсека.
Говорит мне, что в одном месте видел клапан с гидравлической машинкой, из которой вроде бы капала гидравлическая жидкость (веретенное масло с присадками).
Вижу, что явной опасности морякам на верхней палубе нет, механизмы все работают в штатном режиме, доложил в ЦП о возможных причинах задымления и сказал, что с Пушкаревым пойду искать источник задымления.

Старпом, который до этого нервным голосом пытался добиться доклада об обстановке в отсеке, после этого успокоился и разрешил идти на разведку.
Включились мы в ИП-46 (изолирующий противогаз) и начали спускаться на нижнюю палубу.
Ощущение как будто погружаешься в белое облако.

Если сверху угадывались только силуэты основных механизмов, то в противогазной маске сквозь маленькие запотевшие стекла видимость уменьшилась до расстояния вытянутой руки.
Так на ощупь, спотыкаясь всеми частями тела, достигли того места в отсеке, где должна была быть подозрительная гидравлическая машинка.

И нашли!
Действительно, из гидравлической машинки, стоящей в углу почти у самой переборки, на паропровод в течение длительного времени (турбина этого борта не работала) капала гидравлика. Постепенно пропитала толстый слой теплоизоляции и растеклась по металлу самой трубы.
Когда же по трубе пошел пар с температурой 250 градусов, веретенка, естественно, стала испаряться, отсюда и неприятный запах, и сизый аэрозольный смог, который быстро заполнил нижнюю часть отсека…

Мы тут же подставили под текущую машинку пустую консервную банку и поднялись наверх, где с мокрых голов сняли противогазы и доложили в ЦП об устранении причины задымления.

Потом дали отбой аварийной тревоги.
Меня вызвали в Центральный пост, и старпом совершенно справедливо «оттянул» за самовольное покидание пульта ГЭУ, где я должен был быть в соответствии с корабельным расписанием по всем тревогам.
Но механик потом похвалил за инициативу, т.к. тоже знал о плохой подготовке командира восьмого отсека.

Я, конечно, никогда не покинул бы пульт ГЭУ из-за такой же ситуации в первом, втором, четвертом и пятом отсеках.
Но в шестой, седьмой, восьмой, девятый и десятый, где находятся твои подчиненные офицеры, мичмана и матросы, где работают системы и механизмы, за безупречную работу которых ты отвечаешь, побежал бы снова, если бы знал, что там я действительно нужен…

Еще на нашей лодке горели вентиляторы.
Разорвавшимся тросом убило матроса.
Были небольшие поступления забортной воды.

В шестом отсеке из-за попадания масла в систему воздуха высокого давления (400 атмосфер!) вырвало клапан, разворотивший кресло, в котором обычно несет вахту мой спецтрюмный (он, к счастью, в это время осматривал седьмой отсек).

В автономке мы потеряли всплывающую антенну «Параван» для приема сигналов с глубины 50 метров и т.д. и т.п.

Был на лодке и совсем трагический случай, но тогда на ней был другой экипаж, а мы были в отпусках.

В середине автономки в третьем отсеке в выгородке за пультом ГЭУ повесился на шнуре от электрического чайника офицер-киповец (обслуживание контрольно-измерительных приборов). Что-то нашло на него…
Его тело потом держали в пустой провизионной камере этого же отсека, но трюмные моряки стали бояться нести там вахту, и решили тело похоронить в океане.
Завернули в простыни, лодка ночью всплыла в позиционное положение, к ногам привязали тиски из восьмого отсека, и тело сбросили в волны. Записали координаты этого места и взяли в бутылку воду, чтобы передать жене.

А мы потом так и ходили в море без тисков…

Получилось почти так же, как в песне Л.Утесова «Раскинулось море широко…». Только там к телу кочегара привязывали колосник…

Самой страшной аварией, которая, к счастью, совершенно не привела ни к каким жертвам, стала течь воды первого контура реактора.

Охлаждает активную зону реактора и в парогенераторах передает тепло воде второго контура, которая превращается в пар, идущий на турбину.
Очень радиоактивная!

Лодка была в автономке около 20 дней.
Мы уже заняли район боевого патрулирования, который американцы потом назвали «Янки бокс».

«Янки» - так они фамильярно называли наш тип лодок, «бокс» - коробка, район, откуда наши ракеты уже доставали западное побережье Америки.

Все было спокойно, работали оба реактора и турбины обоих бортов.
Потом вдруг стали замечать, что уровень воды первого контура одного реактора медленно понижается.
Но этот контур практически герметичный. Значит где-то течь? Но если бы радиоактивная вода где-нибудь появилась в отсеке, то приборы контроля засекли бы мгновенно даже малейшее повышение радиации.
А они стабильно показывают норму.
Долго ломали голову, несколько раз по сантиметру осматривали аппаратные выгородки, где находятся контрольные механизмы реакторов, но так ничего и не обнаружили.


А на флоте была еще свежа авария июля 1961 года на «К-19», которую назвали «Хиросимой».
Тогда из-за пустячной течи манометра первого контура моряки начали героически расхолаживать реактор, что привело к гибели восьми человек и облучению почти всего экипажа. (Потом американцы сняли фильм об этом. Харрисон Форд в главной роли).

Мы (командир БЧ-5, механик Юрий Нечаев, командир дивизиона движения Анатолий Калужников и я – командир седьмого реакторного отсека) предложили командиру корабля вывести потекший реактор из работы, расхолодить его и посмотреть, что будет дальше, когда температура воды первого контура снизится с 300 до 90-80 градусов.

Командир долго раздумывал, т.к. по всем действующим тогда документам в автономном походе должны были работать оба борта.
Поэтому в этом случае он должен был доложить в штаб, они бы прислали нам на замену другую ПЛАРБ, а нашу лодку вернули бы из района патрулирования (в те времена одна ПЛАРБ постоянно держала под прицелом своих 16 ракет объекты на западном побережье США).
Но это, без всякого преувеличения, срыв боевой задачи!

Хоть и долго ругал командир нас, но план принял, однако в штаб не доложил.

И наша «К-236» впервые за время эксплуатации лодок этого типа прошла автономку с одним реактором и одной турбиной. Конечно, риск плавания под водой возрос, но зато боевую задачу мы не сорвали!

А расхоложенная установка продолжала течь, хотя и меньше…



На пути домой писали отчет об аварии и в душе надеялись, что получим награды, т.к. командир с замполитом подготовили представления о награде отличившихся офицеров орденами, а моряков медалями.

Пришли в п.Советский, выгрузили боевую ракету, загрузили учебную, снова вернулись в океан, произвели ее пуск, возвратились в п.Советский, загрузили боевую ракету и только потом уже пошли в родной Рыбачий.

Таков был полный цикл автономного плавания. Всего получилось 78 суток: с 15 сентября по 2 декабря 1971 г.

На плавпирсе встречает начальство с жареным поросенком, оркестр.

Остается метров 50 до пирса, буксир уже начал прижимать к нему лодку.
С мостика командир командует: «Средний назад», чтобы окончательно погасить инерцию движения вперед многотонной махины и мягко прижаться левым бортом к пирсу.
Наш лучший управленец Юрий Нахимов (фамилия такая известная!) на пульте ГЭУ репетует команду, но вместо «Средний назад» исполняет «Средний вперед»!

Потом сказал, что у него что-то заклинило в голове.

Вместо плавной остановки лодка начинает ускорение вперед!!!
С мостика по связи пошел непрерывный мат…

Юра, наконец, отреагировал, исполнил даже «Полный назад», но было уже поздно: лодка носовой частью левого борта ткнулась в одну из секций плавпирса.

От удара пирс закачался, кто-то из встречающих начальников упал, а на лодке согнулась часть легкого корпуса в районе торпедного аппарата.
Словом, позор полный, т.к. элегантная швартовка - это один из показателей выучки командира корабля и всего экипажа.
Церемония торжественной встречи, естественно, была скомкана…

Наград за автономку не получил никто.
Юрию Нахимову объявили взыскание - «неполное служебное соответствие».

Но все же наш опыт не пропал зря.

На основании анализа результатов нашего похода в штабе разработали новую инструкцию, в соответствии с которой лодки 667А проекта в районе боевого патрулирования выводили из действия один реактор и маневрировали там под одним бортом: достигалась существенная экономия ядерного горючего и снижалась общая шумность лодки, т.е. повышались ее скрытность и неуязвимость.

Мы ушли в отпуск, а наша «К-236» с другим экипажем ушла в Большекаменск. Туда приехали представители конструкторского бюро «Рубин» и завода-изготовителя лодки из г.Комсомольск-на-Амуре.
Вскрыли с помощью автогена трюм реакторного отсека и обнаружили в нем около тонны радиоактивной воды, которая, оказывается, просачивалась через микротрещины в трубопроводах, обслуживающей системы реактора.

Эти трубы были изготовлены из некачественной нержавеющей стали.
Особисты потом нашли заводских бракоделов.

Нам в том очень и очень повезло в автономке, что трюм был под биологической защитой и не имел никаких входных люков, т.е. был полностью герметичным. Поэтому вся радиоактивная вода оказалась изолированной в нем и не могла воздействовать своим излучением на личный состав корабля.
Мы же не могли ее там обнаружить, т.к. в трюме не было никаких датчиков наличия воды и радиоактивного излучения.

Но, т.к. этот случай вошел в анналы истории советского подводного флота, то, когда в 1992 году в Питере был создан Комитет ветеранов подразделений особого риска (организатор Бенцианов В.Я.), подводная лодка «К-236» тоже была включена в общий список «военных объектов, где была ликвидирована радиационная авария».

Часть экипажа нашей лодки, в т.ч. и я, получила определенные льготы. В частности, оплачиваю 50 процентов за электричество, бесплатно езжу в общественном транспорте и на дачу в электричке….

Спасибо Родине за это!

Или вот предпосылка к аварийной ситуации.

В июне 1974 года мы возвращались в Рыбачий.
Шли в надводном положении с одним работающим реактором. Заходим в Авачинскую бухту, а там у входа из воды торчат три небольшие скалы («три кекура» или «три брата» – так их называют).


И вот когда лодка проходила по фарватеру мимо этих «братьев», у электриков что-то неправильно переключилось, и автоматически сработала аварийная защита работающего реактора.

При обесточивании сжатые пружины распрямляются и сбрасывают в активную зону реактора компенсирующую решетку, которая и глушит ядерную цепную реакцию.

Турбина без пара остановилась, и лодка перешла на режим движения под электродвигателями.
Но т.к. течение в бухте всегда очень сильное, то мощности гребных электродвигателей было недостаточно, чтобы продолжать движение заданным курсом.

Лодку начало нести на эти скалы…

Командир с мостика вначале громко матерился, потом каким-то просящим голосом запросил пульт ГЭУ: «Ну, сделайте хоть что-нибудь…».

А управленцы и без его напоминаний, как обезьяны, бросались от одного переключателя к другому, чтобы как можно скорее снова «завести» реактор, вывести его на минимальную мощность и дать пар на турбину, чтобы с ее помощью снова вращать линию вала.


Но ядерный реактор это не двигатель внутреннего сгорания, и он не может выйти на рабочий режим сразу же после одного нажатия кнопки.
С начала цепной реакции и до разогрева реактора требуется вполне определеннее время, и об этом знает даже командир, поэтому, собственно говоря, он и ПРОСИЛ управленцев, т.к. приказывать в такой ситуации было бесполезно.

Короче, пар на турбину дали, когда до кекуров оставалось 30-50 метров, т.е. еще пять-десять минут, и лодка среди бела дня на глазах всех многочисленных наблюдателей со стоящих в бухте рыболовецких судов налетела бы на скалы.
Бедный командир, он бы не пережил такого позора!

Когда пришвартовались у пирса, командир спустился с мостика вниз и на несколько часов заперся в своей каюте – отходил от такой ужасной нервотрепки. И даже никого не наказал, хотя и следовало бы сделать хороший «втык» электрикам…

Во время пожара 8 апреля 1970 года на подводной лодке «К-8», находившейся в Бискайском заливе, погиб Володя Шевцов из нашей роты.
В училище рисовал как Бог!

И еще трагический случай.
В декабре 1978 г. ПЛАРБ «К-171» из нашей дивизии возвращалась на базу в надводном положении. Движение обеспечивалось тоже одной энергетической установкой.
В результате неправильных действий личного состава на неработающем реакторе была переопрессована с разрывом шва подпиточная емкость, и вода вылилась на его крышку.
Желая скрыть аварию и устранить ее последствия до прихода в базу, командир БЧ-5 капитан 2 ранга Ю. И. Топтунов и помощник начальника электромеханической службы соединения приняли решение вывести этот реактор на мощность, чтобы выпарить воду и затем провентилировать аппаратную выгородку.
Командиру лодки об этих действиях доклада не последовало, в документах данное решение не фиксировалось.
При разогреве реактора Ю.Топтунов, помощник начальника электромеханической службы и старшина команды спецтрюмных зашли в аппаратную выгородку реактора, чтобы оценить обстановку, и задраили за собой люк.
Температура быстро росла, вода выпаривалась, давление в помещении поднималось и достигло такого значения, когда усилием трех человек(!) люк для выхода открыть уже было невозможно (он открывается вовнутрь).
Только тогда командир БЧ-5 запросил помощь.

Но когда дверь вскрыли снаружи (с помощью раздвижного упора – домкрата), все трое в аппаратной выгородке уже находились без признаков жизни. 
 А ранее в мае 1976 г. капитану 3 ранга-инженеру Ю.И. Топтунову было присвоено звание Героя Советского Союза за участие в групповом переходе с Северного на Тихоокеанский Флот.
И вот такая бесславная смерть!

Какие еще эпизоды службы на подводной лодке запомнились.

В 1974 году у нас возникло подозрение, что перестала быть герметичной перемычка по пару.

Это клапан, который позволяет перепускать пар с ядерной энергетической установки (ЯЭУ) одного борта на турбину другого борта. Таким образом, обеспечивается резервирование систем ГЭУ (главная энергетическая установка) и повышается боевая устойчивость подводной лодки в целом.

Чтобы проверить перемычку, пришлось вскрыть специальный люк на турбине. Механик приказал лезть внутрь турбины мне как командиру дивизиона движения – ответственному офицеру.
Из всех моих карманов были извлечены записная книжка, ручка, носовой платок и другая мелочь, чтобы никакой предмет не мог случайно выпасть и остаться внутри агрегата. С трудом втиснул свое тело в люк и пополз по узкому темному лазу внутри турбины к месту установки клапана. С фонариком внимательно осмотрел почти 300-миллиметровую «тарелку». Все вроде бы нормально.
Крикнул об этом механику, который стоял у открытого люка и страховал меня. Он дал команду на пульт ГЭУ открыть клапан и предупредил меня об этом.
Через минуту «тарелка» начала двигаться и вот уже повернулась на 90 градусов, открыв проход для пара. Осмотрел клапан и в открытом положении: уплотнение целое, никаких трещин, зазубрин, посторонних предметов. Порядок! Доложил об этом механику.
Потом клапан снова закрыли, и мне разрешили вылезать наружу…
После закрытия люка механик своим личным пломбиром опломбировал контрольный болт крышки люка.
В вахтенном журнале сделали специальную запись о вскрытии (закрытии) турбины левого борта с такого-то по такое-то время (около 40 минут) и что в ней находился капитан-лейтенант Руденко А.Г.
Это был еще один мой вклад в корабельную историю …

Весной 1975 года наша подводная лодка стояла в заводе в Большом Камне для перезарядки реактора.
Старую отработанную активную зону из реактора уже выгрузили, а на ее место загрузили новые сборки тепловыделяющих элементов (ТВЭЛ). Нужно было подписать соответствующий акт приемки. По действующим правилам от завода подпись ставил главный заводской механик, а от подводной лодки – командир БЧ-5. А я как раз тогда исполнял эту очень хлопотную и ответственную должность.

ТВЭЛ – почти трехметровая циркониевая трубка диаметром около 10 мм. Внутри ее герметично запечатаны таблетки ядерного топлива-двуокиси урана. Пучок из нескольких десятков ТВЭЛов собирается в сборку шестигранной формы. Эти тепловыделяющие сборки (ТВС) и загружаются в реактор.

Вот и пришлось лезть в реактор, чтобы собственноручно по схеме проверить правильность установки всех элементов: каждая ТВС должна стоять строго на своем месте.
Опять из карманов пришлось выложить все содержимое, надеть специальный защитный костюм, на лицо - респиратор, на ноги - пластиковые бахилы (ни одна пылинка не должна попасть внутрь реактора!).
Спускаемся по стремянке вниз и становимся на плите, из которой торчат головки сборок ТВЭЛ.

Волнение, конечно, было.
Ведь при работе реактор является источником смертельного излучения. Да и сейчас наведенный остаточный фон был запредельным, поэтому не хотелось задерживаться здесь ни одной лишней минуты.
Но положение обязывает (Noblesse oblige)…

С заводским механиком, у которого с собой была схема установки ТВС в реакторе, мы последовательно проверяли номера на их головках и сверяли с номерами на схеме. (Мы с ним и до этого на сто процентов были уверены, что все ТВС находятся на своих местах, но требование инструкции по приемке новой активной зоны соблюсти было нужно).
Первая сборка, вторая, третья…Точно, все номера ТВС в реакторе совпали с номерами на схеме!
Все, скорее наверх…

Помывшись в душе и переодевшись, подписали акт приемки новой загрузки.
Теперь можно закрывать крышку реактора и готовить его к физическому пуску.
В зависимости от боевого использования подводной лодки этого ядерного топлива будет достаточно лет на десять-двадцать.

Семь футов под килем нашей подводной лодке!





Кстати, спустя многие годы, когда закончилась активная служба на подводных лодках, как-то случайно всплыл в памяти один эпизод.

В июле 1968 года мы были на практике в Питере и гуляли в сквере возле здания Адмиралтейства, где располагалось училище им.Ф.Дзержинского.
Проходящая мимо цыганка напросилась погадать «морячкам».
Мне сказала, что я умру своей смертью на земле.

Похоже, что не обманула!
Море, действительно, оказалось благосклонно ко мне…

[Воробьев Алекс Серафимови]

Владимир, спасибо за бесхитростный рассказ. Благодаря Вам вернулся мысленно на свою службу в подводном флоте. Я служил на К-434 и К-415 в Рыбачьем-53 в 8-й дивизии.
Потом наши лодки перевели в 21-ю дивизию в Приморье.
Сначала в должности командира ЭТГ, потом командира ЭТД. У меня тоже, как и у Вас,
много воспоминаний.